солдаты были беспокойны и веселы примерно так же, как бывают непоседливы и егозливы дети, которых усаживают за праздничный, воскресный стол. Кто-то из них вдруг неловко опрокидывал стакан со всем его содержимым, кто-то брал чашку со стола, ставил на пол и кормил кота, а кто-то вдруг начинал азартно доказывать что-то такое, что совсем не было интересно другим.
— Это же просто пираты какие-то! — жаловалась мама.
Такое сравнение невольно вызывало улыбку. И совсем не потому, что лица гостей покрывали шрамы, а у кого-то, как у легендарного Джона Сильвера, была деревянная нога. Наверное, и прежде всего они были похожи на пиратов своей выпяченной хмельной веселостью и удалью напрочь лишенной злости. Пьянея, они часто пели нестройными голосами, громко спорили, почти не слушая друг друга, но даже эта — куда как явная дисгармония! — не лишала компанию бывших солдат какой-то удивительной теплоты, и придавала ей что-то необычное, словно пришедшее к нам из другого неведомого мира. Да, гости говорили о войне, но, в сущности, в их рассказах было не так много войны. Их мир скорее пах молодой майской ночью, а не жженным порохом, словно человеческий взгляд скользил по ромашковому полю, изуродованному во время артналета черными воронками, но не задерживался на них, а скользил дальше-дальше-дальше…
Наши добрые «пираты» не любили войну. Но они прошли через нее. Как-то один из них сказал, что, мол, если ты пережил хоть одну бомбежку «Ю-87» перед немецкой танковой атакой, ты уже никогда не будешь прежним. Наши гости навсегда остались такими, какими они вернулись с той Великой Войны. Тогда, в середине шестидесятых, им всем было за сорок, а кому-то за пятьдесят, но от них почему-то все равно пахло молодостью. Тут самое удивительное то, что хотя они и не любили войну, я никогда не встречал людей способных так легко вернуться в прошлое. Словно кто-то щедро оплачивал им эту дорогу, они усаживались в сани, запряженные разъяренными затянувшимся простоем конями, и летели, туда, в безмерную даль, где небо сливается с землей, где с неба падают воющие «Ю-87» и прошлое снова становится настоящим.…
Водка гасила их бывшие страхи. Рассказывая о войне, они часто смеялись над тем, что сделало их волосы седыми. Например, о том, как группа разведчиков три километра тащила по снегу мертвого пленного немца, только затем, чтобы доказать начальству, что группа действительно ходила за «языком», а не отсиживалась в кустах. Но немец вдруг оказался живым!.. Обрадованные разведчики, чтобы согреть в конец окоченевшего немца так накачали его водкой, что тот и в самом деле едва не умер. Ну, а потом, все чуть ли не кончилось штрафным батальоном из-за глупой шутки. Когда командир спросил, кого нужно наградить за пленного, кто-то из разведчиков, в шутку, конечно, предложил наградить орденом Ленина самого фашиста. Мол, он же, гад, все-таки живой остался. Нет, все закончилось хорошо и бойцу просто объяснили, что светлое имя Владимира Ильича Ленина никогда не должно стоять рядом с черным словом «фашист». Позже разведчику намекнули, мол, «язык» дал ценнейшие показания и, если бы не твоя дурацкая шуточка, скорее всего, именно ты и получил бы орден Ленина, а не простенькую «Красную звезду». Но и на этом дело не закончилось. После награждения к разведчикам приехал партийный лектор и прочитал им лекцию о любимой книге Владимира Ильича Ленина. Мол, «Что делать?» Николая Гавриловича Чернышевского полностью «перепахала» тогда еще юного будущего вождя мирового пролетариата. Суть книги с вопросительным названием сводилась к тому, что если женщине дать швейную машинку, то она ни при каких обстоятельствах не станет проституткой. Автор утверждал, что именно экономическая свобода человека гарантирует его нравственность, а не какие-то там замшелые церковники в виде попов. Ночью наш орденоносец долго не мог уснуть. Он никак не мог понять, одну простую вещь: неподалеку от его дома жили две развеселые «дамы легкого поведения», которые, кроме своего основного занятия, еще занимались продажей краденого. Частенько это были швейные машинки. Их тырили с местного завода и в иной день в доме веселых подруг было не две и даже не три швейные машинки, а пять или даже семь. Теперь орденоносец думал о том, в чем же мог ошибиться вождь мирового пролетариата, ведь проститутки даже не думали заняться честным трудом. Может быть, дело было совсем не в наличии или отсутствии швейных машинок, а в чем-то еще?.. Но тогда в чем?
Смеялись все и даже мой подвыпивший отец. Он целовал маму в щеку, она отмахивалась и говорила: «Вы только потише тут!..» и застолье продолжалось. Мой отец не воевал в ту Великую Войну, ему не хватило одного года для призыва и за столом он всегда был и «младшим по званию», и хозяином стола. В зависимости от поведения матери гости признавали его то тем, то другим. Наши гости умели хитрить и маме, пусть она и была права, приходилось уступать.
Знакомая мамы врач и кандидат медицинских наук Надежда Викторовна говорила, что, мол, это просто поразительно, что гости моего отца прожили так долго после Великой Войны. Разумеется, врач имела в виду разрушительное действие алкоголя на организм, но на это уточнение никто не обращал внимания. Как говорили гости, кто воевал с фашистами, цирроза не боится.
Как правило, Надежда Викторовна немного нервничала, выслушивая подобные ответы, и уже повышая голос, продолжала в том же духе:
— Моя дочь альпинизмом занимается. После каждого подъема на вершину с ней и ее друзьями происходит примерно то же самое: они дурачатся как дети, чтобы выплеснуть остатки адреналина, ну, и чуть ли не на голове ходят. А в этих… — врач кивала на гостей отца. — В этих радость сорок пятого года все еще бурлит. Кстати, никакие они не пираты. Они — словно добрые черти, которые вырвались из ада.
— А разве бывают добрые черти? — удивился я.
— Бывают, — подтвердила Надежда Викторовна. — Черти бывают добрыми, а вот ад — никогда.
Ее голос как-то странно дрогнул, она отвернулась и быстро ушла в комнату моей мамы.
Надежда Викторовна была высокой, худой женщиной с предельно строгим — как бы это странно не звучало — почти иконографическим лицом, а моя мама была отличной портнихой. Надежда Викторовна любила хорошо одеваться. Во время войны она служила в военно-полевом госпитале. Молодая женщина пять лет носила военную форму и белый халат и в конце
