Никто в группе террористов под руководством Орловского никогда в жизни не слышал фамилии пламенного петроградского революционера Анцеловича. Но кого это волновало? Анцелович ходил гордый и принимал поздравления от товарищей по борьбе. А Василий Иванович Орловский, рассудок которого стал после треволнений в Петроградском ЧК еще более податлив на внушение и внешнее воздействие, давал показания...
И показал много интересного. Так, дал исчерпывающие сведения об американской, английской, французской и финской разведках, их структуре, способах вербовки агентов. Охотно согласился со следователем, что он давно и хорошо знает по совместной контрреволюционной деятельности членов «Петроградской боевой организации» Таганцева и Таганцеву, Дмитриева и Морозова, но при этом простодушно добавил (а следователь это признание занес в протокол допроса), что «кто чем занимался» — он не знает. Между вопросами о подготовке различных терактов в Петрограде Василий Иванович доверчиво признается, должно быть, уже полюбившемуся ему следователю, что «за 400000 рублей в месяц» он «с готовностью» сотрудничал бы с любой террористической и шпионской организацией.
То есть с террором все ясно. И со шпионажем тоже. Но жаль ограничивать сферу деятельности арестованного, коли он так охотно дает показания, соглашаясь со следователем и по сюжету, и по деталям.
То ли следователь предложил ему взять на себя еще и контрабанду и спекуляцию, то ли сам он проявил инициативу, то ли, наконец, действительно как-то в этом участвовал, но Василий Иванович, не ограничившись шпионажем в пользу ряда европейских разведок, взял на себя еще и спекуляцию, рассказав о связях с супругами Зубер, братьями Пак, Осиповым и другими, занимавшимися скупкой ценностей и спекуляцией продуктами. Поскольку профессор Таганцев действительно пытался помогать коллегам по кафедре, доставляя продукты из поездок (по линии Сапропелевого комитета), покупая их на деньги родственников петроградских ученых, оказавшихся за рубежом и пытавшихся помочь оставшимся, — не удивительно, что пути их пересекались. И вот в показаниях В. И. Орловского появляются сведения о членах «Петроградской боевой организации» — Таганцеве, Дмитриеве, Кунцевиче, Ромейко, Никольском... Но следователь, видимо, не нажал вовремя, и Орловский так ничего доказывающего их вину и не показал. Есть в протоколе допроса фраза, что о степени участия указанных лиц в организации он не знал. Можно допустить, если, конечно, он имел дело со спекулянтами продуктами, что Таганцев (как показал на следствии Орловский) действительно передавал ему (на продукты) первый раз 60 тыс. рублей, второй — 100 тыс. (не будем при этом забывать, что, несмотря на обилие нулей, суммы это были небольшие — на продукты хватало, а вот на оплату взрыва памятника дорогому товарищу Володарскому — явно мало...). И тут следователь делает уже испытанный, традиционный ход: пару фактов реальных плюс один вымышленный, пару фактов, имевших место, и фантастическое их объяснение. Вполне допустимы в контексте 1921 г. передача определенных сумм профессором бывшему моряку, если профессор подкармливает коллег, а бывший моряк, за неимением службы, спекулирует помаленьку. Но если подтверждены две передачи, почему бы не подстегнуть к ним третью... Ненавязчиво, через запятую... Первый раз дал 60 тыс., второй раз — 100 тыс., а в третий раз Таганцев передал Орловскому бомбу, чтобы взорвать поезд Красина, переправлявший золото бастующим английским рабочим, в то время когда в России самим нечего есть. Классический способ добывания нужных показаний от слабого подследственного! Стоит признать первые две «передачи», а от третьей уже не отказаться. И логика «теракта» следователем построена очень убедительно: сами голодаем, а он английским рабочим... Взорвать поезд, к чертовой матери!
Насчет бомбы — запомните, я еще вернусь к этому мифическому, существовавшему лишь в протоколах допросов, взрывоопасному предмету. А пока обращу ваше внимание на показания гражданки Рафаиловой, на квартире у которой В. И. Орловский несколько раз ночевал, будучи в Петрограде, и где якобы происходили нелегальные сходки «террористической группы» и встречи с лидерами «Петроградской боевой организации».
Один абзац свидетельских показаний О. Рафаиловой сводит на нет всю хитроумную конструкцию следователей: «Относительно «Союза освобождения России» (так, видимо, в первых допросах чекисты называли создаваемую ими контрреволюционную организацию, переименованную затем в «Петроградскую боевую организацию») слыхала от Орловского, но я уверена, что он в этом деле очень мало смыслит... Он, по-моему, ненормален, страдает манией величия, человек необразованный... он сам не отдавал себе ясного отчета, чего он собственно хочет... Я жалела в нем человека, жалела как всякого нищего, которому не могу отказать в помощи».
