светлый дух твердил, что всё устроится как должно. Фёдор отслужил утреннюю службу, едва замечая, как здешние порой тихо перешёптываются, поглядывая на него.
Быть может, в ином расположении духа Фёдор бы позабавился с этих толков, но не нынче. Басманов был занят своей молитвой. Слова полнились истинной пылкостью его отчаянного, верного сердца. После службы следовала трапеза, но Фёдор никак не мог и куска взять в рот – былые тревоги ожили и точно набросились на него с новою силой, стоило ему покинуть клирос.
Настоятеля вовремя известили, что приехал боярский сын, и посему святой отец не решился давать прибывшим послушникам сколько-нибудь грязную али – не приведи Господь – срамную работу.
Штаден славно навёл порядок, помогая мудрому, но подслеповатому святому отцу в казначействе. Тем и обошлись поручения для боярского сына да спутника его.
Полдень настал незаметно. Фёдор было и не поверил, когда увидел, как ясное напористое золото льётся внутрь церкви сквозь узкие окошки. На его устах затеплилась улыбка, а в груди разлилось безмерно благое тепло. Он твёрдо принял ясное небо за доброе знамение. Он заворожённо глядел, как мелкие пылинки витают в воздухе, подсвеченные небесным золотом, и всякое тягостное терзание отступало прочь.
Басманов точно провалился в глубокий, крепкий сон – само время будто смазалось в протяжную вереницу песнопения под льющееся из окон небесное благословение. Неразборчиво плыли образы, одна служба сменяла другую, и монашеская братия в своих одинаковых чёрных облачениях будто бы стала единым пятном.
За стенами церкви догорал закат. Святая обитель жила своим чередом, исправно исполняя святое служение, когда день подходил к концу. Фёдор стоял на клиросе, бездумно глядя на монаха, обходящего церковь. Совсем ещё юный мальчонка выметал сор, мерно поскрёбывая метлой о деревянные доски. От кадила поднималась бледная полоска благовонного дыма. Двери резко отворились, и запыхавшийся холоп судорожно оглядывался по сторонам. Взор его не смел замереть, всё метался, метался с дороги, будто бы за ним гналась стая злостных чертей.
* * *
На поместье Басмановых опустилась мягкая ночь, когда трое всадников спешно прибыли к самому крыльцу. Переборовши себя, Фёдор приотворил дверь в покои своей супруги и с замиранием сердца глядел на картину пред собою.
Глаза Басманова за дорогу успели привыкнуть к полумраку, и ныне он узрел всё воочию. Варвара лежала едва ли в чувствах. Её окутывали перины и подушки, подле неё измялось узорное покрывало. Веки опухли от плача, и алые щёки блестели от непросохших слёз. Тихое, глубокое дыхание её доносилось до чуткого слуха Басманова. Он весь обратился к своим чувствам, стараясь уверовать в то, что видел и слышал. Он оцепенел и вместе с тем был всецело заворожён, не смея ступить и шагу.
Алёна сидела подле роженицы, обтирая блестящий лоб Варвары. Девушка кротко обратила взор на опричника да отдала короткий поклон. Басманов вовсе не приметил того, устремив очи на младую жену. Незримая преграда не давала ему подойти, и Фёдор вновь пересилил себя, отчаянно жаждая узреть своего первенца.
Басманов опустился на колени, сложил руки пред собой замком и упёрся в них губами. Крохотный багряно-красный младенец жадно сосал грудь матери, а своею ручкой точно ловил что-то в воздухе. В этот тихий миг, в эту тёмную ночь в душе Фёдора открылось новое дыхание, не сравнимое ни с чем доселе.
Но капля дёгтя проникла горьким ударом в его сердце – подле юноши не было отца его. Фёдор сглотнул да строго-настрого запретил себе предаваться любой скорби в этот священный миг. Лишь когда горячая слеза скатилась с щеки его, лишь тогда Фёдор и смог приметить, что плачет. Не владея собой, он рассмеялся да откинул голову назад. Утерев слезу, он вновь обратил взор на свою семью.
По мере того как Фёдор глядел на них, вместе со многими, доселе неведомыми страхами в пылком сердце вспыхивали огни, полные светлой радости, безмерно блаженного счастия. Уста Фёдора вновь и вновь шептали слова благодарности. Варвара, верно, лишь сейчас сквозь изнурённый, глубокий сон услышала своего супруга, узрела его подле ложа своего. Фёдор глядел на жену с благоговением, точно на языческую святыню. Её уста, искусанные до крови в мученических потугах, слабо улыбнулись.
* * *
Уже солнце давно село, и с неба робко поглядывали первые звёзды. Василий сидел на крыльце, посматривая по сторонам. Сердце отцовское не находило покоя до тех самых пор, как не примчался гонец с доброю вестью. Князь справлялся с тревогами и не давал пустым безумным страхам овладеть им. Мужчина взял себя в руки и смиренно ожидал, как явится Басманов с его дочерью да новорождённым Петром Фёдоровичем, ибо именно под этим именем крестили младенца на восьмой день по рождении.
Долгие месяцы разлуки изъедали отцовское сердце, пущай Василий и заверялся – по словам Басмановых да по письмам самой Вареньки, что ей славно живётся и нет ей никакой печали али беды. Василий радостно поднялся с крыльца, выходя к воротам – уж кто это, как не супруги младые с чадом? Василий не мог нарадоваться, наглядеться на дочерь свою.
В княжеской памяти она была совсем ещё юной девицей, а нынче пред ним предстала жена и мать, нежно качающая на руках своё чадо. Обхватив бело личико, князь поцеловал её в лоб да опустил взгляд вниз. Из-под белых пелён на Василия бездумно глядел младенец, и его ясные глаза были полны небесной лазури, что довольно скоро прельстило Фёдору.
Сам Басманов стоял чуть поодаль да с какой-то мягкой нежностью глядел на князя да на жену свою. Едва Сицкий поднял взор на зятя, Фёдор охотно предался радушным объятиям.
– Ну, Василий Андреич, сами теперь управитесь! – откланялся Фёдор, едва отстранившись.
– Ты чего-то? – подивился Василий. – Хоть домой зайди!
Сицкий махнул на терем и будто оскорбился столь спешным отбытием зятя. Фёдор глубоко вздохнул, аж плечи опустились.
– Служба, Василий Андреич! – протянул Басманов.
Князь поджал губы да развёл руками. Василий так и не решился ни на один вопрос – что нынче толку?
– От же… – со смирением вздохнул Сицкий да помотал головой.
Фёдор запрыгнул обратно на лошадь, махнул на прощанье да погнал прочь.
* * *
Царь стоял у окна. Изнеможённые бессонными ночами очи глядели во двор, сокрытый мраком. Мимолётна тень промелькнула, и Иоанн легко уловил, разгадал сей образ. От сердца отлегла смута, не дававшая ему покоя, знатно испивши крови из сердца царского.
– Ну что же? – сквозь зубы процедил Иоанн, нелюдимо глядя куда-то во мрак опочивальни.
Безмолвно и лукаво в ответ взирала пустая тень.
– Не сбылись твои видения, –
