Наступившая внезапно тишина пробудила отца-настоятеля. Он широко раскрыл глаза, многозначительно кашлянул и приказал идти по кельям. Утомленные монахи не возражали. Они допили вино, оставшееся в кружках, а потом, надвинув капюшоны и опустив головы, покинули трапезную вслед за настоятелем.
Последним вышел отец Поликарп. Он подмигнул квестарю, приглашая следовать за собой. Скоро оба они были в келье привратника, а бочонок с водкой, доставленный братом Макарием, обеспечил им приятный и полезный отдых после дня, проведенного в трудах праведных.
Богомолки, плотной толпой осадившие ранним утром монастырские ворота, не смогли попасть в костел. С каждой минутой тревога их все больше возрастала, различным домыслам не было конца. Одна из богомолок, жена позументщика Барнабы, более других искушенная в религиозных делах, успокоила собравшихся предположением, что преподобные отцы в этот день возносят особые моления за простой народ, вследствие чего обычный костельный порядок нарушен и верующие вынуждены ждать больше, чем всегда. Женщины согласились с таким объяснением и занялись пересудами. Посудачить было о чем: минувшей ночью воры до нитки обокрали шорника Мартина со Славковской улицы. У него из дома забрали все пожитки и, кроме того, обесчестили жену, которую шорник с давних пор не беспокоил. Нашлись женщины, увидевшие во всем этом происки сатаны, что, пожалуй, было весьма правдоподобно, так как никто, кроме дьявола, не захотел бы покуситься на прелести супруги мастера Мартина, настолько та была уродлива. Богомолки с раскрасневшимися лицами обсуждали подробности этой кражи. В их домыслах почтенная супруга мастера Мартина занимала не последнее место.
Уже давно мимо монастыря, грохоча по булыжнику, проехали на базар телеги. И вот наконец с шумом открылись монастырские ворота. В них, щуря глаза, появился монастырский привратник отец Поликарп, человек святой, который на глазах у верующих только что совершил неслыханное чудо: открыл замок деревянной затычкой от винного бочонка. Эту затычку он держал в руках, и сам был так изумлен случившимся, что смотрел на этот странный ключ и не верил глазам своим. Однако, быстро приняв на веру это проявление всемогущества божьего, он истово перекрестился и охотно приступил к сбору подаяний, на которые женщины не скупились в надежде на вечное блаженство в загробной жизни.
Богомолки, как стая лисиц, ринулись в костел и заполнили все его приделы. Раздалось пение, настолько громкое, что голуби вспорхнули с перепугу и полетели к рынку, где уже суетилась и шумела ярмарочная толпа.
Тем временем брат Макарий провел в беседе с отцом-настоятелем целый час. Он подробно изложил все обстоятельства и рассказал, как думает добиться милостей пани Фирлеевой. Отец Розмарин внимательно слушал, время от времени кивком головы одобряя сообразительность квестаря.
– А теперь, преподобный отче, – закончил брат Макарий, – надо действовать.
Отец Розмарин похлопал его по щеке и даже с некоторой нежностью посмотрел на бородавку, красовавшуюся на носу брата Макария. Это означало, что престарелый монах находится в превосходном настроении и верит в счастливый исход дела. В последний раз такое настроение было у него много лет назад, когда одной его приятельнице, пылкой вдовушке, удалось в самый последний момент подцепить поклонника, который предложил ей руку и в скором времени был щедро вознагражден небесами за свой удачный выбор.
Брат Макарий покорно принимал знаки расположения мудрого монаха и покорно подставлял свою физиономию под старческую руку.
– Ну, ну, сам бог внушил тебе, брат мой, этот замысел, – нежно сказал отец Розмарин, оскалив зубы в улыбке, – видно, в последнее время ты вел исключительно набожный образ жизни.
– Вел, отец, – подтвердил квестарь, – но лишь здесь, в этой уединенной обители, пришла мне в голову мысль, подтверждающая общее мнение о святости нашего монастыря.
– Да-да, имей в виду, что именно наши умы помогли тебе, брат мой, овладеть принципами логики и диалектики, не забывай об этом. Ведь монастырь наш, как никакой другой, пользуется милостями божьими. Тут, в этих стенах, под влиянием наших молитв рождаются идеи. Без нас, брат мой, мир, погрязший в пороках и омерзительной нечисти, недалеко бы ушел.
Квестарь молитвенно сложил руки и вознес очи кверху.
– Я об этом всегда и везде не перестаю думать, куда бы ни занесли меня ноги.
– Значит, ты поступаешь правильно, и за это мы не оставим тебя в своих молитвах. А теперь скажи-ка, брат мой, содержат ли в этом имении скотинку так, как положено твари божьей?
