Аннелизе Ихенхойзер - Спасенное сокровище

И вдруг чья-то сильная рука точно тисками сжала его запястье. Отто Брозовский шепотом выругался.

— Ах ты, дуралей! — накинулся он на товарища. — Ведь хозяева только и ждут, чтобы утопить забастовку в крови. Дай сюда!

Он вырвал у Вальтера пакет.

Вальтер был уничтожен. Он еще никогда не видел Брозовского в таком гневе.

Долговязый Карл Тиле, стоявший рядом и видевший всю эту сцену, постучал себя пальцем по лбу и сердито сказал:

— Он никогда ничему не научится.

— Ничего, научится, — ответил Брозовский и вернулся к остальным.

Луна скрылась за тучами. Стало совсем темно. Брозовский разделил горняков на группы. Каждый получил свое задание. Все делалось быстро и бесшумно.

Словно из-под земли перед пикетчиками вырос велосипедист, — он ехал без света.

— Приготовьтесь! Машина со штрейкбрехерами появится с минуты на минуту.

Хорошо, что луна еще не выглянула из-за темной завесы облаков.

Под покровом ночи два человека выскакивают на дорогу. Что они там делают, разобрать трудно. Но, приглядевшись, можно различить доски, которые одна за другой ложатся поперек дороги. На какую-то долю секунды луна пробивается сквозь облака: на досках что-то поблескивает — похоже, гвозди.

Горняки возвращаются обратно, прыгают в кювет к остальным, съежившись, замирают и пристально вглядываются в темноту. И вот вдалеке послышалось гудение мотора. Оно наполняет ночь, нарастая, словно грозовые раскаты. Свет фар беспокойно мечется по земле. Из-за поворота выезжает крытая брезентом машина. На подножках, держась за дверцу кабины и за борт, стоят полицейские. Машина уже совсем близко. Расходящиеся веером лучи света выхватывают из мрака стволы деревьев.

Брозовский шепчет товарищам:

— Они везут их, точно преступников!

Вальтер Гирт хватает за руку старика Энгельбрехта, который сидит на корточках рядом с ним.

— Началось! — кричит он хрипло. — Началось!

Раздается короткий, похожий на выстрел звук. Он повторяется снова и снова. Машина проезжает еще несколько метров и останавливается.

— Чего встал? Поезжай! — доносятся до горняков раздраженные окрики полицейских.

Шофер дает газ. Грузовик с трудом двигается с места и, переваливаясь из стороны в сторону, едет дальше.

Перед машиной вырастает живая стена — горняки преградили дорогу. Они стоят в свете фар, расставив ноги и крепко взявшись за руки. Брозовский поднимает руку:

— Стой!

Шофер тормозит, и тотчас же один из полицейских рявкает:

— Вперед, мерзавец!

Грузовик уже совсем близко, но горняки не отступают. Осталось всего шесть метров!

«Сейчас они отскочат», — думает шофер.

Пять метров!

— Освободить дорогу! — кричат полицейские, размахивая дубинками.

Четыре метра!

Горняки стоят как вкопанные.

Три метра!

— Проклятье, они не двигаются с места!

В последний момент шофер изо всех сил нажимает на тормоз. Машину заносит. Полицейские судорожно хватаются за борта. Грузовик останавливается поперек дороги.

Перед машиной выросла живая стена…

Из-под брезента слышатся испуганные голоса:

— В чем дело? Что там случилось?

Штрейкбрехерам становится не по себе. Их беспокойство возрастает с каждой секундой.

— Эй, трусы, заткните глотки! — грубо одергивает их кто-то.

И под брезентом наступает тишина.

А снаружи раздается спокойный, уверенный голос:

— Ребята, уходите домой! Не подводите товарищей!

Из грузовика снова слышится взволнованный шепот.

И снова окрик:

— Ни с места!

Шепот замирает. Громкий, уверенный голос обращается к сидящим в машине горнякам:

— Мы боремся за повышение нашей нищенской зарплаты! Подумайте об этом, ведь вы тоже рабочие!

Штрейкбрехеры притихли, боятся шевельнуться.

Вдруг воздух прорезает пронзительный свист. Полицейские соскакивают с машины. Размахивая дубинками, они бросаются на пикетчиков. Один из них бьет Энгельбрехта по лицу.

— Собаки, — хрипит старик и сплевывает.

Полицейский сбивает его с ног и бьет сапогом в живот. Раз, другой, третий. Старый забойщик корчится от боли.

Безудержный гнев охватывает горняков. Увесистый кулак обрушивается на негодяя. Полицейский пошатнулся и оставил Энгельбрехта в покое. Зеленая фуражка покатилась по земле. Двое рабочих осторожно относят избитого старика в кювет.

