Дед рад был их обществу: он обожал единственного внука и благоволил к тихой, застенчивой и молчаливой до немоты снохе-вдове. В ту пору они жили впроголодь, едва ли не нищенствовали, зато долгими вечерами, сидя у раскаленной жаровни, дед с упоением вспоминал малейшие подробности осады и взятия Сиракуз. Дед гордился (и заслуженно!) своим боевым прошлым. Еще бы! Ведь ему суждено было – и он с честью с этим справился! – воевать бок о бок с самим Марком Клавдием Марцеллом! И даже – получать награду из рук прославленного консула!
– Я знаю, сам Юпитер благословил мою судьбу! – так обычно дед начинал свои воспоминания. – Ведь мне довелось стоять под знаменами того, кого прозвали «Меч Италии»! Я бился, внук, бок о бок с Марком Марцеллом! Когда же у меня родился внук, я настоял, чтобы мой сын Витилий назвал его в честь доблестного сына Рима, славного полководца Марка Марцелла. А когда я перешел в легион ветеранов, то для окончательного поселения выбрал, разумеется, нашу колонию на Сицилии.
* * *
«Как бы мне хотелось, Гай, рассказать тебе кратко и вразумительно, отчего я решил покинуть Рим. Но, прости, придется тебе, дружище, набраться терпения и выслушать всё подробно – „от начала начал“ (как пишут наши историки). Кроме того, не сердись, если мысль моя будет терять путеводную нить и сбиваться на второстепенное. Ты знаешь сам, что я никогда не был силен ни в риторике, ни в логических умозаключениях. Из того, что я расскажу, выбери на свой вкус или, хочешь, придумай сам пару-тройку подходящих причин моего так называемого бегства: поиски себя, тяга к приключениям, знаки Фортуны и звезд („Простим поэта за выспренный слог!“ – сказал бы Валерий) или – попытка избавиться от подавляющего влияния Луция.
Итак, от начал – Сицилия…»
* * *
Именно на Сицилии, вскоре после того, как они перебрались к деду, их с матерью и «подобрал» приехавший из Рима по делам Луций Гаэлий. Он был богат и родовит, смотрелся настоящим столичным аристократом и снизошел до посещения их дома – после того, как случайно выяснилось, что отец Луция и дед Марка воевали под знаменем одного и того же легиона. Но вел себя Луций Гаэлий с семьей Рокулов довольно холодно, даже отстраненно.
В первый же свой визит Луций не преминул уточнить, хорошего ли рода это семейство. И даже расспросил Марка, как мать воспитывала его: сама ли выкормила, приглашала ли няньку, безупречного ли поведения и нрава была нянька и учат ли уже Марка?
Кажется, ответы удовлетворили его, хотя на последний вопрос, об обучении, Марку пришлось ответить отрицательно. Тут мать и дед, присутствовавшие при этом странном диалоге, смутились. И Марк счел необходимым пояснить, что если бы не гибель отца и не удручающая бедность, никому бы в этой семье не пришло в голову оставить его без образования, о котором сам Марк просто мечтал!
Марк отметил, что при этом в холодном, казавшемся безразличным взгляде Луция вспыхнула искра неподдельного живого интереса. Но, мелькнув на мгновение, канула в бездонной глубине его непроницаемых глаз. Луций лишь наставительно заметил:
– Бедность и бережливость, трудолюбие и здравомыслие – достоинства, которые вознесли римлян над остальными народами. Я подумаю, мальчик, чем тебе помочь.
Дед получил еще одного снисходительно-терпеливого слушателя, а маленький Марк – надежду на патронаж-покровительство знатного и богатого римлянина и вместе с тем на хорошее образование, к которому стремился и о котором действительно мечтал!
Но через пару-тройку месяцев вдруг обнаружилось одно смущающе-пикантное обстоятельство: мать Марка оказалась беременна.
С одной стороны, Витилий погиб вскоре после того, как в последний раз навестил свою семью. Но, с другой стороны, в доме стал бывать мужчина! По правде сказать, никому и в голову не могло прийти, будто бы Луций мог увлечься матерью Марка: таким холодным и бесстрастным выглядел их неожиданный покровитель. Луций был просто олицетворением чести и так достойно вел себя с молодой вдовой, что ни у старого ветерана и ни у кого другого просто язык бы не повернулся упрекнуть Луция в превышении полномочий гостя. Но… факт оставался фактом, и злые языки сразу понесли кривотолки по закоулкам. Дед был уверен, что при таких обстоятельствах Луций в их доме больше не появится. Последний имел на это полное право, и никто не посмел бы упрекнуть его!
Но знатный римлянин повел себя совершенно иначе! В доме неожиданно появились сваты: Луций предлагал вдове Витилия Рокула брак. И брак – полный, по древнему обряду! Иначе говоря – со всеми следовавшими в таком случае для супруги правами хозяйки дома Луция Гаэлия!