– Содержат, содержат, отец мой, но она могла бы находиться в лучшем состоянии, если бы отцы-иезуиты обращали на нее побольше внимания.
– Ах, злодеи окаянные, как же они мне имущество губят, – воскликнул отец Розмарин, гневно потрясая кулаком. – Наверное, с курами и цесарками они поступают не лучше?
Брат Макарий наклонил голову в знак того, что такая же участь и домашней птицы.
Отец Розмарин, охваченный святым возмущением, ходил по келье и ругал на чем свет стоит иезуитов. Квестарь скромно стоял в углу, уставившись в пол, и ни единым словом не прервал излияний благочестивого монаха.
– Пусть сгинут эти еретики, эти негодные бродяги! Наконец он успокоился, подошел к брату Макарию и взял его за подбородок.
– Но ты, брат мой, являешься орудием веры, и пусть свершится справедливость.
Квестарь приложил руку к сердцу.
– К этому я и стремлюсь, отец мой.
– Ведь, как говорится в священном писании, семь неурожайных лет миновали, теперь нас ожидает семь лет обильных и семь коров тучных.
– Десять раз по семи, отец мой. Настоятель от радости захлопал в ладоши.
– Ты, брат, говоришь, как хороший проповедник, даже слушать тебя приятно. Ну, продолжай рассказ: ничто так не способствует хорошему настроению после утренней молитвы, как созерцание того, что нас ожидает.
Квестарь приблизился к настоятелю, смиренно склонил голову и, не смея поднять глаз, сказал:
– Нужно лишь немного денег, чтобы приобрести одеяние голубого цвета.
Монах отшатнулся, будто ему наступили на ногу.
– Денег, говоришь? – повторил он, недовольно перебирая губами. – Да неужели ты сомневаешься в своих силах, в божьей помощи и христианском милосердии? Где же взять денег, если наш монастырь живет милостыней?
– Отче преподобный, – прервал квестарь, – я нимало не сомневаюсь, что каждый наш грош идет на богоугодные дела и что милосердие людское безгранично, но голубое одеяние у ближних на слово божье не купишь. Ведь в нашем городе нет такого торговца шелковым товаром, который был бы настолько благочестив, что дал бы хоть локоть материи в обмен за спасение души.
– А… у тебя самого, брат мой, нет ли за пазухой какого-нибудь кошелька?
Брат Макарий горестно воскликнул:
– Я ведь, отец мой, гол, как крепостной мужик!
Настоятель захлопал глазами и выдавил из себя ласковую улыбку:
– Это не такой уж тяжкий грех. А может быть, любезный брат, ты что-нибудь одолжишь монастырю?
– Рад бы, – ответил квестарь, почесывая лысину, – но каждый грош вызывает во мне омерзение, и я его сразу же кладу в общий кошель.
– А может быть, у тебя все же кое-что припрятано?
Квестарь развел руками:
– Нет, святой отец, я не кривлю душой.
Монах не сдавался. Он нежно приласкал брата Макария и еще раз спросил:
– А не припомнишь ли? Дай-ка я помолюсь, укреплю твою память, брат мой. In nomine patris et filii…
Отец Розмарин встал на колени и погрузился в молитву, тяжело вздыхая и сопя, словно нес тяжс-сть непомерную. Брат Макарий встал рядом, тихонько бормоча что-то и время от времени украдкой поглядывая на отца Розмарина, чтобы удостовериться, не кончил ли тот молиться. Наконец монах поднялся, сурово нахмурил брови и, засунув руки в рукава, спросил:
– Ничего не вспомнил, брат?
– Как есть ничего, святой отец.
– А может быть, ты лжешь, милый брат?
Квестарь поднял руки к небу.
– Клянусь всем святым, не лгу.
Отец Розмарин, закусив губу, сказал:
– Ну, пойдешь по миру, а наши молитвы помогут тебе достать то, что нужно.
Брат Макарий поклонился и рванулся поцеловать у настоятеля руку, которую тот ткнул ему прямо в нос.
– Поступлю, как приказываешь. Только боюсь…
Тут квестарь махнул рукой и направился к двери.
– Чего ты боишься? – спросил старик.
– Эх, отец мой! – воскликнул квестарь, выходя в коридор.
Монах сердито закричал ему вслед:
– Постой! Что ты хотел сказать?
Брат Макарий остановился и потупил глаза.
– Дело может затянуться, а иезуиты не дремлют. Это народ дошлый и проворный.
Отец Розмарин неспокойно заерзал на месте, задумчиво почесал бороду и внимательно посмотрел на квестаря, который стоял с ангельски невинным видом. Монах кивком приказал квестарю следовать за собой. Страх перед проворством иезуитов одержал верх.
