Когда-то Тимур изрек: «Ремень для того, чтобы препоясывать чресла, язык для того, чтобы возносить хвалу. Убить врага — благодеяние».
Бадия ужасно гордилась тем, что отец ее пользовался уважением и влиянием при дворе государя. О, будь она юношей, она тут же пошла бы в бой, участвовала бы в походах, в битвах. За родину она готова была не раздумывая отдать свою жизнь. Она с детских лет слыхала, что человек, погибший за правое дело, обретает в раю вечное блаженство, что его причисляют к лику святых.
Как часто в девичьих грезах виделся ей будущий молодой супруг — отважный полководец. Она не скрывала своих Мечтаний от родителей, а те, зная твердый нрав Бадии, только вздыхали потихоньку.
А вот Низамеддин, единственный их сын, не рвался на поле брани. Мыслил он независимо, держался непринужденно и пошел в поход лишь ради того, чтобы не уронить честь семьи, чтобы не повредить отцу, пользующемуся при дворе всеобщим уважением. Но на самом-то деле этот своенравный юноша не испытывал ни к государю, ни к царевичам ни малейшего уважения, любил при случае обвинить их в кровожадности и нередко позволял себе говорить о них весьма и весьма нелестные слова.
Зодчего пугали речи сына, он умолял его держать язык за зубйми, не навлекать беды на их дом.
Всю жизнь предки Мухаммада Аргуна, называвшегося Мехтарбади Ялдаи Самарканди-второй, были лазутчиками и проведчиками. А сейчас сам он со своими людьми проник в Кучкак и Канибадам, пройдя Рабат, Куркат, Нав, а затем и Ходжент. Тщательно обшаривал он окрестности, обследовал дороги, горные перевалы, мосты и все, что удавалось ему заметить, узнать, заносил в неразлучную свою тетрадку.
И хотя военачальникам, готовящимся к походу, многое, если не все, было уже известно, царевич дал Мухаммаду Аргуну личное поручение проверить и точно определить местоположение колодцев, попадающихся на пути, установить расстояние между реками, предусмотреть возможность вражеской засады в окрестностях и приглядеть пастбище для коней.
То в облике чабана, то купца или торговца, то местного дехканина Мухаммад Аргун шел, «мол, к брату в Уратюбе» и в которой раз зорко осматривал все пути следования войска. И он, важный вельможа, не гнушался натянуть на голову шапку дервиша и лично добывать нужные сведения. Сам Мирза вместе с Шахом Маликом-тарханом, Амиром Давудом Барласом дали Мухаммаду Аргуну три недели срока.
Девять верных нукеров, предводительствуемых Мухаммадом Аргуном, вооруженные острыми саблями, снабженные золотыми монетами, усыпляющим снадобьем, фальшивыми бородами и всем необходимым в таком щекотливом и рискованном деле, проехали на конях и ослах до самого Нава и, разделившись на три отряда, взялись за работу — они старательно обследовали дороги Ферганы.
Толкались они на базарах, выдавая себя кто за скупщика, кто за приезжего, а то и за странника, вступали с жителями в беседы, выведывали все тайны, все секреты.
Готовящийся поход держался в строжайшей тайне, и Ахмад Амирак не только ничего не знал о нем, но даже и не подозревал о близкой беде. А люди Мухаммада Аргуна время от времени слали в Самарканд и Герат важные сведения. Были к этому причастны и кое-кто из должностных лиц при дворе Ахмада Амирака, затаивших на него обиду. Подосланный к Ахмаду гератец Шарафитдин Мургаби сообщал о политике Ахмада, направленной против Герата и Самарканда. Как стало известно государю из достоверных источников о том, что Ахмад Амирак завидует ему, непочтительно к нему относится и позволяет себе держать — и о ком же? о родном дяде и государе, — самые нелестные речи.
Мухаммад Аргун на славу потрудился — его донесения, где сообщил он о недружелюбном и даже чреватом угрозами поведении Ахмада Амирака, встревожили и Шахруха и Улугбека. Ежели в самый краткий срок не положить этому конец, не заткнуть рот нечестивцу и подстрекателю, то будет нанесен ущерб государству, и ущерб непоправимый. По меткому слову Шаха Малика-тархана, это была воистину «трещина на востоке страны».
Однако Ахмад Амирак все же пронюхал о вражеских лазутчиках, шатающихся в окрестностях Канибадаме, Кучкака и Исфары; а открылось это из-за одного слишком рьяного нукера, который забрел в помещение судилища в Канибадаме и там, в разговоре, невольно выдал себя. Присутствующие догадались, что он самаркандец. И тут же лазутчики Ахмада Амирака донесли во дворец о том, что на исконных своих землях обнаружили они самаркандцев. Решено было не трогать пришельцев, а лишь тщательно следить за каждым их шагом. В ту же ночь об этом стало известно Мухаммаду Аргуну, находившемуся в Наве, и, отказавшись от первоначального своего замысла — проникнуть в Хоканд через Яйпан, — он со своими людьми поспешил повернуть назад. По их мнению, все и так было ясно, войскам, выступившим в поход, не грозили большие опасности. К такому решению пришел не только Мухаммад Аргун, но и его лазутчики. Ну и пусть один из нукеров невольно выдал себя в Исфаре, не имеет это особого значения. Противники, несомненно, думают, что это просто люди из овражистой местности Хушдала и Актепа вблизи от Самарканда, люди из Кипчакской степи, связанные с Барак-ханом и Пирмухамедом. Они ведь тоже начали рыскать. Но при чем же тут поход? Да и сам Ахмад Амирак отнесся к этой вести безразлично, — еще бы, ну какой же правитель откажется послать в соседнее государство своих лазутчиков? А ферганцы тем более по натуре своей люди беспечные, в себе уверенные, высокомерные до глупости, каждый сам себе и хан и бек, подумаешь, велико горе, если тайна и разглашена. Вот что решил Мухаммад Аргун, проведший немало временя а в Хоканде, и в Ахсикенте, и в Маргелане.
Но и по следу Мухаммада Аргуна царевич Ибрагим Султан пустил некоего Караилана, прозванного Черным Змеем. О нем ходили слухи, что человек этот ловко владеет кинжалом и под началом его стоит отряд преданных телохранителей Мирзы Шахруха. Строгой тайной были покрыты и деяния его, знали лишь, что наделен он правом проверять лазутчиков и гонцов, а при случае самолично карать их.
Мухаммад Аргун тоже слышал о существовании этого человека, только не знал его в лицо, и все попытки увидеть его не вели ни к чему.
Караилан прознал о том, что Мухаммад Аргун ищет с ним встречи. И вот однажды в походе он ухитрился подсыпать в еду Мухаммада Аргуна снотворное и, когда тот забылся сном в своем шатре, беспрепятственно вошел туда, отрезал дерзкому один ус и исчез, начертив на прощанье несколько слов: «Эй ты, предводитель лазутчиков, Мухаммад Аргун, ты хотел увидеть меня, Караилана, так вот и я. Я пришел в твой шатер. А ты, вместо того чтобы приветить гостя, ты дрыхнешь, раскинувшись словно недорезанный бык. Не снеся такого неуважения к себе, я на сей раз отрезал тебе лишь один ус. Но ежели и впредь ты посмеешь соваться в дела Караилана или пожелаешь опознать его, как бы не расстаться с головой. А пока — с совершеннейшим почтением и полным уважением. Караилан».
Лишь поздним утром, проснувшись в своем шатре, Мухаммад Аргун прочел записку и подивился коварству Караилана. Ни словом не обмолвился он об этом происшествии ни царевичу, ни своим людям. Опасался он лишь одного: Караилана, должно быть, осведомили о событии в Исфаре. Теперь, отправляясь в путь, Мухаммад Аргун, человек, наделенный почтя неограниченной властью, боялся не только козней вражеских лазутчиков, но и бдительного ока Черного Змея. И хотя Черный Змей был известен лишь по имени — никто никогда не видел Караилана, — все доподлинно знали, что находится он среди войск, одет точно так же, как все прочие, ничем не отличается от рядового воина, и тем не менее этот невидимка наводил ужас не только на воинов и полководцев, но и на самого Амира Давуда Барласа.
Лишь два человека сам Мирза и Шах Малик-тархан — знали Караилана в лицо. Царевич, ведущий свое войско на Фергану, миновал Джизак и по Заминской дороге направился в сторону Уратюбе.
Ближе к ночи разбили привал на Баландчакирской равнине. Однако люди Мухаммада Аргуна тщательно осмотрели окрестности Уратюбе и Ганча и даже обшарили местность в двух-трех верстах от дороги.
Сведения, поступившие от Мухаммада Аргуна о том, что путь свободен, и все прочие его сообщения были доставлены Мирзе Улугбеку после повторной проверки Караиланом. Царевич уверился в том, что лазутчики славно знают свое дело, спокойно вел войска и наказал Амиру Давуду Барласу поднять дух своего воинства — пусть старец уверит их, что и этот поход, как и походы деда Улугбека, великого Тимура, кончится удачно, увенчается славной победой.
Но и Ахмад Амирак проведал о тол:, что Улугбек выступил со своими воинами из Самарканда, что сейчас они стоят привалом близ Баландчакира. Не мешкая, ферганский правитель вместе с андижанскими и маргеланскими беками, собрал войска и повел их из Ахсикента в Хоканд. И затем быстрым маршем войска направились в сторону Яйпана и Шурсува.
