Все ясно, как день: он переходит на нелегальное положение…
Сейчас первым делом нужно ехать на Спиридоновку к Морозову.
Морозов командирует его в Баден, на фабрику «Броун Бовери».
«…Вот причина исчезновения инженера Красина, господин полковник, как видите, она весьма проста – личная приемка частей новой турбины, – никому другому не мог поручить-с…»
Вашков там справится, и люди останутся на местах;
принять все меры для сохранения типографии и лаборатории;
документы достанет Грожан;
деньги, деньги, деньги.
Герман пошел в ванную и посмотрел в зеркало на лицо брата.
– Поражаюсь я тебе, Леонид, проволочные у тебя нервы, что ли?
– Нет, не проволочные, – ответил Красин.
Он обернулся и насухо, крепко-крепко вытер лицо махровым полотенцем.
– Я уезжаю, Герман, сегодня же и, должно быть, надолго.
Вечером он выехал в Смоленск к Любимову.
ХРОНИКА
Новая вспышка армяно-мусульманской резни, на этот раз в Эривани.
Столкновения рабочих с войсками в Орехове-Зуеве.
В Вильно в полиции была подвергнута обыску тринадцатилетняя девочка.
В № 13 газеты «Вперед» от 23 марта 1905 года опубликовано обращение «К партии», в котором излагаются основы соглашения 12 марта между Бюро Комитетов Большинства и ЦК и сообщается, что «дальнейшая работа по созыву съезда выполняется совместно БКБ и ЦК, которые образуют Организационный Комитет». Договор полностью напечатан в «Искре» № 95. От имени БКБ договор подписал С. И. Гусев, от имени ЦК – Л. Б. Красин.
Войсками расстреляна демонстрация в Варшаве.
В Прибалтийский край для усмирения крестьян вызваны карательные экспедиции.
Объявлены на военном положении Кутаис, Поти, Батум.
В Женеве открылась конференция революционных партий и групп, созванная Гапоном.
На фронте началось новое наступление японских войск.
Глава V
«…А древо жизни вечно зеленеет…»
Торговая Оксфорд-стрит была в этот час пик забита экипажами, омнибусами, автомобилями и залита солнцем. Свежий апрельский ветер с Атлантики дул вдоль улицы над бесчисленными котелками, кепи, мягкими шляпами, головными уборами дам, похожими на тропические острова, и над непокрытыми головами чудаков и вольнодумцев.
К этим последним никак нельзя было отнести двух джентльменов, неспешно идущих в толпе по солнечной стороне. Они были одеты вполне респектабельно и строго, и только, может быть, цепкий взгляд Шерлока Холмса по еле уловимым приметам угадал бы в них иностранцев.
Вчера закончил работу III большевистский съезд РСДРП, позади остались две трудных недели, доклады, прения, обсуждения, резолюции. Сейчас у обоих делегатов было облегченное, раскованное состояние, немного даже похожее на чувства студентов, «смахнувших» весенние экзамены. Последняя их совместная прогулка по неожиданно солнечному Лондону была бы попросту приятной, если бы не Березовский, один из эмигрантов. Этот третий, молодой низкорослый, худой человек с распадающимися сальными патлами, с короткой верхней губой, обнажавшей расшатанные больные зубы, как раз обращал на себя внимание полисменов визгливым голосом, забеганием вперед, экзальтированной жестикуляцией.
Березовский прицепился, как клещ, к Ленину, на Красина же не обращал никакого внимания. Красин добродушно посмеивался, слушая, как он обрушивает на утомленного Старика потоки цитат, имен, дат, какие-то неясные угрозы и непонятные требования.
Вдруг Березовский, едва не сбив с ног уличного торговца, рванулся в сторону, застыл, полуобернувшись, и, вытянув палец по направлению к Ленину, воскликнул:
– История создается не в прокуренных залах, а на пропитанных пороховой гарью площадях!
Несколько англичан остановились на него посмотреть, но тут он захохотал демонически и бросился в боковую улочку.
Ленин и Красин рассмеялись.
– Он меня буквально заплевал своей эрудицией, – сокрушенно покачал головой Ленин и вынул носовой платок. – Какой-то просто физически неприятный субъект.
– Неврастеник.
– Меньше всего нам в партии нужны неврастеники. Согласны?
Они пошли дальше. Теперь уже ничто не портило им прогулки. Блики солнца прыгали в промытых витринах и вывесках, сверкали на верхушках цилиндров и на крышах экипажей. В толпе на разные голоса кричали уличные торговцы, преимущественно «кокни».
Высокий рыжий парень в ярком шарфе, обмотанном вокруг шеи, собрал вокруг себя целую толпу. Все хохотали, и Ленин, улыбнувшись, взял Красина за локоть и задержал шаг.
