Изнутри мне не удалось завести его в гнездо в косяке.
Пришедший выругался:
— Опять не заперла!
Дверь со скрипом распахнулась внутрь. Собака заскулила и запрыгала на цепи, махая хвостом.
На пороге были видны чьи-то очертания. У человека имелась борода, но какая именно, я не мог сказать из-за плохого освещения. Рис прыгнул на мужчину сзади: одной рукой он обхватил его правое плечо, а второй пытался поймать левую, метавшуюся в воздухе. Держа клинок наготове, я бросился вперед. Вырвавшись из хватки Риса, противник заехал мне кулаком в скулу. Перед глазами замелькали звездочки, я пошатнулся.
Благодарение Богу, наша жертва предпочла отбиваться, а не кричать. Пока я приходил в себя, они с Рисом повалились на пол, катаясь и обмениваясь ударами. Чья-то нога задела котел, подвешенный на цепочке над очагом. Крышка глухо стукнулась в стену, похлебка расплескалась по комнате. Залаяла собака.
Когда в голове прояснилось, я с силой пнул противника в живот. Разинув рот, как запутавшаяся в сетях рыба, он обмяк в объятиях Риса. Валлиец ловко просунул руки за спину врага у него под мышками и сцепил в замок за его шеей. Такой крепкий захват было почти невозможно разбить, но я тем не менее приставил острие кинжала к глазу бородача. Тяжело дыша, человек посмотрел на оружие, на меня, потом снова на клинок.
— Только крикни, и это будет последнее, что ты сделаешь в жизни, — прошипел я.
Борода лопатой поднялась и опустилась, когда он испуганно кивнул.
— Ты Генри, жандарм?
Снова кивок.
— Узнаешь меня? — спросил я, показывая лицо.
Генри замотал головой, но я разглядел в глазах проблеск. Он солгал.
— Несколько месяцев назад ты разговаривал с рыцарем по имени Роберт Фиц-Алдельм.
Королевская свита проезжала через Саутгемптон перед коронацией, и мой враг не терял времени даром. Даже будь у меня сомнения, неприкрытый страх во взгляде Генри развеял бы их. Вот тот, кто мне нужен, решил я, и продолжил:
— Фиц-Алдельм спрашивал про смерть своего брата, приключившуюся семь лет назад в таверне неподалеку.
Той ночью я убил одного из братьев Фиц-Алдельмов и заслужил пожизненную ненависть другого, Роберта. Я пришел в это место позаботиться о том, чтобы его свидетель, Генри, не поставил под удар мое положение при королевском дворе.
— Ну? — Я кольнул жандарма кинжалом.
— Я говорил с Фиц-Алдельмом. Да, сэр.
— Ты поклялся, что видел меня — меня! — близ той самой таверны.
— Ва… вас, сэр? — Он избегал встречаться со мной взглядом.
Я сжал его подбородок и заставил поднять голову.
— Так утверждает Фиц-Алдельм.
Взгляд его уперся в меня, потом скользнул в сторону.
— Я… я обознался, сэр. Это было давно. Память у меня не та, что прежде.
— Ты в жизни меня не видел и присягнешь в этом перед любым, кто спросит.
— Охотно, сэр, — пробормотал он. — Охотно.
— Это тебе за молчание. — Я извлек кошель, хранившийся у меня за поясом после выезда из Лондона, и помахал им перед носом Генри. — Тут жалованье жандарма за три года.
Впервые — подобие улыбки.
— Ни звука не сорвется с моих уст, сэр. Душой клянусь. Пусть меня заберет Сатана, если я вру.
Наступил миг, которого я боялся с той самой поры, как начал охоту на единственного человека, если не считать Фиц-Алдельма, — человека, знавшего или подозревавшего о моей тщательно оберегаемой тайне. Все еще не отваживаясь совершить задуманное, я посмотрел на Риса. Парень, мрачный от подозрений, послал мне взгляд, в котором читалось: «Не верю я ему». Я снова посмотрел на Генри, который заискивающе улыбнулся.
Я подумал про Фиц-Алдельма и его неутолимую ненависть. Он не смирится просто так, если Генри изменит показания.
— У тебя жена и ребенок, — сказал я, благодаря Бога за то, что их нет в доме.
Сильный страх исказил его лицо.
— Да, сэр. Дитенку всего три месяца от роду. Наш первенец, мальчик. Они пошли навестить ее мать.
— Это близко?
— На другом конце города, сэр.
— Когда они вернутся?
— Только утром, сэр.
Я с огромным облегчением выдохнул и спросил:
— Они дороги тебе?
— Да, сэр. — Голос его дрогнул. — Они для меня — все. Не причиняйте им вреда, умоляю!
Я содрогнулся от отвращения при мысли о том, что способен угрожать двум безвинным созданиям. И внезапно принял решение.
— Им не причинят зла, — сказал я. — Клянусь тебе Христом распятым.
Генри издал вздох облегчения, и мы с Рисом обменялись многозначительными взглядами. Затем мой кинжал рассек Генри горло слева направо.
Его глаза, расширившиеся от удивления и боли, встретились с моими. Говорить он не мог. Я тоже. На меня брызнула горячая кровь. Генри задергался и напрягся, но Рис крепко держал его. Жизнь утекла из жандарма, и он безвольно опустился на пол. Когда Рис отпустил его, послышался глухой стук.
Будто догадавшись о судьбе хозяина, пес заскулил.
Мы с Рисом смотрели друг на друга поверх трупа Генри.
— Я убил его.
У меня тряслись руки.
— Убили, — деловито согласился Рис.
— Мне… — Я посмотрел на перепачканные кровью пальцы, на покрытую пятнами тунику. Коснулся щеки, и рука стала липкой. Стыд и печаль бичевали меня. — Что я наделал?
— Сэр!
Никогда Рис не обращался ко мне таким тоном. Я смотрел на него, ошарашенный выражением безжалостной решимости на лице парня.
— Если бы Генри, — продолжил он, — отступился от своих слов, Фиц-Алдельм поджарил бы ему пятки, вы это знаете. И запел бы наш жандарм, как птичка в клетке. — Я грустно кивнул. — Кошель с серебром был приманкой. Для отвода глаз. — Я слушал, как ребенок, которому втолковывают простые вещи. — Убийство было единственным выходом.
«Не совсем так, — подумал я. — Я мог ничего не предпринимать. Попытка Фиц-Алдельма очернить мое имя могла провалиться. Рис сделал бы важное свидетельство в мою пользу. Он как-никак тоже знаком королю, а Генри — никто. Никто с женой и малолетним сыном, кричала моя совесть».
Рис возвратил меня к жестокой действительности, и я послушался его совета. Дело сделано, сказал он, и казнить себя смысла нет. Я не спорил, когда мы вытерли большую часть крови и завернули Генри в одеяло, снятое с соломенной лежанки. Потом наступило самое тягостное время — мы ждали у остывающего тела, когда можно будет уйти незамеченными.
Отупевший от пережитого ужаса, я во всем подчинялся Рису. Никогда прежде мне не доводилось закапывать человека в навозной куче, а потом, переодевшись в его запасную одежду, погребать собственное платье. Никогда прежде не кормил я собаку убитого мной человека. Я стоял в лачуге и смотрел, как пес пожирает кусочек сыра, лежавший на столе.
— Нам пора. — Рис, невозмутимый, как всегда,
