по своей натуре отец не отличался щедростью на похвалы или проявления теплых родительских чувств. Однако сейчас ситуация складывалась так, что скрываемая им глубоко внутри любовь к детям открыто прорывалась наружу. Прорывалась, подталкиваемая страхом за их судьбы, за их право на достойное место среди свободных граждан Великой Империи.
– Возможно, нам на какое-то время придется покинуть Рим, – между тем продолжал Сервий. – Впрочем, надеюсь, до этого все-таки не дойдет. Перед императором я чист и мыслями, и поступками.
– Теперь осталось убедить в этом Клавдия и его псов, – заметил Лукан.
Отец оставил его реплику без внимания, откинулся на спинку стула и продолжал смотреть на него со спокойствием уверенного в себе и своих возможностях человека.
– Да, нас с Виницианом связывали общие дела, и в этом секрета нет. Но дела эти имели исключительно деловой характер. Никакой политики и уж тем более заговоров. Я бы никогда не запятнал имя Туллиев позором измены!
– Я знаю, отец. И никогда в этом не сомневался. – Гай вздохнул. – Вот только станет ли император разбираться, кто из знакомцев Винициана был с ним заодно и готовил переворот, а кто не имеет к нему никакого отношения?
– Это меня и тревожит. Клавдий, бесспорно, поручил аресты и расправы тем, кому доверяет больше других. Кто к нему ближе всех. Ну а кто это, ты и сам можешь догадаться.
– Нарцисс и преторианцы? Только они всегда рядом.
– Правильно. Этот его вольноотпущенник Нарцисс в последнее время занял при дворе уж слишком прочные позиции. Не удивлюсь, если именно он нашептывает Клавдию, как тому следует поступать в том или ином случае. Понимаешь, как это опасно?
– Понимаю, отец. И вообще, зависеть от воли бывшего раба – это для свободного римлянина унизительно. Если не сказать больше.
– А вот язык свой лучше попридержать, – недвусмысленно посоветовал Сервий. – Уши у нашего императора имеются везде. И глаза тоже. Так что в будущем, Гай, будь осторожнее.
– Учту, – пообещал Лукан и, вспомнив беседу с Луцерием, ухмыльнулся. – Вот только глаза эти какие-то подслеповатые, просмотрели мятеж в Далмации!
Отец оставался серьезен как никогда.
– Клавдию это послужит хорошим уроком. А вот Нарциссу представится удобный случай связать с собой императора прочно и навсегда. Ему всего лишь нужно убедить Клавдия отдать следствие по заговору в его руки. И тогда…
– Нарцисс станет в Риме вторым после императора человеком, – закончил за него Гай.
– Да, и очень скоро, поверь мне. – Сервий скользнул взглядом по несколько худощавой, но жилистой и подтянутой фигуре сына, как если бы оценивал готовность того к предстоящим испытаниям, и в глубине его глаз отразилось удовлетворение. – Теперь главное, то, зачем я тебя позвал, – сказал он четко и ровно, как человек, справившийся наконец со своей внутренней борьбой. – Не так давно мы говорили о твоем будущем, о необходимости службы в армии. Что ж, думаю, время пришло и не стоит дальше откладывать. Сами боги посылают нам знаки, и игнорировать их, согласись со мной, было бы неблагоразумно. Поэтому ты немедленно покинешь Рим и отправишься в Мёзию. Ее новый наместник – Авл Дидий Галл – мой старинный друг и будет рад принять тебя.
– Но отец… – начал было Лукан, но Сервий прервал его.
– Это не обсуждается! Галл – строгий, но справедливый командир. Он опытный воин, и под его началом ты приобретешь хороший опыт. – Рука отца легла на лист пергамента, тот самый, который он изучал до того, как вошел Гай. – Решение сената уже есть.
– Даже так?! – Брови Лукана поползли вверх, но, понимая, что за него уже все решено, а спорить – терять впустую время, он лишь спросил: – Когда?
– Прямо сейчас, – огорошил его родитель.
– Но почему так скоро?!
– Потому что неизвестно, что принесет эта ночь.
– А что будет с вами? С тобой, отец, с матерью, с Туллией?! – резко вскочив, буквально вскричал Гай. – Как я могу оставить вас тут одних, на волю богов и палачей Клавдия?
– С палачами не торопись, – невозмутимо ответил Сервий. – За нас же не беспокойся. Завтра утром и мы покинем Рим.
– А если за тобой придут этой ночью?
– Не думаю. Но в любом случае предъявить мне нечего.
– Слабое утешение, – усомнился Лукан. – Может, все же отложить мой отъезд до завтра?
– Я уже все сказал! Ты – услышал! – осадил его отец. – Да, вот еще. – Он поманил Гая к себе и протянул ему перетянутый красной тесьмой свиток. – Это письмо Дидию Галлу, вручишь его лично. А в Томы, где сейчас его резиденция, лучше добираться морем. Так будет безопаснее.
Он вышел из-за стола, подошел к сыну, обнял его. Затем, отстранившись, но продолжая крепко, по-мужски, сжимать плечи, заглянул в глаза.
– Никогда не забывай, что ты из древнего рода Туллиев, – произнес слегка надтреснутым голосом. – Помни об этом, Гай. И будь достоин славы своих предков.
– Не сомневайся, отец, – только и мог вымолвить Лукан.
К горлу подступил соленый комок, перехватило дыхание, и он поспешил отвернуться. Непроизвольно его взгляд упал на бронзовую статуэтку Меркурия, стоявшую подле других богов в нише алькова.
Спешащий куда-то небожитель улыбался ему.
* * *
Опустившись на корточки, Кезон позволил себе расслабиться и привалился спиной к стене. И сразу же ощутил идущее от ее шероховатой поверхности тепло. Впитавшие жар воздуха камни словно измывались над ним, глумливо напоминая, что место и время для отдыха выбрано им не совсем удачно. Впрочем, таковой в его планы и не входил. Из ближайшего к дому Луканов переулка, на углу которого он присел, можно было сколько угодно наблюдать за нужной ему дверью, не привлекая при этом внимание особенно подозрительных в эти дни домочадцев или просто любопытных прохожих. Здесь, на Палатине, не жаловали бродяжек и нищих, да те и сами, будучи в трезвом уме, старались не забредать сюда из опасения быть битыми дворовыми рабами либо городской стражей. Внушительные дома таили в себе уже привычную для римской аристократии роскошь, и присутствие рядом с ней без уважительной причины какого-либо плебея оскорбляло уже само ее существование. Понятно, что ночные караулы бывали тут чаще, чем, например, на Авентине. Но сейчас уже и днем никого не удивил бы отряд шествующих по улице суровых преторианцев.
Облавы, производившиеся поначалу исключительно по ночам (дабы не беспокоить лишний раз народ), постепенно переросли в точечные аресты, которые теперь имели место и при свете дня. Это напоминало зачистки после особо кровавой оргии. Впрочем, как уже открыто кричали на Форуме особенно отчаянные глотки, Рим давно нуждался в оздоровительном кровопускании. Он, как больной организм: очисти его, освободи от дурной крови – и начнется процесс исцеления. Преторианцам