Следователи не пожалели убогого, радостно ухватились за фантастическое его признание в том, что является «начальником террора» в Петрограде. И нисколько не сомневаясь (ненормальность Орловского по ходу следствия становилась все очевидней), стали навешивать на него одно за другим фантастические обвинения...
И несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств участия Орловского в деятельности «Петроградской боевой организации», несмотря на явную сомнительность его показаний о составе, структуре и направлениях деятельности почти всех европейских и американской разведок, несмотря на даваемую ему свидетелями характеристику как человеку, мягко говоря, с большими странностями, Президиум Петроградской губчека в постановлении от 24.08.21 г. о расстреле Орловского констатировал:
«Орловский — активный участник «Петроградской боевой организации», был избран начальником террора, взорвал вместе с Германом памятник Володарскому, два раза врывался в квартиру Анцеловича, пытался взорвать и ограбить поезд Красина, намеревался убить Кузьмина и Зиновьева, служил в германской, финской контрразведках».
Откуда взяты эти фантастические сведения — до сих пор не известно.
И Орловский Василий Иванович, он же Варнухин Федор Сидорович, он же Хейнеман, он же Скобелев, 1888 г. р., уроженец Черниговской губернии, был по постановлению Президиума Петрогубчека расстрелян 24 августа 1921 г. С «начальником террора» было покончено. Товарищи Зиновьев, Кузьмин, Анцелович и памятник товарищу Володарскому могли спать спокойно...
Знакомство с материалами дела позволяет согласиться с опасениями В. Н. Таганцева (недаром он ставил в качестве одного из условий своего «сотрудничества с органами» психиатрическое освидетельствование В. И. Орловского и освобождение его как неспособного отвечать за свои поступки) и с мнением О. Рафаиловой: «начальник террора», возможно, и представлял опасность для советской власти, но вряд ли мог быть руководителем «террористической группы» — он самим-то собой, судя по рассказам свидетелей, руководил с большим трудом.
Но ведь в «тергруппе» были и вполне разумные люди, можно сказать, интеллектуалы. Может быть, с юридической или психологической точки зрения они представляли опасность для вождей революции, или, на худой конец, для памятников им?
«Прощай, геолог...»Знакомлюсь с делом другого господина, входившего, судя по обвинениям, в тергруппу, — В. М. Козловского.
Умен, образован, обходителен, разумен в словах и поступках. Право слово, если бы тогда на польском кладбище не «избрали» Василия Ивановича «начальником террора», лучше бы подошла на роль лидера кандидатура Козловского. Виктор Михайлович родился в 1883 г. в Орловской губернии, на момент ареста служил сотрудником Геологического комитета ВСНХ. Взяли его в июне 1921 г. Знакомства с В. Н. Таганцевым он и не скрывал, однако заявил, что оно имело семейный характер. А вот дальше арестованный «террорист» начал говорить совсем не то, что нужно было следствию: отрицал знакомство с людьми, фамилии которых ему назывались (он ведь в отличие от В. И. Орловского был абсолютно нормален и сразу не мог понять — почему он должен считать знакомыми совершенно незнакомых ему людей?). От него ждали экстремистских политических заявлений — как-никак террорист, а на террор можно пойти лишь в состоянии крайнего озлобления на противника. Но и тут постигло следователей разочарование. На допросе 16 июня 1921 г. Виктор Михайлович показал: «Я аполитичен. Каждая партия, стоящая у власти, вызывает у большинства оппозиционное к себе отношение. Я не мог стать участником какой-либо контрреволюционной организации, ибо не имел определенного идеала, никогда я не вел никакой агитации». Встречаются, наверное, и аполитичные террористы. Но что-то никак не походил на экстремиста сотрудник Геологического комитета ВСНХ. В сущности, единственное, что было доказуемо и чего он от следствия и не скрывал, — это факт его личного знакомства с профессором Таганцевым. Помните, мы уже отмечали этот аспект действовавшей тогда системы: арестовывались знакомые подозреваемых, потом знакомые знакомых... Что-нибудь да всплывало: либо происхождение, либо антисоветские настроения. Что-нибудь арестованные да вспоминали... А если им это не удавалось сразу, то им помогали вспомнить. И уточнить показания. Система срабатывала в большинстве случаев. Сработала она и в отношении В. М. Козловского. В тот же день, спустя несколько часов (!) он дает совсем иные показания. Стоило за дело взяться опытнейшему особоуполномоченному ВЧК Я. Агранову, и на свет появились такие показания В. М. Козловского:
