Однако и на этот риск следовало пойти. Ведь если эконом уже побеседовал с Хелен, почему она в момент своей смерти все еще сжимала в руке письмо? Нет, она явно направлялась во дворец! Да и часовой, охранявший черный ход, никак на меня не прореагировал.
Он провел меня по узкой дорожке к самой заурядной с виду двери в кирпичной стене и позвонил в колокольчик. На звон явился молодой человек, наверное лакей, хотя одет он был не в роскошную ливрею, а в белую рубашку и черные брюки.
— Эта юная леди пришла к эконому насчет работы, — доложил гвардеец.
Я протянула письмо, чтобы лакей мог его изучить.
— Пожалуйста, мисс, следуйте за мной, — произнес он.
Что ж, во всяком случае, он не воззрился на меня в удивлении и не заявил, что за сегодняшний день я уже вторая молодая особа, явившаяся искать места, а значит, Хелен Бартон действительно направлялась во дворец. Кажется, я испустила негромкий вздох облегчения. Мы прошли по пустому коридору с белыми оштукатуренными стенами и оказались в другом коридоре, побольше. Лакей постучал в дверь.
— Да! — раздался низкий голос.
— К вам мисс Бартон, сэр, — произнес лакей.
— Пусть войдет.
Мое сердце отчаянно колотилось. Я вздохнула поглубже, чтобы успокоиться, и вошла в кабинет. Тут не было особой роскоши: большой письменный стол из красного дерева, книжные полки и выходящее в сад окно. За столом сидел мужчина с внушительными седыми бакенбардами и глубокими морщинами на лбу. Он был одет в военную форму с большим количеством позументов и явно относился к числу людей, которые ожидают беспрекословного повиновения и не потерпят никаких глупостей.
— Мисс Бартон, — он протянул мне руку. — Я полковник Пелэм-Клинтон, эконом дворца ее величества. Хорошо, что вы пришли.
— Здравствуйте. Приятно познакомиться, господин полковник, — проговорила я и подалась вперед, чтобы пожать ему руку.
Морщины на лбу полковника стали глубже.
— Я ожидал услышать йоркширский акцент, — поднял он брови. — Разве вы не из той части страны?
— Да, сэр, — ответила я, — но мой отец был образованным человеком, которому пришлось пережить тяжелые времена. Меня всегда учили говорить правильно. — Я решила, насколько это возможно, придерживаться правды.
Он кивнул:
— И где теперь ваш отец?
— Он умер. И его, и матери не стало, когда я была еще ребенком. Вот почему мне пришлось пойти в услужение. У меня больше никого нет.
— Понимаю. — Он снова кивнул. — У вас славные розовые щечки деревенской девушки. Боюсь, в дымном городском воздухе румянец быстро сойдет.
Поняв, что мои щеки раскраснелись оттого, что я старательно стирала с них румяна, я с трудом сдержала улыбку.
— И вы моложе, чем я ожидал.
— Мне часто говорят, что я выгляжу младше своего возраста, — ответила я, недоумевая, сколько же лет могло быть Хелен Бартон. Она не казалась намного старше меня. Неужели в объявлении было сказано, что ей больше двадцати одного года?
Полковник взял со стола лист бумаги.
— Ваше рекомендательное письмо весьма похвально, — проговорил он. — Похоже, у леди Сауэрби вас ценили.
Пока я измышляла причину, по которой мне якобы захотелось покинуть леди Сауэрби, полковник продолжил:
— Экономка сообщила, что вы честная, непьющая и охотно учитесь.
— Да, сэр, это так, — подтвердила я, хотя внутренний голос шептал, что в данный момент честной меня не назовешь.
Я уже почти собралась сдаться и рассказать о своем обмане, но тут мой собеседник продолжил:
— Похоже, леди Сауэрби уже в преклонных годах и поэтому решила перебраться жить к сыну, так?
— Насколько мне известно, да, сэр.
— И что заставило вас искать работу именно в Лондоне, ведь путь до нас не близкий?
— Ничто не держит меня больше в Йоркшире. И кто же откажется от возможности послужить ее величеству? — ответила я вопросом на вопрос.
