то был неисчерпаемый источник отличных историй, да еще таких, которые вряд ли понравились бы родителям: про привидения, жестокости и страстную любовь.
Откуда ни возьмись появился козел. Он стоял в кузове телеги, поглядывал хитрыми маленькими глазками на сочные листья опустившейся почти к самой дороге ветви дерева и изо всех сил тянул к ней шею.
– Помню, в Бомбее, – продолжал кругленький, звонкоголосый гуппи, – когда судьба еще не вынудила меня вернуться в деревню, я работал в большом магазине, знаменитом магазине, принадлежавшем мулле. Мы продавали дорогие ковры важным людям, самым важным людям Бомбея. У них было очень много денег – они доставали их стопками из портфелей и бросали на прилавок.
Его глаза горели, будто он вспоминал счастливейшую пору своей жизни. Дети в большинстве своем завороженно внимали. Мистер Крекер, семилетнее чудовище, возился с козлом. Стоило тому почти дотянуться до листьев на ветке, Мистер Крекер наклонял телегу в противоположную сторону, и козлу приходилось карабкаться обратно. До сих пор бедному животному не удалось съесть ни единого листочка.
– Это история любви, предупреждаю. Если не хотите слушать, сразу меня оборвите, – для порядка сказал гуппи. – А то потом меня остановить невозможно – как нельзя остановить сам акт любви.
Если бы не роль и обязанности хозяина, которые Рашид на себя взял, он давно встал бы и ушел. Ману же хотелось послушать историю.
– Продолжайте, продолжайте, – сказал он.
Рашид многозначительно посмотрел на Мана: мол, этого можешь не уговаривать, он и сам тебе все расскажет. А проявишь хоть крошечный намек на интерес – байка станет вдвое длиннее.
Вслух Рашид заметил:
– Разумеется, вы сами были свидетелем описываемых событий.
Гуппи бросил на него взгляд – сперва недовольный, затем примирительный. Он как раз собирался сказать, что события, о которых пойдет речь, он видел собственными глазами.
– Я действительно все видел своими глазами, – кивнул он.
Жалобно заблеял козел. Гуппи гаркнул на Мистера Крекера:
– А ну сядь, не то я живьем скормлю тебя этому козлу – и начну с глаз!
Мистер Крекер, придя в ужас от столь красочного описания собственной участи, решил поверить гуппи на слово и сел на землю, как самый обычный ребенок.
Гуппи продолжал:
– Итак, мы продавали ковры важным людям, и иногда к нам в лавку заходили такие писаные красавицы, что мы просто плакали от чувств! Мулла был особенно падок на красоту, и, когда мимо шла или собиралась войти в магазин красивая женщина, он восклицал: «О Господь! Зачем Ты создал таких ангелов? Не иначе как фаришта [337] слетела на землю, чтобы преследовать нас, простых смертных!» Все мы тут же начинали смеяться, а он злился и попрекал нас: «Когда устанете твердить „бисмиллях“ [338], стоя на коленях, поднимитесь и восславьте Божьих ангелов!»
Для пущего эффекта гуппи умолк.
– И вот однажды – это произошло прямо у меня на глазах – дивная красавица по имени Вимла пыталась завести свою машину, припаркованную неподалеку от нас. Машина не завелась, тогда ее хозяйка вышла на улицу и направилась к нашему магазину. Она была так красива, так красива – мы все обомлели от ее красоты! Один из нас спросил: «Слышите – земля дрожит?» А мулла сказал: «Такая красавица посмотрит – как кипятком ошпарит!» И вдруг…
Голос гуппи дрогнул от обуревающих его чувств.
– Вдруг с другой стороны улицы вышел юный патан [339], такой высокий и красивый, что наш мулла сразу запричитал тем же восторженным тоном: «Когда Луна покидает небо, выходит Солнце!» – и все в таком роде. Патан и красавица подходили все ближе друг к другу. Наконец юноша пересек улицу – назойливо твердя: «Прошу, умоляю!..» – и протянул красавице свою визитную карточку. Он трижды совал ее девушке, и та наконец неохотно взяла ее в руки. Она наклонила голову, чтобы прочесть имя юноши… Сию же секунду патан заключил красавицу в медвежьи объятья и укусил за щеку так сильно, что кровь хлынула по лицу. О, как она кричала!
Гуппи закрыл лицо руками, словно пытаясь забыть страшную картину. Затем он собрался с духом и продолжал:
– Мулла заорал: «Живо, живо, все спрячьтесь, мы ничего не видели и не слышали! Незачем нам в это вмешиваться». Но какой-то человек, сидевший в одном нижнем белье на крыше близлежащего отеля, завопил: «Тоба! Тоба!» Он не поспешил на помощь девушке, зато вызвал полицию. В считаные минуты улицы оцепили – бежать некуда! Пять джипов мчались навстречу патану со всех сторон. Начальник полиции был беспощаден, и его подчиненные тянули патана изо всех сил, но тот так крепко обхватил девушку за талию, что оторвать его было решительно невозможно. Он оттолкнул троих, прежде чем полицейским удалось вырубить его ударом приклада по голове. Руки пришлось расцеплять ломом.
Гуппи вновь эффектно замолчал. Его публика была околдована.
– Весь Бомбей встал на уши из-за такого гунда-гарди, такого хулиганства, и на патана сразу завели дело. Люди говорили: «Проявите строгость, иначе у нас всех девушек перекусают, и что с нами тогда будет?» Дело было громкое. На судебном заседании патан сидел в клетке. Он так яростно тряс прутья решетки, что дрожал весь зал! Однако его признали виновным и приговорили к смертной казни. Судья сказал: «Хочешь ли ты кого-нибудь повидать, пока тебя не вздернули на виселице? Может, родную мать?» Юноша ответил: «Нет, на мать я уже насмотрелся. Она кормила меня грудью, и я мочился ей на руки, когда был младенцем. Зачем мне снова на нее смотреть?» Все пришли в ужас. «Кого же тогда ты хочешь повидать?» – спросил судья. «Одну-единственную женщину, – ответил патан, – ту самую, чья красота заставила меня забыть о жизни и возжелать смерти, ту, что дала мне отведать вкус лучшего мира и вознесла меня прямиком в рай. Я должен сказать ей две вещи. Она будет стоять снаружи, а я за решеткой, клянусь, пальцем ее не трону…» Все важные люди Бомбея, все бизнесмены и баллиштахи [340] повскакивали с мест и окаменели от возмущения. Родственники девушки завопили: «Никогда! Наша дочь никогда к нему не подойдет!» Но судья сказал: «Я ведь дал разрешение, значит ей придется». И вот девушка вошла в зал суда, а все вокруг зашипели: «Бихайя… бешарам… [341] каким бесстыдником становится человек на пороге смерти!» Но юноша только вцепился в прутья и засмеялся. Так даже в газетах писали: «Обвиняемый засмеялся».
Гуппи осушил стакан шербета и протянул Рашиду: наливай, мол, еще. Вспоминать прошлое во всех подробностях – дело энергозатратное, тут не только пить захочешь. Дети
