Ну, это так, к слову. По постановлению Президиума ПЧК от 24.08.21 г. В. М. Козловский был расстрелян.
А вместе с ним — рабочий хлебопекарни Балтфлота Василий Модестович Перминов. Ну, это в документах так — Василий Модестович. А был он 1902 г. р., допрашивали его и казнили в 1921 г. Так что вполне возможно, что следователь звал его доверительно Василием или даже Васей. Вятский паренек не возражал, наверное, и покорно признал, что действительно в свободное от работы в пекарне время встречался с другими членами террористической группы — малограмотным и слегка сумасшедшим Орловским и эрудитом и вполне разумным Козловским — хороша компания! Неужели следователи не могли подобрать «тергруппу» более однородного, что ли, состава, скажем, одних интеллектуалов-дворян, одних пекарей или одних кронштадтских моряков? И тут приходится взять свои претензии обратно — ибо в следующем очерке как раз и пойдет речь о деле «крон-моряков». Но недоумение в связи со странным составом тергруппы сохраняется, тем не менее, ведь, по его словам, Василий Модестович с ними действительно участвовал в подготовке налета на поезд Красина! А может, и не признавался ни в чем В. М. Перминов и молча принял смерть? А может, признался не потому, что поверил образованному следователю: так надо, а потому, что расстрелом угрожали его сестре — Александре Модестовне, 1897 г. р., уроженке Вятской губернии, учительнице 1 и 2 ступени при государственном заводе взрывных веществ? Могла учительница через своих учеников получать взрывчатку? Могла передавать все это своему брату, бывшему «крон- моряку»? Мог он снабжать взрывчаткой «тергруппу» «начальника террора» Василия Орловского? Ну вот, и расстреляли всех, и брата, и сестру, и тихого сомневающегося, но аполитичного Козловского... Всех... На всякий случай.
А вот электрика базы «Ястреб» Балтфлота, также проходившего по «террористической группе» и обвинявшегося в «участии на собраниях организации», — почему-то расстреливать не стали. Хотя виноват или невиновен он был в равной степени с остальными. Приговорили к 6 месяцам принудработ, и все. Повезло Морозову.
Молодой же вятич Вася Перминов удостоился чести быть расстрелянным в качестве члена двух контрреволюционных организаций — «террористической группы» и «Объединенной организации крон-моряков». Но об этой организации, также являвшейся составной частью «Заговора Таганцева», — в следующем очерке.
IX. «Их бросала молодость на кронштадтский лед...»
Когда к читателю попадут эти очерки, прокуроры Генеральной прокуратуры РФ уже будут заканчивать изучение материалов по реабилитации участников кронштадтского восстания. Пока же им удалось доказать невиновность перед законом и добиться реабилитации 13 кронштадтцев, проходивших по «Делу профессора Таганцева».
Откуда взялись эти 13 в «Петроградской боевой организации»?
Я уже отмечал ранее, что бывшие кронштадтские моряки, оказавшиеся без службы и работы в Питере 1921 г. или пытавшиеся найти свою долю в Финляндии, бежавшие туда по льду залива, посидевшие в финском лагере, нелегально перешедшие границу с целью пробраться домой, — все они стали легкой добычей следователей Петрочека. Их арестовывали на границе и расстреливали на месте как шпионов. Или — как контрабандистов. Или— «подключали» к тем или иным находящимся в производстве делам. Им инкриминировали участие в антисоветских заговорах, подготовку терактов, контрреволюционную агитацию ит. д.
А вся вина оставшихся или оказавшихся в Петрограде после возвращения из Финляндии офицеров была лишь в том, что они были офицерами и нередко — дворянами; а виной молодых крестьянских сыновей, честно отслуживших свой срок на Балтфлоте, ставших участниками восстания измотанных побегами, переходами границы, отчаявшихся и во всем разуверившихся, — было их страстное желание вернуться домой. Как правило, — в свою деревню. И не было ни тем, ни другим никакого дела ни до памятника товарищу Володарскому, ни до покушений на пламенных петроградских революционеров.
Итак, следователи «объединили» в эту организацию 13 в разное время арестованных людей, и поначалу им инкриминировались разные преступления, имевшие какое-то отношение к Кронштадту.