Для совершения бракосочетания пришлось отправиться в Рим, где никто не знал о щекотливых нюансах дела. Пока не знал.
Скоро слухи просочатся и в Рим, но горделивое достоинство Луция и его высокое положение в столице будут служить молодой семье надежным щитом. И об обстоятельствах брака Луция Гаэлия просудачат недолго – только до родов его жены, чтобы по сроку родин понять, чьего ребенка она носила.
У Марка родится сестренка – слабенькое и тихое, но бесконечно нежное существо. Она так деликатно «выберет» срок своего рождения, что так и останется неясным, чье она дитя – Витилия Рокула или Луция Гаэлия? Витилия – если считать, что она родилась в срок, но Луция – если бы пришлось признать ее семимесячной, легко заключая это по слабости здоровья девочки и ее малому весу. Внешностью она пойдет точно в мать и тут также не будет «разоблачена». Публика останется неудовлетворенной. А дом Луция, трепещущий от страха перед своим суровым и неприступно-высокомерным господином, будет хранить – от молодой хозяйки до последнего раба – гробовое молчание…
В Риме Марк был определен в лучшую детскую школу, Луций приставил к нему (по модному в то время обычаю) с пристрастием проверенного домашнего педагога-грека, и жизнь потекла своим чередом…
* * *
«Луций… Ты знаешь, Гай, что это за человек, что за личность, что за характер! И знаешь, что значит он для меня – с детства и до сих пор! Как знаешь (я никогда не скрывал от тебя) и другое: то напряжение, что с самого начала возникло меж ним и мной, – напряжение, натянувшееся как таинственная нить-связь, невесомая, невидимая, нематериальная. Но несомненно значимая и прочная – ни развязать, ни рассечь! Осознал я это, лишь повзрослев, но душой почувствовал еще в детстве. А впервые – на бракосочетании Луция и моей матери…»
* * *
Бракосочетание было великолепно! Какие именно части ритуала будут выполнены, жених с невестой должны были решать вместе. Но невеста не посмела возражать против единовластного решения будущего мужа. Впрочем, может быть, ей было и безразлично. Луций же дотошно проследил, чтобы ни малейшей детали древнего ритуала не было упущено, даже если все прочие признавали эту деталь архаичной и вычурной.
Едва ли не единственным моментом, который Луций не просто разрешил, а прямо велел опустить, было объявление о помолвке на Форуме. Без каких бы то ни было объяснений он просто разослал тем, кого считал своими друзьями, приглашения на свадьбу и даже не озаботился поинтересоваться у разносивших таблички рабов, кто из приглашенных как отреагировал. Но друзья Луция, как видно, знали его хорошо: в назначенный день, едва рассвело, явились все, как один.
Опять же по древнему обычаю, Луций начал с гадания на священных курах. Марка, еще мальчишку, будущий усыновитель отчего-то велел поставить рядом с собой и наказал ему внимательно следить за птицами.
Жрец-пуларий рассыпал перед клеткой корм, и все приготовились долго ждать. Как вдруг вышла одна курица, очень крупная и важная на вид, строго оглядела присутствующих (Марк прыснул в кулак: настолько она походила на Луция), за нею вышли еще две курицы поменьше (мальчик тут же назначил им роли «матери» и «Марка») и третья, совсем еще цыпленок. Марк снизу вверх смотрел на Луция – тот ответил пытливым и строгим взглядом, а затем стал смотреть на птиц с непроницаемым видом, поджав губы.
Крупная курица «Луций» неторопливо и с большим достоинством склевала зерно с самого края и отошла в сторону, уступая место своим товаркам. Эти две стали клевать, причем «мать» вела себя пугливо, а «Марк» все норовила отойти от клетки подальше. Цыпленок же есть отказался. Наконец крупная важная курица громко закудахтала и увела остальных в клетку.
Луций – неслыханное дело! – не позволил толковать увиденное жрецу, а результат сообщил гостям сам: что он-де вполне удовлетворен гаданием, которое полностью подтвердило принятое им решение. Всё.
Храмовый ритуал Марк запомнил не так подробно, но жертвоприношение у алтаря Юпитера, после того как брачующиеся громко, при свидетелях, объявили о своем намерении жить вместе, в память врезалось. Все было как-то особенно: красиво, одухотворенно, торжественно – когда верховный понтифик Юпитера, словно не видя никого перед собой, читал молитвы, а невеста и жених повторяли их, обходя вкруг жертвенника и держа друг друга за руки. Марк никогда больше – ни до свадьбы, ни после – не видел мать такой красивой! Луций разрешил ей (именно разрешил!) надеть наряд невесты с красным покрывалом, и лицо ее светилось такой пронзительной молодостью и такой тонкой красотой, что не любовался невестой, пожалуй, только жрец.