Штрейкбрехеры под брезентом слышат удары, тяжелое дыхание, стоны, отрывистые возгласы. Они сидят, едва дыша от страха.

Вдруг кто-то откидывает брезент. И перед растерявшимися штрейкбрехерами вырастают три черные фигуры с красными повязками на руках.

— Авария! Мы весьма сожалеем, но путешествие кончено. Деньги за проезд возвращены не будут, — язвительно объявляет Геллер.

«Черт возьми, — думает электрик Грейнерт, которому жена с утра до вечера твердит, что он должен идти на работу, — они меня опять накрыли. Опять повесят перед домом этот проклятый плакат». И, стараясь остаться незамеченным, он вылезает из машины. Вслед за ним через борт лезет рудничный конюх Аппельт.

— Меня срочно вызвали на рудник, — бормочет он. — Сказали, что лошади околеют.

— Лошадок, конечно, жаль, — спокойно и строго говорит Август Геллер, — но пусть уж лучше околеют лошади, чем умрут с голоду наши дети.

За Аппельтом следуют еще трое или четверо. Осталось еще человек пять.

— Не артачьтесь, ребята, идите домой! — кричит в темноту Август Геллер.

— Заткни глотку! — отвечает из кузова чей-то грубый голос.

Август узнает его: это старший забойщик Дитцке, драчун и пьяница; говорят, он состоит в нацистской партии. В углу слышится возня — это Дитцке ощупью пробирается навстречу тщедушному Геллеру.

— А ну, дай этому красному! — кричит кто-то. — Сотри его в порошок!

В кузове становится светло как днем. Это вспыхнули фары: позади грузовика остановилась машина выездной полицейской команды. Заскрежетали тормоза. Из машины выпрыгнул полицейский вахмистр Шмидт, а за ним еще целая орава полицейских в зеленых формах.

— Схватить пикетчиков! — командует Шмидт.

Полицейские бросаются на рабочих. В темноте на пыльной, нагретой дневным зноем дороге разгорается борьба. Энгельбрехт стонет в кювете. Вальтер выхватил у полицейского резиновую дубинку и колотит ею направо и налево. Под глазом у него синяк. Один из полицейских бьет Брозовского. Тот скрючился от боли: он был ранен в руку во время войны. Извернувшись, Брозовский наносит удар другой рукой. Полицейский теряет равновесие и падает.

Стволового Ленерта схватили. Он отбивается, используя свой железный крюк как оружие. Полицейские тащат его к машине.

— Ну, ты, поворачивайся, сволочь однорукая, коммунист паршивый! — орет Шмидт и бьет Ленерта под ложечку.

Ленерт спотыкается, и его волочат по дороге.

С огромным трудом повернув голову, Ленерт кричит:

— Мне жаль, что я не коммунист. Брозовский! Слышишь! Когда вернусь из кутузки, я вступлю в партию!

Свистит резиновая дубинка. У Ленерта темнеет в глазах, он уже не слышит, как его бросают в машину.

Взревел мотор. Полицейские, словно виноградные гроздья, повисают на бортах отъезжающей машины.

Несколько отставших в зеленой форме бегут сзади, пытаясь вскочить на ходу.

Горняки смотрят им вслед. Штрейкбрехеры исчезли, как в воду канули. Грузовик стоит посреди дороги, точно судно, потерпевшее кораблекрушение.

Луна вышла из-за облаков и залила нежным светом черные терриконы рудника «Вицтум».

Секретарь профсоюза Шульце нервно поерзал в кресле, снял пенсне с носа и подышал на стекла. Гул голосов, доносившийся с улицы, с каждой минутой становился все громче.

— Освободите арестованных! — раздавалось снова и снова.

У Шульце на лбу выступили капельки пота.

— Ну и народ! Неслыханная наглость!

Тщательно выутюженным носовым платком он протер стекла пенсне.

Над недоеденным куском колбасы жужжала жирная муха. Эти крики на улице испортили ему аппетит. Он отогнал муху платком. В комнате было невыносимо душно. Шульце застонал; он обливался по́том. Наконец он встал и, подойдя к раскрытому окну, осторожно выглянул из-за гардины. В переулке колыхалось море людей. Они собрались перед кирпичным зданием тюрьмы, расположенным против комитета профсоюза.

— Свободу арестованным! Отпустите наших товарищей! — кричали рабочие.

Секретарь профсоюза испуганно заморгал глазами. Он надел пенсне и посмотрел на тюрьму. Там и сям за решетками окон мелькали бледные лица. Арестованные поднимали сжатые кулаки.

— Рот фронт! — кричали они.

— Рот фронт! — отвечали им горняки снизу, из переулка.

— Чертово племя! — буркнул Шульце и захлопнул окно.