Молодчики его при виде гибели главаря подумали:
«Если уж свирепому Танкаю не повезло, то нам это и подавно не с руки». И, так подумав, они бросились бежать кто куда. Заметив это, Ёсицунэ сердито вскричал:
– Эй, подлецы! Всех перебью! Небось когда шли с Танкаем, то обещались, что один за всех, а все за одного? Мерзавцы! Вернитесь, выходите на бой!
Но они в ответ припустили ещё быстрее. Тогда он кинулся в погоню, настиг и с маху зарубил одного там, загнал в угол и безжалостно зарубил ещё одного здесь, и так всего полегло от его меча трое. Двое же убежали.
Он отрезал три головы, сложил их под криптомерией перед входом в храм Тэндзин и вознёс молитвы Амиде-Нёрай за души убитых. Затем он подумал: «Что делать с головами? Оставить их здесь? Взять с собой? А ведь Мастер особенно просил меня принести и показать ему голову Танкая! Так возьму же я эти головы с собой и хорошенько удивлю его». Решив так, он проткнул головы под ушами остриём меча, пропустил через отверстия шнур от ножен и так со связкой голов в руке отправился к Мастеру.
Подойдя к дому, он увидел, что ворота заперты, а мост через ров поднят. «Если я постучусь и назову себя, мне не откроют, – подумал он. – А впрочем, здесь во двор можно перемахнуть одним прыжком». Он смерил взглядом ров шириной в один дзё и стену высотой в восемь сяку, забросил на стену связку голов, а затем, воскликнув «Эйтц!», прыгнул. Он перенёсся через ров и перенёсся через стену, совершенно как птица пролетает над вершинами деревьев.
Он огляделся: вся стража и вся челядь во дворе спала вповалку. Он прокрался на веранду и заглянул в покои.
Мастер при тусклом свете светильника сидел над вторым свитком «Лотосовой сутры». Впрочем, Мастер глядел не в свиток, а в потолок и размышлял о тщете человеческого существования.
– Этот Ёсицунэ, – бормотал он, – мечтал прочесть трактат «Лю-тао», а сейчас, верно, уже пал от руки Танкая, так и не прочитав ни строчки. Спаси нас, Амида Будда! Спаси нас, Амида Будда!
«Экая подлая рожа, – подумал Ёсицунэ. – Так бы и рубанул тупой стороной меча». Но он пожалел дочь Мастера, свою возлюбленную, и пощадил его жизнь.
Он уже собрался было вступить в покои, однако решил, что не приличествует воину при оружии подслушивать и входить тайно, и со связкой голов отступил к воротам. Там, сбоку от ворот, он встал в тень цветущего мандаринового дерева и крикнул:
– Эй, есть здесь кто-нибудь во дворе?
– Кто идёт? – послышался оклик.
– Ёсицунэ. Откройте.
Услышав это, Мастер сказал:
– Я ждал Танкая, а явился этот юнец. Значит, дело плохо. Ладно, откройте ему.
Челядь забегала, одни бросились отворять ворота, другие кинулись опускать мост.
И в самый разгар этой суматохи откуда ни возьмись среди них появился Ёсицунэ со связкой из трех голов. Поражённые изумлением челядинцы уставились на него, а он, не обращая ни на кого внимания, поднялся в покои и обратился к Мастеру с такими словами:
– Дело было трудное, я едва справился. Но вы твёрдо наказали: «Принеси и покажи мне голову», и вот вам голова Танкая.
Сказав это, он потряс связкой голов и швырнул её Мастеру на колени. И как ни скверно было Мастеру, не смог он обойтись без слов благодарности. Но хоть и старался он не подать виду, однако лицо его выражало одно лишь отвращение.
– Весьма рад, – произнёс он отрывисто и сразу убежал во внутренние покои.
Что же касается Ёсицунэ, то он подумал было остаться на ночь, но вместо этого распрощался с возлюбленной и отправился в Ямасину, и она оросила рукав безутешными слезами разлуки.
Долго и горько плакала дочь Мастера, распростершись на полу после прощания с Ёсицунэ, но всё напрасно. Хотела забыть его – и не могла. Когда она спала, он являлся ей во сне. Когда она бодрствовала, его образ стоял перед её глазами. Любовь переполняла её, и ничем нельзя было утолить эту любовь. В конце зимы тоска её одолела. За неё молились, но напрасно. Давали ей лекарства – не помогало. Прижигали её моксой, но толку не было никакого. И всего шестнадцати лет умерла она от разбитого сердца.
Так несчастье за несчастьем рушились на Мастера. Смерть разлучила его с дочерью, которую он холил и лелеял и мечтал устроить роскошно в этом мире. Погиб под ударом меча ученик, на которого он так полагался. И вдобавок он стал врагом Ёсицунэ, который, чего доброго, в один прекрасный день мог сделаться большим военачальником. Так или иначе, а Мастеру было о чём сокрушаться. Поистине, людям всегда и всюду надлежит относиться друг к другу по-доброму.
