Голубые глаза мечтательно закрылись. И словно кто-то чужой, но милый помог взмахнуть рукой и опустить её на лицо офицера.
Суд был назначен царём в тот же час.
Пока допрашивали обвиняемого, на плац вывели всю станцию и по одной роте от всех воинских частей «парадиза». Комендант прочитал приговор. На середину плаца с палками в руках вышли семёновцы.
Из комендантской вывели узника. Он был без рубахи и бос.
– Раз! – махнул рукой офицер.
Первая палка легла на тощую обнажённую спину…
– Сто двадцать пять, – отсчитывал офицер, – сто двадцать шесть, сто двадцать семь…
Лекарь неуверенно взглянул на царя.
– Да, да, – строго кивнул Пётр. – Обязательно! – И, подойдя вместе с лекарем к истязуемому, приложился ухом к его груди: – Не одюжит больше. Довольно.
Солдаты с облегчением вздохнули: «Авось паренёк ещё отлежится… Может быть, даст Бог здоровья». Но комендант, расставив широко ноги, ткнулся близорукими глазами в бумагу.
– А по учинении сего наказания, – завыл он, – отрубить ему правую руку.
Узник ничего не слышал и уже не чувствовал боли. Он был в беспамятстве. Поэтому третий пункт приговора выполнили после длительного перерыва.
Полковой священник ни за что не хотел оставить казнимого без напутствия. Лекарь долго возился с рекрутом, обливал его водой, тыкал в нос нюхательный табак и толчёный перец. Но никакие снадобья, даже святая вода с кропила иерея, не помогли. Секира ката опустилась на затылок так и не покаявшегося крамольника.
Всё было кончено. Солдаты расходились по казармам. Небольшой отряд, странно не похожий на других, в чистеньких мундирах и новеньких сапогах, зашагал к комендантской.
Пётр залюбовался образцовой ротой.
– Каково, птенчики, артеи даются? – положил он руку на плечо одного курносого недоросля.
– Приятный авантаж[306] от сей артеи имеем, – заученно, в один голос, выпалила рота.
Государь прочитал на лицах солдат совсем другой ответ, но нисколько не огорчился проскользнувшей в их взорах горечью. «Ничего, – улыбнулся он благодушно про себя, – срок придёт, сами свой авантаж поймёте». Он поговорил с каждым из недорослей в отдельности, а некоторых попотчевал табаком.
– Ну какой же ты воин! – отечески выговорил он курносому. – Армата всегда курить должна. Доставай трубку, Лобанов, и пыхти. Вот как я.
Весь отряд сплошь состоял из дворянских детей, призванных в казармы для того, чтобы положить начало новому в стране, не похожему на стрелецкое, военному сословию. Недоросли в отличие от остальных солдат обучались «военным артеям» трижды в неделю, но жили в одних бараках с рекрутами, наравне с ними несли все службы и даже кашеварили и убирали станцию.
«Уравнение с подлым народом» оскорбляло молодых людей и вызывало ропот. Более кичливые кончали тем, что уходили в нети, таились в дальних отчих поместьях, а при случае убегали и за рубеж. Но так как их было мало, это не очень тревожило государя. К роте подошёл комендант.
– Пора в школу, – напомнил он.
Царь засуетился.
– Эка разболтался я! И мне ведь пора. – Он прыгнул в одноколку, поманил к себе Лобанова: – Садись уж, довезу как-нибудь, – и, подметив, что другие завистливо переглянулись, хлопнул в ладоши: – Нуте, кто первый? Отойди… Слушай команду… Ну, птенчики, начинаю: раз… два… три!
Недоросли бросились к одноколке. Первыми прибежали Голицын, Черкасский, Хованский и Лобанов-Ростовский.
Они облепили царя, как оводы лошадь. Пётр еле высвободил из-под груды тел руки и щёлкнул кнутом:
– Эй ты, ханская жёнка, ворочайся! Знай, кого везёшь!
У школы недоросли попросили государя вступиться за них перед учителем.
– А строг?
– Лют – прямо беда!
– Ну, быть по сему. По моей вине опоздали, я и наказание перед паном Дмовским приму.
Шёл урок «деликатных манир». Дмовский держал в руке книжку «Юности честное зерцало». Поздоровавшись, Пётр скромненько уселся на подоконнике и притих. Учитель спокойно, нисколько не смущаясь присутствием высокого гостя, продолжал на собственном примере пояснять, что нужно знать «молодым шляхтичам, желающим прямыми придворными стать». Задрав голову насколько можно было, он, виляя задом, скользил по классу.
– Вот так, добрые паны, – остановился он перед Голицыным и ткнул пальцем под его остренький подбородок. – Выше… Ещё чуточку… Барзо добре! Мерси! А очи… Эх, нет, так шляхтич перед челобитчиком не открывает очей. Веки надо немножечко… Ещё чуть-чуть… Угу! Мерси… Чтобы как будто по горло сыт жизнью. Дзякую.
Голицын, как заводная кукла, проделывал всё, что велел Дмовский. Остальные ученики повторяли за ним каждое движение.
Учитель внимательно прищурился.
– Повеся главу, – жеманно подобрал он чуть подкрашенные губы, – и потупя очи, по улице не ходить и на людей косо не заглядывать, глядеть весело и приятно, с благообразным постоянством, при встрече с знакомыми за три шага шляпу снять… Ну, попробуйте. Вот так… Чуточку ниже… ещё… Чуточку выше… ещё… Ниже… Не надо, как лошади. И не сопите так… Тре бьен[307].
– Шляпой бы сей, – заворчал в задних рядах какой-то верзила, – да по харе твоей ляцкой, идол не нашего Бога! – И, забывшись, с остервенением плюнул: – Тьфу, харя!
Дмовский так и присел:
– Иезус Мария! В обществе плеваться? Подобным быть кампаньяру?[308]
Чуть шаркая левой ногой (признак высшего аристократизма), он порхнул к провинившемуся и, ухватив его за ухо, вывел на середину класса.
– Прошу, любезный пан. Только не войте, пожалуйста. Я не оторву ухо. Повторяйте за мной. Медленно. Не очень громко, не очень тихо. Повторяйте по такту каждое слово. Начинаем:
– В обществе…
– В… Ой, больно дёргаете!.. В обществе…
– В круг не плевать…
– В круг не плевать…
– А на сторо-ну…
– А на сторону…
– В комнате или в церкви в платок громко…
– Ой, ухо оторвали… ей-Богу, отваливается!.. В комнате или в церкви… в платок громко…
– Не сморкаться и не чихать…
– Не сморкаться и не чихать…
– Выньте платок и покажите, как делают.
Недоросль смутился. Глаза его с мольбой покосились в сторону государя.
– Жалко тебе, что ли, учителю угодить? – поощрительно улыбнулся царь. – Ежели грязный, так и у меня тоже не лучше.
Ученик заробел ещё больше. Дмовский, потеряв терпение, сам полез за его платком. Что-то придушенно пискнуло, и учитель выронил из рук какой-то шевелящийся свёрток.
Под грохочущий смех свёрток вдруг приподнялся и затрепетал. Пётр отвернул конец тряпочки. Из дырочки выглянула перевязанная верёвочкой мордочка полузадохшегося мышонка.
– Вот тебе на! – едва сдерживая смех, ахнул Пётр. – На кой чёрт он сдался тебе?
Отчаявшийся недоросль тряхнул головой.
– Как вы, ваше царское величество, единожды нам про анатомию докладали, то и удумали мы с Хованским мыша потрошить для лекарского обучения.
– Добро! – ударил его царь по спине. – Завтра же переведу тебя в гошпиталь артеям сим обучаться!
Урок окончился. Пётр поблагодарил Дмовского за «усердие» к наукам и уехал в Адмиралтейство.
Глава 14
ДЕЛ – КРАЙ НЕПОЧАТЫЙ
Пока государь разъезжал по новой столице, Екатерина занималась приготовлением к отъезду. О себе она мало заботилась.
– Много ли мне надо в походе? – спорила она с фрейлиной Варварой Михайловной. – Мне как бы чего для Петра Алексеевича не забыть.
Она штопала, чинила, стирала чулки и платочки царя, с материнской заботливостью, никому не доверяя, укладывала сундуки и сама же подсмеивалась над собой:
– Всё равно половину отставит. Я знаю.
– Так зачем же хлопочете?
– А вдруг? Вдруг возьмёт?
Арсеньева без умолку щебетала, делясь с царицей своими «аморами».
– Смотри, – тоном опытного человека увещевала Екатерина. – Год-другой ещё попрыгаешь, а там ни с чем и останешься. Будешь в старых девках сидеть. Выходи лучше, пока я не уехала, за Ягужинского. Хочешь?
Из-за полураскрывшихся пухленьких губок фрейлины сверкнули мелкие редкие зубы.
– Покудова я при дворе, царица, никогда старой не буду. Очи померкнут, зубы повыпадают, шея станет жёлтой, в морщинах, – всё равно будут льнуть ко мне все.
– Больно нужна ты им будешь такая!
– А то, может, не буду? Как бы не так. Покуда я в чести у вас с Петром Алексеевичем, всегда любить меня будут. Я их знаю. Они рады у бабы-яги ноженьки лобызать, лишь бы им чинов высоких добиться. А через нашу сестру, фрейлину, сами знаете, во многом преуспеть можно.
За шутками и смехом они не заметили, как у двери остановился Александр Данилович.
– Ба! – подбоченилась Варвара Михайловна. – Только про интриганов обмолвилась, а он тут как тут.
Меншиков привык к шуткам свояченицы и не сердился на неё.
– Все балаболишь?
– Жениха все ищу.
– Мало ли их тут бегает.
