у Аллары уже подходило к концу.
Мисаген и Астанабал, сражавшиеся у реки на правом фланге, собрали вокруг себя несколько сот всадников и повели их на помощь Мемнону и Багиену. Но им не удалось спасти положения. Оба нумидийца пали вместе со всеми своими всадниками, столкнувшись с броненосной конницей римлян, примчавшейся во весь опор к месту битвы со стороны Анкиры, а Мемнон и его воины еще некоторое время бились в полном окружении. Александриец, уже много раз раненный, терял силы, отражая мечом удары врагов.
Хотя квесторскому отряду, насчитывавшему пять тысяч ветеранов, противостояло не более трех тысяч восставших, изнемогавших от ран и усталости, эта битва на перекрестке двух дорог, одна из которых вела из Аллары в Гераклею, а другая – в Анкиру, продолжалась еще не менее часа. Теснимые врагом, повстанцы сбивались в круг и дрались с отчаянием обреченных. Однорукий Багиен, сражавшийся без щита, с открытой грудью, был убит дротиком, брошеннным в него с расстояния пяти шагов. Рядом с Мемноном оставались Керат и еще около сотни бойцов. Все они пали после доблестного сопротивления. Ни один из них не был ранен в спину, каждый выбывал из строя с почетными ранами на груди. Мемнон споткнулся о лежащие перед ним трупы и, падая, получил тяжелый удар мечом по гребню шлема…
Ювентина, Иона и Веледа в начале октября вернулись из Терм в Триокалу и проводили дни в тревожном ожидании известий, время от времени приходивших из восточных областей, где действовала армия восставших. Первая партия раненых прибыла в середине октября. Они рассказывали о блестящей победе Мемнона у реки Симет, о гибели римского легата, о легионном орле, захваченном у римлян после жестокого боя. Эта весть вызвала бурную радость в крепости. Эвгеней объявил о трехдневных жертвоприношениях олимпийским богам и братьям-богам Паликам, покровителям угнетенных Сицилии. У посвященных им алтарей было забито несколько десятков быков и большое количество мелких животных. Жертвоприношения сопровождались обильными возлияниями и пиршеством под открытым небом всех воинов и прочих обитателей крепости, включая окрестных жителей, во множестве сходившихся к алтарям, чтобы вкусить жертвенного мяса и выпить сладкого вина из погребов триокальских коммун.
В последний день празднества в Триокале неожиданно появился Амадок. Ювентина и Иона (Веледа не пошла на праздник, сославшись на плохое самочувствие) повстречали его на площади народных собраний, где они прогуливались в ожидании начала торжественного шествия к святилищу Паликов от храма богини Свободы, освященного осенью прошлого года. Фракиец сообщил им, что по приказу Пангея его корабль покинул гераклейскую гавань и стал на якорь в Термах Селинунта. Сам Пангей остался в Гераклее, занятый торговыми и ростовщическими делами.
– Я думала, что вы уже отправились в Грецию, – сказала Ювентина.
– Так оно и было, – отвечал Амадок. – Мы благополучно добрались до Миртойского моря, сделав за время плавания единственную остановку на Кифере, и уже в середине боэдромиона вошли в Пирей. В Афинах мы пробыли десять дней, но Пангей вдруг заявил, что ему нужно вернуться в Сицилию. Мне он сказал, что у него неотложные дела в Гераклее и Селинунте, но я-то догадывался, что он прибыл сюда из-за тебя…
– Безумный юноша! – тихо проговорила Ювентина.
– Разве Мемнон тебе ничего не говорил? – спросил Амадок, покосившись на Иону, которая стояла рядом и, разглядывая толпу у храма Свободы, только делала вид, что ей неинтересен чужой разговор.
– О чем?
– О том, что «Кибела» доставит тебя, по твоему желанию, либо в Афины, либо на Крит…
– Сколько раз мне повторять, что я не покину Сицилию без Мемнона! – с негодованием воскликнула Ювентина.
– Ведь это желание его самого, если, к несчастью… – начал Амадок, но Ювентина его перебила с досадой:
– Пангей и ты, Амадок… вы оба ходите за мной, подобно злым гениям, предвещая несчастья.
И она отвернулась от фракийца.
– Прости, я не должен был заводить этот разговор, – вздохнув, сказал тот.
– Оставьте меня в покое… и ты, и Пангей.
Амадок не стал больше докучать Ювентине и удалился.
Иона, пока подруга разговаривала с фракийцем, не произнесла ни слова, а когда Амадок исчез, смешавшись с праздничной толпой, вздохнула и заговорила:
– А ведь он прав. Я все время думаю о том, что будет, если… Придется погибнуть или бежать.
– Я уже говорила тебе… Если Мемнон умрет, я последую за ним, – обреченно сказала Ювентина.
– В Панорме живут мои родственники, – в раздумье продолжала Иона. – Когда настанет для нас черный день и все придет к концу, можно будет найти у них временный приют. Я еще ничего не говорила Эвгенею, но это единственный путь к спасению. Почему бы тебе и Мемнону не присоединиться к нам?
– Ты сама не веришь тому, о чем говоришь, милая моя Иона, – печально улыбнулась Ювентина. – Давай не будем больше об этом. В такой день! Пока что наши бьют римлян. Всего за два месяца Мемнон одержал над ними две победы…
– Ты еще надеешься на то, что рабы одолеют римлян?.. Тевтоны и кимвры уничтожены. Разве мы устоим? Мы теперь одни, совсем одни…
– А вот и Эвгеней, – прервав ее, сказала Ювентина.
Молодой сириец пробирался к ним сквозь толпу. Он был очень хорош в вышитой узорами новой тунике, поверх которой был наброшен нарядный плащ цвета шафрана.
– Передал все дела устроителям торжеств и теперь свободен, как ветер, – подойдя к женщинам, весело сказал Эвгеней и расцеловал Иону. – А где Веледа? – поинтересовался он.
– Ей нездоровится, она осталась в доме, – сказала Ювентина.
– Тревожится о Думнориге, – добавила Иона.
– Много ли пленных доставили в Триокалу? – обратилась Ювентина к сирийцу.
– Около двухсот, и все они римляне.
Ювентина оживилась.
– Есть ли среди них знатные? – спросила она.
– Три военных трибуна, один центурион-примипил и еще несколько всадников, остальные – мелочь… младшие центурионы и простые легионеры. Но почему ты спрашиваешь?
– Мемнон не забывает о наших друзьях, оставшихся на Крите. Все деньги, которые он получает от выкупа пленных, отсылаются им Сирту и Амфиараю.
– Есть еще один сенатор, – вспомнил Эвгеней. – Он попался еще в прошлом году и до сих пор не выкуплен.
– Мне нужны имена этого сенатора и всех римских всадников. Надо их отделить от остальных пленных и позаботиться, чтобы их хорошо кормили и не посылали на тяжелые работы.
– Хочешь поторопить их родственников с выкупом? – спросил Эвгеней.
– Вот именно, – сказала Ювентина, хотя думала совсем о другом. – Отправлю им письма прямо в Рим. Пусть раскошеливаются.
– Хорошо. Завтра же распоряжусь, чтобы всю знать отделили от остальных пленных.
Сразу по окончании празднеств в Триокалу стали приходить недобрые вести. Конные разведчики, посылаемые Эвгенеем к Ассору, возвращались и сообщали о том, что к римлянам ежедневно прибывают пополнения. О Мемноне не было слышно ничего достоверного, и это вызывало тревогу в столице восставших. Случайных людей в крепости заметно поубавилось. Покидали ее прежде всего свободные бедняки и нищие, которых ранее привлекали сюда бесплатные хлебные раздачи и брошенные дома, в которых можно было укрыться от дождей и ночных холодов. Непосредственно из трехтысячного гарнизона дезертировало около сотни человек. Остальные готовились к самому худшему – к жестокой осаде. Эвгеней ежедневно выводил воинов на занятия по боевой и строевой подготовке, одновременно усилив охрану ворот и стен города. Все же сириец не терял надежды на благоприятный исход военной кампании этого года. Близилась зима, уже начинали вздуваться реки из-за частых дождей, и римскому консулу, если бы он приступил к осаде Триокалы, трудно было бы снабжать продовольствием свою огромную армию: весь хлеб в западных областях острова был давно убран и свезен восставшими в заранее укрепленные места еще несколько месяцев назад по приказу Афиниона. В тылу у Аквилия находилась вся армия Мемнона. Римляне вполне могли попасть в то же положение, что и Лукулл, в позапрошлом году осаждавший Триокалу. Так рассуждал Эвгеней.
В шестнадцатый день пианепсиона (1 ноября) разведчики сообщили сирийцу о появлении десятитысячного римского войска под Гераклеей. Эвгеней терялся в догадках: почему нет гонцов от Мемнона? может быть, затеял очередную стратегему, чтобы заманить римлян в западню, как это удалось ему под Имахарой? Вечером того же дня ему доложили о том, что консульская армия, двинувшись от Ассора,