– Что он кричит? Я ничего не понимаю, – с досадой сказал Красин.
– Это типичный «кокни», – сказал Ленин. – Их очень трудно понять иностранцу, даже идеально владеющему языком, но я немного научился. Я ведь старый лондонец.
Он приподнялся на цыпочки и заглянул через головы на лоток торговца. Там было множество всякой дребедени: какие-то коробочки, цепочки, колокольчики, фигурки животных, бумажные цветы… Парень держал над головой стеклянную банку и бросал в нее одну за другой маленьких плюшевых змеек. Змейки эти невероятным образом выползали из банки, скользили по руке продавца и прыгали в лоток.
– Кричит он примерно следующее, – сказал Ленин Красину. – Я самый первый мошенник на Оксфорд-стрит! Покупайте мою ерунду! Фальшивые ценности! Штука – шесть пенсов! Каждый всего за шесть пенсов будет чувствовать себя обманутым! Ваши деньги принимаются с удовольствием!
Публика смеясь бросала монеты и разбирала товар. Ленин и Красин тоже взяли по чудесной змейке.
– Я люблю Лондон, – сказал Ленин. – Любопытнейшая толпа. Смотрите, вот идет офицер, будто палку проглотил, судя по загару, он из колониальных войск. А вот человек ловит шляпой капли, летящие с крыш. Город консерваторов и чудаков. Согласны?
Этим своим «согласны?» Ленин сопровождал все разговоры с Красиным, остро заглядывал Красину в глаза, прощупывал бывшего «примиренца».
Красин тоже поначалу отнесся к Ленину настороженно, но день за днем он убеждался, что у них с Лениным гораздо больше общих взглядов, чем расхождений, все чаще его подкупали четко устремленная деловитость, ясный и мощный ум этого уже всеми признанного руководителя большинства. Он был интеллигентом именно такого типа, который больше всего импонировал Красину, интеллигентом естественным, без всякого слюнтяйства и жантильности. Красин считал себя опытным революционером, инженером революции. При встрече с Лениным он сразу же смутно почувствовал, что этот человек обладает еще чем-то сверх того, что ему, Красину, дано, каким-то знанием на порядок выше.
К концу съезда он почувствовал дружескую симпатию к этому своему ровеснику, невысокому крепышу, совсем уже лысому, быстроглазому, веселому, полному жизни.
Они свернули в тень, в боковую улочку, и купили прямо с жаровни «фиш энд чипс» – жареной рыбы с картошкой, пищу лондонского плебса. Вот этого солидным джентльменам делать не полагалось, и продавец даже удивленно на них посмотрел.
– Люблю, ох, люблю, – говорил Ленин, вытаскивая из пакетика кусочки рыбы. – А вы, Леонид Борисович, небось, к деликатесам привыкли?
– Из всех деликатесов больше всего люблю лук, соль и черный хлеб, но непременно свежий, – улыбнулся Красин. – Это у меня с детства осталось. И разумеется, пельмени, наши, сибирские…
– А вобла? – вскричал Ленин. – Воблу забыли? А мы в Симбирске после уроков, бывало… Скандал – гимназисты едят воблу!
Так они болтали и смеялись, а за их плечами уже был III съезд РСДРП, принявший решение о вооруженном восстании. Все же беспечная их беседа постепенно стала угасать, и из залитого солнцем лондонского центра они все чаще невольно возвращались мыслями в сумрачное, неказистое помещение, где две недели назад старейший делегат, сорокалетний Миха Цхакая открыл съезд. Отголоски этих двух недель все еще звучали в голове Красина, как он ни старался отвлечься, дать отдых напряженному мозгу. Видимо, то же самое происходило и с Лениным. Он то и дело прерывал разговор и замолкал с напряженным отсутствующим выражением. Один раз он даже остановился и с полминуты постоял, прикрыв ладонью левую половину лица. Красин в это время с таким же отсутствующим выражением лица прошел вперед и остановился на солнечном перекрестке, поджидая спутника.
«Да, это Лошадь, на которую можно ставить! – усмехнулся Ленин и быстро взглянул на Красина. – Очень толково он оправдывался, и в доводах его был даже интересный смысл, относительно поворотного пункта, например… Как он говорил?»
Краси н. …Наше главное расхождение с так называемым твердым большинством состояло в том, что, когда последнее – многие из них уже очень скоро после II съезда – потеряло всякую надежду на какое бы то ни было примирение или объединение с меньшинством, мы не считали себя вправе отказаться от попытки в этом направлении, пока не были испробованы решительно все способы к объединению.
