ему это удалось, и он лихорадочно заработал мозгами. Получалось плохо – мысли в голове путались, его подташнивало. Тем не менее качка и отдающие сыростью стены подсказывали, что он на судне и, скорее всего, уже в море.
Как бы в подтверждение этой догадки, находившаяся вне поля его зрения дверь со скрипом отворилась, и в комнатку тотчас ворвалась порция свежего солоноватого воздуха. Сальм напрягся, сощурил уже успевшие привыкнуть к полутьме глаза. Тяжело ступая по настилу и перекрыв полившийся в дверной проем свет, к нему кто-то приближался. Приближался неторопливо, как подходил бы к попавшей в капкан беспомощной жертве счастливый охотник.
– Очнулся, урод? – сказал нависший над ним человек, и Сальм с ужасом узнал в нем того, от кого получил сбивший его с ног удар. Незнакомец продолжал скалиться. – Нечего прикидываться овечкой. Сейчас с тобой будут говорить. И от твоих ответов зависит, как долго ты проживешь.
Утешение было слабое, но надежда выпутаться из этой ситуации здоровым появилась. И Сальм вымученно, как только могла позволить его ноющая челюсть, кивнул.
– Молодец! – похвалил его решение человек и почти дружески улыбнулся во весь рот. – Тогда это нам не понадобится. – И перебросил из правой руки в левую блеснувшие металлом клещи.
Сальм ощутил, как все его тело начинает сотрясать ледяной озноб. Огромным усилием воли он взял себя в руки. В конце концов, хоть и тайный, но он все-таки посол. И обращаться с ним положено соответствующим образом. Верзила-грек (что тот грек, было лишь предположением, основанным на черных вьющихся волосах и крупном прямом носе), видимо, заметил состояние пленника и решил его приободрить.
– Ты особо не напрягайся, – все с той же приятельской улыбкой проговорил он, – ответишь честно на несколько вопросов – и свободен. Как ветер! – Он хохотнул, довольный своей шуткой. Потом, понизив голос и уже серьезно, буравя Сальма темными глазами, закончил: – Царица не любит, когда ей лгут. Так что даже не пытайся, себе дороже будет.
Отвечать Сальм не стал, только моргнул, давая понять, что он внял советам и готов к беседе, а в голове стремительным потоком, обгоняя друг друга, пронеслись мысли: «Так вот по чьей воле я тут оказался, избитый, связанный и униженный! Царица Гипепирия! Мать царя Митридата! Старая интриганка! Чтоб тебя ужалила медуза! – Постепенно стало приходить и объяснение всему случившемуся с ним: – Царица плетет интриги против собственного сына? Она не одобряет его действий? О боги, пусть вороны выклюют глаза этой дуре! Ей-то какое до всего этого дело?!»
Новый скрип настила и упавшая на лицо тень, сообщили о том, что в помещении появился кто-то еще.
– Он готов говорить? – низкий, глубокий голос звучал властно.
– Не беспокойся, госпожа, – доложил верзила. – Выложит все как на духу.
– Надеюсь, ты не переусердствовал?
– Для откровенной беседы в самый раз. – Грек самодовольно хмыкнул.
– Хорошо. – Голос женщины прозвучал совсем рядом. – Посмотрим, что за птица к нам залетела.
Сальм закатил глаза, пытаясь хоть как-то рассмотреть Гипепирию, а в том, что это она, сомнений уже не осталось. Однако мать правителя Боспора явно не горела желанием, чтобы на нее таращился какой-то ничтожный червяк, избитый и связанный, и предпочла остаться невидимой, за его головой.
– Кто ты? – спросила она коротко и жестко.
– Советник царя сираков, госпожа, – признался Сальм.
– И зачем советнику Зорсина понадобилось встречаться с нашим царем? – последовал второй вопрос.
– Мой повелитель, – Сальм старался тщательно подбирать слова, – всего лишь передал через меня благородному царю Митридату искренние заверения в своей дружбе…
– Тайно? Под покровом ночи?! – перебила его Гипепирия.
– На такой встрече… настоял сам Митридат, – поспешил оправдаться Сальм. – Я лишь посредник, выполнял волю моего господина. Больше ничего.
– Так уж и ничего? – Царица придвинулась ближе, от нее исходил терпкий аромат благовоний. – Как твое имя? – неожиданно поинтересовалась она.
– Сальм. – Он попытался придать своему голосу важности. – Я из древнего и знатного сиракского рода.
– Не сомневаюсь, но сейчас это не имеет значения. – Гипепирия выдержала паузу и продолжила: – Мне кажется, ты, Сальм, все же не до конца со мной откровенен. Или я ошибаюсь?
Ответить он не успел, вмешался ненавистный грек.
– Не ошибаешься, госпожа. Эту дорогую вещицу наш гость прятал в поясе.
Сальм скрипнул зубами:
«Нашел-таки, зверюга! Змеиное жало тебе в печенку!»
Он не мог видеть, но отчетливо представил, как на широкой ладони грека сверкнула голубовато-зеленым цветом обрамленная в золото камея. И как царица проводит своим холеным пальчиком по выступающему на ней изображению дельфина – одному из символов царя Боспора. Единственное, что не могло нарисовать его воображение, так это то, как вспыхнули глаза Гипепирии, как резко, с покрасневшим от гнева лицом она вскинула голову.
– Это перстень моего сына! Как он попал к тебе? – Вопрос и тон, каким он был задан, не обещали ничего хорошего.
Холодная волна прокатилась по телу Сальма. Ему показалось, что сжался не только он сам, но и без того тесная комнатка, на полу которой он лежал – жалкий, беспомощный, не имеющий возможности что-либо предпринять. Его взгляд задержался на жутких клещах, которые верзила-грек опять переложил в правую руку… И Сальма прорвало:
– Царь Митридат, да пошлют ему боги долгую жизнь, передал этот перстень Зорсину как символ их союза против общих врагов. Митридат хочет быть уверенным, что в случае угрозы Боспору сираки выступят на его стороне.
– Против кого? – В голосе Гипепирии сквозило раздражение, как будто она заранее знала ответ.
– Рима… – выдавил он из себя.
Царица молчала. И это ее молчание было сродни пытке. В бессильном отчаянии Сальм проклинал тот день, когда на закрытом совете сам же выступил за военный союз с Митридатом. Наверное, он был убедительнее других, расписывая выгоды от такого партнерства. А если учесть особую изощренность ума, которой он обладал и которую высоко ценил Зорсин, то не было ничего удивительного в том, что тайным послом в Пантикапей отправился именно он. Но обиднее всего было другое: разменять пятый десяток лет, иметь за спиной огромный опыт придворных интриг – и вот так глупо попасться! Гипепирия оказалась хитрее, она переиграла его. Что ж, за все нужно платить. А за собственные ошибки вдвойне.
– Я услышала достаточно. Клеон, проследи, чтобы команда не распускала языки. – Настил под сандалиями царицы легонько скрипнул: она удалялась. – И не медли, избавься от тел.
Последняя фраза прозвучала как приговор, и Сальм с какой-то внутренней легкостью вдруг осознал, что нисколько не удивлен. А на что, собственно, он надеялся? Что эта властная, но осторожная женщина оставит свидетелей? Трое уже никому ничего не расскажут. Остался только он.
«А ведь я угадал, что этот пес –