Он улыбнулся:
— Думаю, вы тут приживетесь, мисс Бартон, но вначале я должен представить вас нашему maitre de cuisine [1], мистеру Анджело Романо. Он весьма придирчиво выбирает тех, кто работает под его началом, вплоть до последней судомойки. Позвольте мне проводить вас на кухню.
Мы спустились по лестнице, миновали коридор (стены которого были выложены плиткой) и через вращающуюся дверь вошли в огромную кухню. При виде нее я чуть не охнула от изумления. Во всю длину стены были развешены на крючках сияющие медные кастрюли всевозможных размеров — вместимостью от одной пинты до нескольких галлонов. Под ними выстроились в ряд плиты, на которых что-то тушилось, булькая и распространяя соблазнительные ароматы приправ.
Я заметила, что плиты тут в основном самые современные, с газовыми горелками, а старомодных, угольных, среди них всего парочка. По всему помещению были расставлены отдраенные дубовые столы, за каждым из которых трудились одетые в белое повара. Казалось, их тут целая армия: некоторые были в высоких колпаках, а остальные в небольших шапочках, и все они нарезали горы овощей или смешивали что-то в мисках. Присмотревшись к поварам получше, я поняла, что это были почти сплошь мужчины, среди которых затесалось лишь несколько пожилых женщин — и ни одной девушки!
Эконом остановился в дверях.
— Мистер Анджело, не найдется ли у вас свободной минутки? — спросил он.
К нам подошел человек с подкрученными черными усами и весьма надменным выражением лица. На нем была безукоризненная униформа, а на голове красовался поварской колпак. По тому, как он двигался, мне стало ясно, что он весьма высокого мнения о себе.
— В чем дело, господин эконом? Как видите, мы тут заняты по самые уши.
Я ожидала услышать итальянский акцент, но мужчина говорил как любой другой лондонец.
— Эта молодая особа хочет наняться к нам младшим поваром, — объяснил полковник. — У нее вполне удовлетворительные рекомендации и приятные манеры, но, конечно, последнее слово за вами.
Мистер Черноус окинул меня с головы до пят таким взглядом, будто я была вызывающим сомнение куском мяса.
— Вы знаете мое мнение относительно молодых женщин на кухне.
— Я-то знаю, но нам также известно мнение ее величества, не так ли? Не нам оспаривать пожелания нашей нанимательницы.
Мистер Черноус устремил на меня пристальный взгляд:
— Итак, что вы умеете готовить, девушка?
— Только простые блюда английской кухни, сэр, — ответила я. — И, конечно, мне позволялось лишь помогать, сама я никогда не составляла блюда. Но большинство методов приготовления пищи мне известно.
— Вам доводилось готовить дичь? Ее величество особенно любит дичь.
— Я готовила фазанов, сэр. И голубей.
— А как насчет соусов?
— Я умею делать белый соус, сэр, мучной соус и…
— Белый соус? — Он посмотрел на меня сверху вниз. — О каком именно белом соусе вы говорите? Велюте? Бешамель? Супрем? Паскалин? Равигот?
— Боюсь, иностранные называния мне незнакомы. Кухарка, которая меня учила, твердо стояла на том, что английская кухня ничем не хуже любой другой. И вовсе не обязательно готовить всякую, как она это называла, заморскую гадость.
Стоило мне произнести эти слова, как я тут же пожалела, что не смогу забрать их назад. Имя Анджело совершенно точно было итальянским, хоть в речи этого господина не замечалось и следа иностранного акцента. В том, как он говорил, скорее прослеживался намек на кокни [2].
Мне показалось, что уголки губ мистера Анджело дрогнули в улыбке:
— Тут, пожалуй, я склонен с вами согласиться. Ничто не превзойдет хороший кусок первоклассной жареной говядины или йоркширский пудинг, но ее величество любит изысканную пишу. Не обязательно иностранную, но такую же приятную на вид, как и на вкус. — Он замолчал и, прежде чем задать очередной вопрос, долго втягивал воздух сквозь зубы. — Что бы вы назвали своей сильной стороной?
— Говорят, что мне особенно удается выпечка, сэр.
