его надо врачу показать, мозги проверить, но его нищему отцу это не по карману.
Моаззам исполнил яростный танец и закричал на Нетаджи:
– Свинья! Сам ты свинья! Сам нищий! Ты ссужаешь людям деньги под проценты и покупаешь рикш, а задарма никому их не даешь! Тоже мне великий лидер, славный Нетаджи! Ладно, мне не до тебя. Хоть в Салимпур катись вместе со своим мотоциклом – мне плевать.
Когда Нетаджи, бормоча себе под нос черные проклятия, удалился, Моаззам решил прицепиться к Рашиду и Ману… и попросил у последнего взглянуть на его часы.
Ман охотно их снял и показал сорванцу, а тот после беглого осмотра сунул их себе в карман. Рашид рявкнул:
– А ну быстро верни! Разве можно так себя вести с гостями?
Моаззам сперва пришел в замешательство, а потом все-таки отдал часы Рашиду. Тот вернул их Ману.
– Спасибо, премного благодарен, – сказал Ман Моаззаму.
– Нечего с ним церемониться, – назидательно сказал Рашид Ману, будто проказника рядом и не было, – не то он быстро тебя в оборот возьмет. Видишь этого жука – прячь ценные вещи. Он тебя обчистит, глазом моргнуть не успеешь.
– Хорошо, – с улыбкой ответил Ман.
– Но в душе он, вообще-то, не злой, – добавил Рашид.
– В душе, вообще-то, не злой, – растерянно повторил Моаззам, переключив внимание на старика с палкой, шагавшего в их сторону по узкой улице.
На его морщинистой шее висел амулет, который и приглянулся Моаззаму. Когда старик проходил мимо, сорванец протянул руку и схватил амулет.
– Дай сюда! – крикнул он.
Старик оперся на свою палку и медленно, изнуренно проговорил:
– Молодой человек, у меня нет сил.
Видимо, это подействовало на Моаззама, и он тотчас выпустил амулет из рук.
Мимо, погоняя козла, бежала девочка лет десяти. Моаззам, которого обуяло стяжательство, попытался схватить веревку и гаркнул голосом свирепого дакойта:
– А ну отдай!
Девочка заплакала.
Рашид сказал Моаззаму:
– Давно тумаков не получал? Какое впечатление ты производишь на гостя из другого города?
Мальчик вдруг повернулся к Ману и сказал:
– Я вам мигом жену подыщу. Желаете мусульманку или индуистку?
– Обеих, – невозмутимо ответил Ман.
Моаззам сперва принял его слова всерьез.
– Это как? – спросил он. Тут до него дошло, что Ман над ним издевается, и он сделал обиженное лицо.
Впрочем, настроение его моментально улучшилось, когда Мана увидели и облаяли деревенские собаки.
Моаззам тоже восторженно залаял – на собак. Те ярились все сильнее и гавкали все громче.
К этому времени все трое вышли на небольшую площадь посреди деревни и увидели возле дома прокальщицы небольшую группу людей, человек десять. В основном они калили пшеницу, но кто-то принес с собой рис и нут.
Ман спросил Моаззама:
– Хочешь каленой кукурузы?
Парень удивленно вытаращил глаза и тут же закивал.
Ман погладил его по голове. Колючие черные волосы были упругими, как ковровый ворс.
– Вот и славно!
Рашид представил Мана людям, собравшимся у котлов. Они поглядывали на него подозрительно, но открытой неприязни не демонстрировали. По большей части то были местные, несколько человек пришли из соседнего Сагала – деревни, что находилась сразу за школой. Когда Ман к ним присоединился, они прекратили разговоры и лишь давали указания прокальщице. Вскоре подошла очередь Рашида.
Старуха-прокальщица разделила кукурузу, которую дал ей Ман, на пять порций. Одну оставила себе в качестве платы за услугу, а остальное принялась калить. Нагрела в разных котлах песок и зерно (зерно помешивала аккуратно, а песок не щадила), затем высыпала песок в плоскую сковороду к теплому зерну и пару минут помешала. Моаззам внимательно наблюдал за процессом, хотя видел его уже бессчетное количество раз.
– Вам каленую или воздушную? – спросила она.
– Каленую, – ответил Рашид.
Наконец старуха просеяла песок и отдала им каленое зерно. Моаззам взял себе больше остальных, но меньше, чем хотел.
Часть он съел на месте, а часть распихал по глубоким карманам курты. Затем исчез – так же внезапно, как и появился.
8.8
Было уже поздно, когда они дошли до дальнего конца деревни. Собирались тучи, и красное небо полыхало огнем. До их ушей донесся вечерний зов муэдзина, но Рашид решил закончить обход деревни и не прерывать его визитом в мечеть.
Огненное небо хмурилось над соломенными крышами, полями, разросшимися зелеными рощами манго и высохшими, побуревшими дальбергиями на пустоши к северу от деревни. Там находилась одна из двух деревенских молотилен, и уставшие волы до сих пор трудились над весенним урожаем. Вновь и вновь ходили они по кругу, обмолачивая зерно, и работать им предстояло до поздней ночи.
Легкий вечерний ветерок подул с севера на скопище землянок, где жили неприкасаемые – мойщики, чамары, подметальщики. Ветру этому предстояло задохнуться в глинобитных стенах и узких улочках, так и не достигнув сердца деревни. Несколько ребят-оборванцев с засаленными, выбеленными солнцем, спутанными волосами играли в пыли у своих домов: один таскал за собой обрывок почерневшей веревки, второй возился с треснувшим стеклянным шариком. Они явно голодали, и вид у них был больной.
Рашид навестил несколько чамарских хозяйств. Одна семья издавна занималась свежеванием туш и подготовкой шкур к дальнейшей продаже, но в основном люди трудились на полях. Один или двое имели собственные клочки земли. В одном доме Ман увидел того самого батрака с морщинистым лицом, который услужливо и радостно качал ему воду для мытья.
– Он с десяти лет работает на нашу семью, – сказал Рашид. – Зовут Качхеру.
Старик с женой жили одни в хижине с одной-единственной комнатой, которую делили с коровой и огромным количеством насекомых.
Несмотря на то что Рашид был очень вежлив, они смотрели на него благоговейно, почти испуганно и едва могли говорить. Лишь после того, как он согласился выпить с ними чаю – таким образом дав согласие и за Мана, – они немного осмелели.
– А что случилось с сыном Дхарампала – вашим племянником? – спросил Рашид.
– Помер в прошлом месяце, – коротко отвечал Качхеру.
– Столько докторов – и все напрасно?
– Да, три шкуры с нас содрали, а толку нет. Теперь мой брат задолжал банье, а моя свояченица… вы б ее не узнали, так она постарела. Вот на днях уехала в деревню к отцу, поживет там месяцок до дождей.
– Почему же он к нам не пришел, раз ему так нужны были деньги? – спросил расстроенный Рашид.
– А это вы своего отца спросите, – ответил Качхеру. – Я так понял, он ходил – и не раз. А потом ваш отец осерчал и велел ему не бросать деньги на ветер. С похоронами, правда, помог, и на том спасибо.
– Ясно. Ясно. Ох, что