Не дай Бог допустить «второй Кронштадт» — была установка ВЧК и В. И. Ленина. Конечно, логично было бы не допускать новых восстаний, резко изменив курс государственного корабля, повернувшись лицом к народу. Таким поворотом стал НЭП — новая экономическая политика. Но требовалась быстрая реакция. А таковой (и это входило составной частью в менталитет новой власти) могла быть прежде всего реакция не экономической и политической системы, а системы карательной. Она среагировала мгновенно. И хотя миллионы россиян в ужасе после кровавых расправ с недовольными притихли и выжидали, надеясь, как на Руси принято, на лучшее, — нужно было если не раскрыть контрреволюционную организацию (что непросто, если ее нет), то хотя бы придумать эту гидру — крупную, разветвленную, боевую, цель которой — вооруженное выступление, давление на новую власть террором. Какой и стала «Петроградская боевая организация». В нее втянули и подключили не только случайных контрабандистов, спекулянтов, людей просто «поторговывающих», чтобы прокормить семью, но и «бывших» — дворян, офицеров, а также бывших моряков Кронштадта, участвовавших или не участвовавших в том отчаянном выступлении против бесчеловечного режима.
Пройдемся, как говорится, по персоналиям.
Анплеев (Андреев) Иван Ефимович, 1896 г. р., уроженец Владимирской губернии, рабочий конвойного отряда (мы сознательно здесь, как и ранее, приводим минимум «биографической» информации, чтобы родным репрессированных и реабилитированных наших сограждан было легче идентифицировать своих родственников). Бывший балтийский матрос был арестован 30 мая 1921 г. В этот же день на допросе показал, что после поражения Кронштадтского восстания бежал в Финляндию. Стремясь вернуться на родину, вступил в созданную в Финляндии организацию бьюших кронштадтских моряков, чтобы с ее помощью вернуться в Россию. Наличие такой организации, носящей антисоветский характер, вполне вероятно, как и стремление, скажем, финской разведки использовать контрабандистов и реэмигрантов в разведывательных целях. Но фактом является и то, что инкриминируемые большинству бывших кронштадтцев преступления, в том числе активная разведывательная или контрреволюционная деятельность, ничем не подтверждаются. И вполне можно допустить, что молодой Андреев, бывший матрос, рвался к себе во Владимирскую губернию и на все был готов, лишь бы дома оказаться. Как не обратить внимание на такие места в его показаниях (которые следователями не проверялись, как не проверялись и факты его активной борьбы против советской власти!): «Листовки, которые давал мне Комаров, я не расклеивал, а жег. От Комарова я получил 60 ООО рублей (и вновь напомним, что в 1921 г. это была очень небольшая сумма) и документы, которые потерял. Шмидт нам говорил, что курьером американской организации является Никольский, а Володарского убил член их организации, бывший офицер, без руки»...
Не потому ли этот странный «боевик» и жег якобы листовки, терял документы и деньги, что их просто... не было. Их придумали следователи, но воссоздать фальшивки не сумели, а у арестованного ничего не нашли. Так и появились в деле потерянные и сожженные «вещдоки». И давайте заодно усомнимся, что резидент серьезной разведки будет рассказывать всем встречным и поперечным о том, кто является курьером этой разведки, а кто исполнителем террористической акции, не говоря уже о том, что американская разведка тогда террористической деятельностью на территории России вряд ли занималась...
Но это сейчас мы находим аргументы в защиту безусловно наивного, сильно уставшего и еще больше — напуганного арестом владимирского парнишки. А тогда аргументы были иные.
В постановлении Президиума Петрогубчека от 24.08.21 г. о применении к Ивану Ефимовичу высшей меры наказания — указано:
«...участник Кронштадтского мятежа, бежал в Финляндию, где на предложение Петриченко вошел в белогвардейскую организацию и был направлен в Петроград. Активный участник Петроградской боевой организации, начальник 2 горрайона, распространял прокламации, знал о всех политических, экономических и террористических актах». Очень бы удивился Иван Ефимович, если бы узнал от следователя о своей активной работе в столь солидной контрреволюционной организации. Но ему даже об этом не рассказали. Один раз допросили, подержали три жарких летних месяца в душной камере. И — в расход.
