потому-то козырь сник!
Екатерина удивилась его находчивости и по-новому, с интересом, взглянула на него.
«Что же это?.. Неужто он мне… Хм!» – кокетливо повела она плечами от мысли, томно отозвавшейся в ней, что её племянник, ещё совсем юнец, вскидывает на неё глаза, смущается, как мальчишка, и как бы приглашает, ведёт за собой куда-то… неуверенно, шаг за шагом…
А князь Михаил, бросив на Екатерину беспокоящий жаркий взгляд, поднял двумя руками чашу и осушил её. Махнув рукой, он стряхнул на пол остатки вина и вернул чашу дворецкому. Лицо у него посерело, затем на щеках и лбу выступили багровые пятна. Стараясь, чтобы никто не заметил, что ему плохо, он, покачиваясь, как хмельной, прошёл к своему месту и грузно опустился на лавку так, что она жалобно скрипнула под тяжестью его громадного тела.
Тем временем Екатерине подали новую чашу.
– А где мой милый куманёк? – стала озираться она по сторонам. – Князь Михайло, ты уже отвоевался?!
Она тоже была хмельна от медовухи, но на ногах держалась крепко.
– Я здесь, кума Екатерина… – выдавил из себя князь Михаил, через силу улыбнулся, чувствуя, как тело быстро одолевает слабость.
Он с трудом поднялся с лавки и хотел было вылезти из-за стола… На мгновение перед глазами у него мелькнуло лицо жены. Она о чём-то говорила с боярыней Ульяной, повернувшись к ней… Но пол под ним закачался утлым шитиком [17], палата накренилась, и он осел назад на лавку. Затем он неестественно смялся и грузно сполз на пол, как огромный неуклюжий медведь, услышал, как кто-то из гостей крикнул: «Князь Михайло лишку взял!»
За столом громко засмеялись, а он потерял сознание…
– Кума, на поле пьяной брани ты одна!
– Вот так Екатерина! Не устоял перед тобой большой мужчина!..
– Тихо! – раздался чей-то встревоженный голос оттуда, где был Скопин. – Михайло, тебе плохо?!
К Скопину торопливо подбежал Воротынский:
– Михайло, что с тобой? – Поняв, что тот без сознания, он наклонился над ним и легонько похлопал его по щекам: – Михайло, да очнись же!
Князь Михаил приподнял грузные веки. Вяло ворочая языком, спросил: «Что со мной?..»
– Расступитесь же! – испуганно взвизгнула Александра, прорываясь к мужу сквозь кольцо князей.
– Лекаря, немедля лекаря! – громко, в голос, вскрикнули Головины.
– А ну, давай, держись за меня! – запыхтел Воротынский. – Вставай, вставай!..
Он подхватил было Скопина под руки, но не в силах был даже сдвинуть его с места и закричал на растерявшихся князей: «Да помогите же!»
Скопина подняли и усадили на лавку. Он открыл было рот, хотел что-то сказать, но у него горлом и носом хлынула кровь. Его тут же быстро уложили на лавку. В суматохе забегали дворовые, стали прикладывать холодные тряпки к его одутловатому, сизого цвета лицу.
Кругом в палате шёпот, охи, вскрики женщин…
Александра, склонившись над мужем, всхлипнула, и её губы зашептали нервно и жалко: «Мишенька, Мишенька!.. Что с тобой, мой дорогой?»
Она была ещё такой юной, что не умела даже горевать.
– Иван Михайлович, отвези меня домой, – тихо попросил князь Михаил Воротынского, сжимая в дрожащей руке холодные пальцы жены.
– Нет, нет – в Чудов! – криком вырвалось у Воротынского. – К монахам! Там хворь изгонят – поставят на ноги!.. Да где же кони?! – в негодовании загудел он.
– Здесь, здесь уже! – влетел в палату запыхавшийся дворецкий с холопами. – Стоят подле крыльца!
Четверо дюжих холопов с трудом подняли Скопина на руки и вынесли из палаты. Вслед за ними гурьбой двинулись гости.
В тесных дверях князь Дмитрий столкнулся с Екатериной и зашипел ей в лицо:
– А ну, скажи – твоё ли это дело?!
– Нет… Это не моя рука, – прошептала Екатерина, и её голос дрогнул.
– А чья-а?!
Она ничего не ответила. Только на лице у неё мелькнула какая-то загадочная, растерянная и одновременно смущённая улыбка.
Князь Дмитрий изумился: впервые в жизни увидел он такой свою жену… Екатерина!.. Его Екатерина была растеряна и смущена!..
В Чудовом монастыре через неделю монахи беспомощно развели руками, когда испробовали все свои средства. Кровотечение они остановили, но не смогли больше ничем помочь князю: тот таял прямо на глазах. И по совету де ла Гарди Елена Петровна забрала сына из монастыря и привезла домой.
Там, в палатах, князя Михаила уже ждали два французских лекаря: их прислал де ла Гарди. И на двор Скопиных опустилось томительное горестное ожидание. Дворовые бабы и девки бегали на цыпочках с посылками лекарей, приглушённо вздыхали, охали и пускали из глаз влагу, когда украдкой взглядывали на Елену Петровну и Александру. Те же сидели день и ночь у постели князя, осунулись, почернели, выплакали все слёзы.
Проведать князя приехал де ла Гарди, застал его в беспамятстве, упрекнул лекарей. В ответ те тоже развели руками, как и монахи: «Болезнь люта – нам неизвестна!..»
Собрались у Скопина и ближние воеводы его большого войска. Они посидели в столовой палате в полном молчании и разъехались по домам. Двор Скопиных Григорий Валуев покинул с неспокойной душой, с предчувствием близкой беды.
В конце второй недели после крестинного пира Скопину стало лучше. Он очнулся от забытья и попросил привести духовника. Тихо, с трудом произнося каждое слово, он заговорил: «Отче, повинен я в смерти Татищева… И он преследует меня…»
Его дело с Татищевым было ещё там, в Новгороде, когда князь Михаил дожидался наёмников из Швеции…
Новгородский второй воевода, окольничий Михаил Татищев с шумом и грохотом ввалился как-то в избу к нему, споткнулся, опрокинул лавку, что стояла у двери. За ним вошли два боярских сына, Колычев и Огарёв. С ходу, от порога, окольничий загудел трубой, как дьякон:
– Михаил Васильевич, в Пскове меньшие людишки заворовали! И Тушинцу ударили челом! Восстали и Петьку Шереметева захлопнули в тюрьме! По Новгороду слух прошёл, что то же с воеводами тут враз поделают чернушки! Вот-вот нагрянут!
– Да полно тебе, Михаил Игнатьевич! – засомневался он.
– А вот спроси их! – прогремел Татищев, показав на боярских детей. – Они всё понизу вперёд всех узнают!
Князь Михаил и не помнит уже, как его угораздило поверить этому, поддаться уговорам и бежать из города. Может быть, подтолкнула на это памятная расправа черни с Гришкой Отрепьевым и Басмановым. В какой-то момент, что душой-то кривить, появился и страх.
Опамятовался он, взял себя в руки и стал спокойно взвешивать всё, когда оказался с малым отрядом стрельцов далеко от Новгорода, в какой-то глухой деревушке. Там их и отыскали посланцы из Новгорода, от Семёна Куракина. Они принесли весть, что митрополит Исидор успокоил горожан и всё, к счастью, обошлось.
Дурно стало тогда ему за это малодушное бегство, нелегко было возвращаться назад в город. И
