быстро одолеть врага, но очень скоро поняли, что ошиблись. Первым же ударом Фридрих свалил наскочившего на него громадного воина. Причём удар этот был так силён, что, разрубив тело, меч достал до седла. Второй всадник в страхе отпрянул, но из-за него выдвинулся третий, успевший всё же зарядить арбалет, и выстрелил почти в упор. Стрела попала в цель, но тевтонский рыцарь лишь выругался в ответ и взмахнул левой рукой. Зажатый в ней кинжал воткнулся в лоб стрелявшему. Тот ахнул, заваливаясь набок, и мешком повис поперёк седла.
Луи дрался если не с тем же хладнокровием, то с такой же яростью. Из кинувшихся на него троих противников один упал с надрубленной шеей, другой лишился правой руки и тоже рухнул наземь.
Уцелевшие пятеро воинов отступили, пытаясь обойти опасного врага сзади. Но Луи с Фридрихом ринулись за ними, и те позорно ретировались, изо всей силы пришпоривая коней.
— К реке! — прокричал Тельрамунд. — Они опять поскачут следом, но теперь уж точно в реку не сунутся.
Когда рыцари, понукая коней, едва удерживаясь в сёдлах, завершали переправу через стремительно несущийся поток, вслед им полетели стрелы леопольдовых воинов. Одна из них задрожала, воткнувшись в седло Луи, вторая застряла меж сапогом Тельрамунда и стременем.
В ярком свете луны Фридрих, покрытый кровью, спокойный и грозный, развернул коня, встав лицом к другому берегу и крикнул, потрясая мечом:
— Эй вы, позор германской славы! Передайте Леопольду Австрийскому, что он — презренный трус и изменник! Моё имя — Фридрих Тельрамунд, рыцарь Тевтонского ордена, воин Святого Креста Господня. Скажите, что я презираю его и передам всем немцам, которых встречу, что теперь он достоин только презрения! И ещё: подлый поступок императора Генриха освобождает меня от присяги ему, которую я давал, лишь помня, что он — сын Фридриха Великого. Я больше не считаю себя его вассалом!
Они отъехали от реки и свернули к холму. Позади было тихо.
— Отстали, — сказал Луи, ещё раз оглядываясь. — Совсем отстали. Ты ранен?
Фридрих показал товарищу стрелу, окровавленную почти до самого оперения.
— Только что вытащил. Раньше не хотел — думал, может она всё же задела сердце. В таком случае, вынув её, я бы тут же и свалился. Но нет, обошлось. Сейчас догоним наших, сделаем привал, и ты прижжёшь мне рану. А у тебя как?
— Скользящая на ноге, выше колена. Думаю, можно не прижигать. А вот и Эдгар!
Внизу, под холмом, на фоне тёмного силуэта мельницы, показались три конные фигуры. Мария тоже сидела верхом, но когда граф и барон подъехали ближе, их испугала восковая бледность её осунувшегося личика.
— Это я виновата во всём! — повторяла она. — Я выбрала эту верёвку только потому, что она хорошо помещалась в поясе...
— Но другую бы заметили, — резонно возразил Луи, обменявшись взглядом с Эдгаром, который только безнадёжно махнул рукой: он всю дорогу пытался и не мог успокоить жену. — Ты бы просто не пронесла её в замок.
— И не твоя вина, что вас заметили и поэтому пришлось рискнуть — спускаться вдвоём! — добавил ехавший позади Блондель.
— Он разбился из-за меня. Из-за меня! — прошептала она, пытаясь не разрыдаться. — Он видел, что если верёвка оборвётся, то я упаду с большой высоты и расшибусь насмерть... А я копалась там, наверху, всё из-за моей ноги! Что, если Ричард погиб!?
— Он не погиб, — вмешался Фридрих. — Я видел, как он падал, видел его лежащим. По всему было видно, что он жив — просто потерял сознание от сильного удара. Да и не такая там высота, чтобы разбиться насмерть. Вот вы были куда выше, Мария, и точно расколотились бы в лепёшку. Конечно плохо, что мы не могли поспеть на ту сторону канала: вздумай мы туда поплыть, прямо в лапы страже и угодили бы...
— Я уже чуть не кинулся в воду, — признался Эдгар, — да они с Луи меня удержали. Какой прок был дарить Леопольду ещё одного пленника? Что ж, придётся всё начинать с начала.
— Придётся, — как эхо отозвался Блондель. — Но по крайней мере его величество теперь знает, что мы — с ним и не отступимся, пока не доведём дело до конца.
Проехав ещё немного и окончательно уверившись, что погони больше нет, путники остановили измученных лошадей и спешились. Нужно было прижечь и перевязать раны Тельрамунда и Шато-Крайона, сменить повязки, наспех наложенные на содранные ладони Марии, наконец — просто прийти в себя и хотя бы несколько часов отдохнуть.
После грозы воздух был свеж и прохладен. От некрутого пригорка, возле которого друзья устроились на короткий ночлег, пахло цветами и разнотравьем, тянуло медовым запахом лета. Половинка луны висела над этим пригорком, будто приклеенная к чёрному непроницаемому бархату неба.
— Ты тоже думаешь, что король жив? — тихо спросила Мария, приникнув растрёпанной головкой к плечу мужа и в который уже раз смазывая со щеки солёные дорожки слёз.
— Я уверен в этом! — сказал Эдгар. — Господь сбережёт его.
— Лишь бы Он сберёг Ричарда не для той цели, для которой тот нужен Парсифалю и его ублюдку-князю! — прошептал Фридрих. И, передёрнувшись, осенил себя крестом.
— Да-да! — будто самому себе проговорил Блондель. И уже громче, обращаясь к своим спутникам: — Вот это нам и нужно сейчас. Нужно вспомнить, что все мы — рыцари Креста. Побороть уныние и свято поверить в Божью помощь, в Его всемогущество. Как верит Мария, не то разве смогла бы она проникнуть в змеиное гнездо врагов, добраться до короля и почти вырваться с ним на свободу? Если что и мешает нам, так это — наши с вами сомнения, братья! Мы должны верить — как верили там,
