Я стояла на улице, неотрывно глядя на фронтоны и башенки невообразимо уродливого дома.
— Отец, пожалуйста, не заставляй меня туда идти! — взмолилась я. — Я не могу быть прислугой у этих людей! Понимаю, что придется бросить школу, но должно же найтись для меня какое-то другое место!
— Это ненадолго, Белла, — залебезил он, поглаживая меня по руке. — Обещаю забрать тебя домой, как только снова встану на ноги. А пока ты единственная сможешь сделать так, чтобы твоя младшая сестра не голодала.
Что я могла на это возразить? Отец отлично умел манипулировать чувствами. Он всегда использовал свое обаяние, чтобы заставить мать согласиться с любым его планом, даже самым нелепым.
Вот так я и стала работать у мистера и миссис Тилли в их некрасивом доме на Сент-Джонс-Вуд. Они держали дворецкого, горничную, лакея, двух служанок, кухарку и судомойку. В качестве служанки для черных работ я должна была вставать в пять утра, разжигать котел и печь, а потом тащить тяжелые ведра с углем в спальни, чтобы хозяева проснулись в тепле. Это была непосильная, утомительная и однообразная работа. Я спала в холодной чердачной комнатенке, деля постель с судомойкой Поппи. К счастью, я настолько выматывалась, что каждый вечер моментально засыпала. Все это напоминало ночной кошмар, от которого никак не удавалось избавиться.
Как-то раз миссис Тилли принимала гостей. Она частенько устраивала чаепития и роскошные ужины. Для нас, слуг, все это означало дополнительную работу. Нам приходилось начищать столовое серебро и вытирать каждую пылинку со стола из красного дерева, за который могло усесться тридцать человек. Лично от меня требовалось еще и набивать все камины углем, чтобы в них ярко горело пламя.
На этот раз предстояло чаепитие. Кухарка все утро пекла булочки, бисквитные пирожные и печенье, отчего кухню наполняли восхитительные ароматы. А днем она делала маленькие сэндвичи к чаю: с огурцом, яйцом и кресс-салатом, с копченым лососем. Когда горничная Элси понесла в гостиную поднос с угощением, кухарка спохватилась, что забыла положить миндальное печенье, и сунула блюдо с ним мне в руки:
— Быстро отнеси, пока миссис Тилли не обнаружила, а то этот промах нам чертовски дорого обойдется.
Я выбежала из кухни, промчалась вверх по каменным ступенькам и открыла обитую зеленым сукном дверь, которая отделяла слуг от господского мира. Из гостиной доносились женские голоса. Я прошмыгнула внутрь.
Элси уже поставила поднос на сервировочный столик и разливала чай. Я заколебалась, не зная, что делать дальше, но тут меня заметила миссис Тилли.
— Что тебе надо, девочка? — Ее брови удивленно взметнулись вверх.
— Я принесла миндальное печенье, мэм, — ответила я. — Оно еще не было готово, когда Элси забрала поднос.
Услышав мое аристократическое произношение, миссис Тилли нахмурилась.
— Пытаешься подражать тем, кому вовсе не ровня? — Ее собственное произношение все еще свидетельствовало о том, что она выросла в Ист-Энде.
— Нет, мэм. Я всегда так говорила. Мой отец был джентльменом.
— Тогда что, во имя всего святого, ты тут делаешь?! — вмешалась одна из дам.
— Моя мать умерла. Отец заболел и стал слишком плох, чтобы работать, поэтому мне приходится содержать младшую сестру, — пояснила я. — А когда тебе пятнадцать, работу найти непросто.
— Бедное дитя… — вздохнула та же дама. — Жизнь порой бывает так жестока! — Потом она взяла с тарелки пирожное со взбитыми сливками, надкусила его, и над ее верхней губой появились тонкие белые усики. — Ни за что не догадаетесь, что я слышала насчет Сильвии, — переключилась она на другую тему.
— Расскажите же! — подались вперед остальные дамы, тут же забыв обо мне.
Наверное, вы могли подумать, что с того момента моя судьба переменилась к лучшему. Так оно и было, но лишь отчасти. Мне по-прежнему приходилось вставать ни свет ни заря, но когда миссис Тилли принимала гостей, она теперь всегда устраивала так, чтобы я прислуживала им в гостиной.
— Ее отец был аристократом, — театральным шепотом сообщала она. — А потом родители умерли. Я взяла к себе эту маленькую бедняжку.
