переносицу, затем выписал рецепт и передал его своему помощнику. Тот сразу принялся перетирать различные препараты в белый порошок и раскладывать его по крошечным бумажным пакетикам – их получилось двадцать один.
– Вам нельзя есть лук, чеснок и имбирь. Принимайте по одному порошку перед каждой едой. Минимум за полчаса, – сказал доктор Нуруддин.
– Это поможет от диабета?
– Иншалла.
– Я думала, вы мне шарики пропишете! – воскликнула госпожа Рупа Мера.
– Я предпочитаю порошки, – ответил доктор Нуруддин. – Через семь дней приходите на повторный прием, и мы…
– Я сегодня уезжаю. На несколько месяцев.
Доктор Нуруддин помрачнел и ответил куда менее дружелюбно:
– Что же вы сразу не сказали?
– Так вы не спрашивали. Простите, доктор.
– Ладно. Куда едете?
– В Дели, а потом в Брахмпур. Моя дочь Савита ждет ребенка, – поделилась радостью госпожа Рупа Мера.
– Когда вы прибудете в Брахмпур?
– Через недельку-другую.
– Не люблю выписывать лекарства на длительные сроки, но ничего не поделаешь. – Доктор Нуруддин переговорил с помощником и вновь обратился к пациентке: – Даю вам препарат на две недели. Через пять дней напишете мне письмо на этот адрес и расскажете, как себя чувствуете. В Брахмпуре посетите доктора Балдева Сингха, вот его адрес. Я сегодня чиркну ему письмецо, предупрежу. Лекарство можно оплатить и забрать на входе. До свиданья, госпожа Мера.
– Спасибо, доктор, – сказала госпожа Рупа Мера.
– Следующий! – весело объявил врач.
7.46
По дороге на вокзал госпожа Рупа Мера вела себя необычайно тихо. Когда дети спросили ее, как прошел прием у врача, она ответила:
– Было странно. Так Куку и передайте.
– Ты будешь принимать лекарство, которое он прописал?
– Конечно. Меня учили не сорить деньгами, – проворчала госпожа Рупа Мера. Сейчас ее почему-то раздражало присутствие детей.
Всю длинную пробку на мосту Ховра – драгоценные минуты шли, а «хамбер» еле полз сквозь оглушительный поток гудящих и орущих на все голоса машин, трамваев, автобусов, такси, мотоциклов, повозок, рикш, велосипедов и пешеходов (последних было больше всего) – госпожа Рупа Мера, которая в таких обстоятельствах должна была паниковать, озираться по сторонам и только что волосы на себе не рвать от волнения, – сидела на удивление смирно, будто и не боялась опоздать на отходивший через пятнадцать минут поезд.
Только когда пробка чудесным образом рассосалась и госпожу Рупу Меру благополучно усадили в вагон вместе со всеми сумками и чемоданами, она оглядела сидевших рядом пассажиров и наконец позволила чувствам возобладать над ней. Со слезами на глазах она поцеловала Лату и наказала ей присматривать за Варуном. Затем она со слезами поцеловала Варуна и велела ему присматривать за Латой. Амит стоял в сторонке. Вокзал Ховра – с его неизменной толчеей, шумом, дымом и всепроникающей вонью рыбы – был для Амита далеко не самым любимым местом на свете.
– Амит, спасибо, что подбросил меня на вокзал, ты так нам помог! – благосклонно обратилась к нему госпожа Рупа Мера.
– Не за что, ма, просто машина оказалась свободна. Куку каким-то чудом не успела ее застолбить.
– Да, Куку… – Госпожа Рупа Мера вдруг смутилась. Вообще-то, она всем говорила, чтобы ее называли «ма», мол, ей это по душе, но в устах Амита слово приобрело неприятный дополнительный смысл. Она с тревогой взглянула на дочь. Совсем недавно она была крошкой, как Апарна… Когда же она успела вырасти? – Передай мою благодарность и горячий привет всем родным, – не слишком искренне пробормотала она.
Амит был озадачен легким холодком в ее голосе. Почему, интересно, визит к гомеопату выбил ее из колеи, что там могло случиться? Или она обижена на Амита?
По дороге домой все обсуждали странное поведение госпожи Рупы Меры.
– Мне кажется, я чем-то задел твою маму, – сказал Амит. – Эх, надо было тогда вернуться вовремя…
– Нет, ты тут ни при чем, – заверила его Лата. – Она злилась на меня. Я отказалась ехать с ней в Дели.
– Нет, это я виноват, – вставил Варун. – Точно вам говорю. Она таким несчастным взглядом на меня смотрит… Потому что не может видеть, как я себя гублю. Пора начать жизнь с чистого листа. Нельзя больше подводить маму. Если увидишь, что я опять взялся за старое, Латс, хорошенько меня отругай. Прямо разозлись – ори, если надо! Скажи, что я балбес без намека на лидерские качества! Охламон!
Лата пообещала в случае чего так и сделать.
8.1
Никто не приехал на вокзал Брахмпура провожать Мана и его учителя урду Абдура Рашида в деревню. Стоял полдень. Ман пребывал в таком унынии, что даже компания Фироза, Прана и других, менее порядочных его приятелей вряд ли подняла бы ему настроение. Он чувствовал, что его отправляют в изгнание, и был прав: именно так считали и его отец, и сама Саида-бай. Правда, отец высказал свое требование прямо, а Саида-бай действовала окольными путями. Он заставлял, она – умасливала. Оба любили Мана, и оба хотели убрать его с дороги.
Ман не держал на Саиду-бай особого зла, полагая, что ей тоже будет тяжело в разлуке и что она неспроста отправляет его в Рудхию, – учитывая обстоятельства, это все-таки ближе, чем Варанаси. А вот на отца он был очень зол: тот практически без повода вышвырнул Мана из Брахмпура, не пожелал его выслушать и радостно хмыкнул, когда узнал, что сын едет в деревню к своему учителю урду.
– Вот и славно, заодно посетишь нашу ферму в тех краях – проверишь, как там дела, – сказал отец. И, неизвестно зачем, добавил с ехидцей: – Конечно, если у тебя найдется время для такой поездки. Не хочу отрывать тебя от усердной учебы.
Госпожа Капур на прощанье обняла сына и попросила его поскорей возвращаться. Иногда даже материнская любовь бывает невыносима, с горечью и досадой подумал он. Среди его родных именно мать больше всех ненавидела Саиду-бай.
– Не раньше, чем через месяц, – отрезал Махеш Капур.
Хоть он и был рад, что сын не остался в Брахмпуре вопреки его воле, хлопот с «треклятым Варанаси» теперь прибавилось: придется объясняться не только с родителями невесты Мана, но и с его помощником в магазине тканей, пусть и весьма компетентным сотрудником – хвала Небесам за их скромные дары! Забот у Махеша Капура и без того хватало, а на Мана уходило слишком много времени и терпения.
На перроне, как обычно, яблоку было негде упасть: всюду толпились пассажиры и их друзья, родные, слуги, разносчики, железнодорожники, работяги, нищие и бездомные. Орали младенцы, гудели паровозы. Бродячие псы с виноватыми мордами шныряли в толпе, злобно скалились