Как настоятель главного храма Кумано совершил дурной поступок
Среди соратников Минамото Куро Ёсицунэ был знаменитый воин, стоивший один тысячи бойцов. По происхождению был он сыном и наследником Бэнсё, настоятеля Главного Храма Кумано, который вёл свой род от верховного советника Дорю, дальнего потомка Амацукоянэ, а звали его Сайто-но Мусасибо Бэнкэй. Что же до истории его появления на свет, то она такова.
У одного вельможи по прозванию Старший Советник Пии было множество сыновей, но все они умерли, опередив родителя. И был он уже в весьма преклонных годах, когда родилась у него дочь, и выросла эта дочь первой красавицей под небесами. Славнейшие из придворных наперебой предлагали ей брачный союз, и всем им отказывали, но, когда с предложением от чистого сердца выступил государственный министр правой стороны Моронага, отец дал ему своё согласие. Однако в том году надлежало от брака воздержаться. Восточная сторона не благоприятствовала, и отец обещал благословить их союз весной будущего года.
Раз летом, когда барышне исполнилось пятнадцать, предавалась она нощному молению в храме Тэндзин, что на Пятом проспекте, об исполнении некоей заветной своей мечты, как вдруг с юго-востока, со стороны Дракона и Змея, налетел порыв ветра. Успела она только подумать: «Всю меня обдуло», как впала в безумие.
Старший Советник и Моронага верили в богов Кумано и обратились к ним с таким молением:
– Исцелите её от недуга! Тогда, исцелённая, она будущей весной совершит паломничество в Кумано, а по пути вознесёт благодарственные молитвы во всех девяноста девяти храмах Одзи.
И барышня сразу выздоровела.
Прошение по молитве исполнилось, и весной следующего года она отправилась в паломничество. Старший Советник и Моронага снарядили ей в провожатые сто человек охраны, и она безбедно достигла Трех Храмов Кумано.
Однажды, когда она предавалась всенощному бдению в святилище Главного Храма, туда вошёл для отправления службы настоятель Бэнсё. Была глубокая ночь, но все заволновались, и барышня оглянулась, чтобы посмотреть, что случилось. «Это пришёл настоятель», – сказали ей. И тут настоятель узрел её в слабом свете горящих светильников, и хотя был он человеком высоких добродетелей, но службу прекратил, не закончив, и поспешил из святилища вон. Он созвал братию и спросил:
– Кто это такая?
– Дочь Старшего Советника Нии, супруга министра правой стороны, – ответили ему.
И тогда он сказал им так:
– Да ведь у них это был только сговор, и слышал я, что она ещё не была близка с Моронагой! Когда-то вы объявили: «Что бы ни стряслось в Кумано, настоятель всегда за нас, а мы – за настоятеля!» Теперь час настал. Снаряжайтесь к бою, укрепите уязвимые места, разгоните паломников, схватите эту девицу. Она будет моим послушником.
– Но ведь мы станем тогда врагами Будды и его законов и супостатами государя и его установлений! – возразили ему.
– То-то и есть, что вы струсили! – сказал настоятель. – Да, если мы предпримем такое дело, Старший Советник и Моронага войдут к государю-монаху с жалобой, и тогда на нас неизбежно двинутся под командой Старшего Советника все боевые силы столичной округи. Это известно. Но ежели Новый Храм и Главный Храм объединятся для отпора, то и через десяток лет не ступить врагу на землю Кумано!
Издавна велось у них такое скверное обыкновение: даже когда настоятелю приходилось усмирять буйство своей братии, она подолгу не желала утихомириться. Теперь же сам настоятель затеял буйство, и монахи поднялись, как один человек. Не медля ни минуты, они облачились в боевые доспехи, наперегонки вырвались из храма и с воинственным рёвом ринулись на охрану и прислугу, сопровождавших барышню в её паломничестве. И побежали врассыпную не знавшие страха воины, а за ними, оставив паланкин с барышней, пустились наутёк кто куда и пажи, слуги и носильщики.
Монахи подхватили паланкин и доставили барышню к настоятелю. Настоятель сказал:
– Мою келью посещают люди благородного и низкого звания, и среди них случаются жители столицы.
Поэтому он поместил барышню в храмовую канцелярию, заперся там с нею и стал проводить дни и ночи. А монахи тем временем держали строгие дозоры на случай нападения из столицы.
Охрана же барышни, не осмеливаясь поступить по своему разумению, поспешно помчалась в столицу и обо всём доложила. Министр правой стороны пришёл в большую ярость, отправился в покои государя-монаха и подал жалобу. Незамедлительно последовал рескрипт: собрать из околостоличных провинций Идзуми, Ига, Кавати и Исэ силу в семь тысяч всадников под командование Моронаги и Старшего Советника, а настоятеля Главного Храма Кумано изгнать и на его место поставить мирянина. Согласно высочайшему повелению, наступление на Кумано состоялось, однако братия объединилась и дала столичному войску отпор.