Мне же надлежало стоять перед ними неподвижно, как статуе. Сохраняя каменное выражение лица, я давала понять, что меня это не трогает. Я хотела, чтобы эти самодовольные, снисходительные дамы знали: что бы они ни говорили, им меня не сломить.
— Когда-нибудь… — шептала я себе под нос, хотя и сама толком не понимала, что хотела этим сказать.
Я только знала, что если продержусь достаточно долго, обязательно смогу найти способ сбежать и изменить свою жизнь.
Единственная радость для меня в домашнем укладе мистера и миссис Тилли заключалась в том, что супруги любили поесть. Они питались настолько обильно и разнообразно, что в каждый свой выходной, который бывал у меня раз в неделю, я относила отцу и Луизе остатки с их стола. Отец тоже знал толк в еде. В те времена, когда мы могли позволить себе достойное питание, он был настоящим гурманом. Теперь он с нежностью вспоминал о званых ужинах, которые ему довелось посетить, индийских пирушках, загородных пикниках, о праздновании Рождества в семейном поместье. Его глаза загорались, когда он видел мои еженедельные дары, завернутые в чистую салфетку.
— Ну и ну! — восклицал отец. — Жареный фазан! Я словно в детство вернулся! Помню, старый граф как-то устроил настоящий пир. Мы тогда поохотились, и я подстрелил парочку фазанов. Вы просто не поверите, до чего ж они были хороши! И копченый лосось! Милая моя, ты просто чудо, а не дочь! Ты наша спасительница!
Он брал мои руки в свои и смотрел на меня с таким же обожанием, как раньше на маму. Я старалась улыбаться ему в ответ, хотя мне хотелось кричать ему в лицо: «Твое детство было сплошной пирушкой, а знаешь, на что похоже мое?! Тебе приходилось когда-нибудь скрести полы до ссадин на руках? Или тащить уголь вверх по лестнице на четыре пролета? Ты понятия не имеешь, на что меня обрек!» Однако он стал таким худым и бледным, что я не могла сказать ему ни единого грубого слова. Он называл меня чудо-дочерью, спасительницей, и я действительно начинала верить, что смогу вернуть его к нормальной жизни, если буду приносить домой достаточно хорошей пищи, чтобы он отъелся. Каждый раз я старалась отыскать припрятанные по всей квартире бутылки и избавиться от них. Однако через некоторое время поняла, что все надежды тщетны: отец явно намеревался свести себя выпивкой в могилу. Стало ясно, что мне придется по-прежнему служить у миссис Тилли и терпеть такую жизнь, пока кто-нибудь другой не возьмет на себя заботу о Луизе.
Миссис Тилли похвалялась, что у нее самая хорошая кухарка в Лондоне.
— Я переманила ее от титулованных особ, — говорила она. — Не врут люди: деньги решают всё. Я, знаете ли, плачу ей куда больше, чем она получала на прежнем месте. И мне частенько завидуют: теперь у нас лучший стол на много миль вокруг.
У себя в кухне мы тоже питались неплохо, и я обнаружила, что унаследовала от отца вкус и любовь к изысканной еде. Дома мы всегда потребляли довольно простые блюда, даже когда держали кухарку, и меня очаровал процесс создания замечательных, разнообразных кушаний.
«Расскажите, как вы готовите этот соус из петрушки, это безе, это устричное рагу», — просила я миссис Роббинс, кухарку. И если у нее находилась свободная минутка, она делилась со мной своими кулинарными секретами.
Через некоторое время, видя мое явное желание заниматься приготовлением блюд и склонность к этому делу, она заявила миссис Тилли, что старые ноги не позволяют ей больше часами стоять у плиты и ей нужна помощница. В этом качестве она потребовала меня. Миссис Тилли согласилась при условии, что мое жалованье останется прежним и я все так же буду прислуживать гостям.
Итак, я стала работать на кухне. Миссис Роббинс приобрела в моем лице усердную ученицу. После ведер с углем, которые приходилось таскать по лестницам, стоять возле кухонного стола и готовить казалось райским блаженством. Для самой неприятной работы, вроде чистки картошки и нарезки лука, у нас была судомойка, а мне приходилось заниматься всякими не требующими особых навыков действиями — разминать в пюре вареную картошку с маслом и сливками, поливать вытопленным жиром жаркое, чтобы оно равномерно покрывалось поджаристой корочкой… Я не возражала. Мне нравилось находиться среди насыщенных кухонных ароматов, нравились вид хорошо пропеченного пирога и то удовлетворение, которое я испытывала, когда миссис Роббинс довольно кивала, глядя на приготовленные мной блюда. И, конечно, мне нравился вкус того, что я создавала.
