— Что мне нравится в вас, женщинах, так это то, что в любых, даже самых скверных ситуациях вы думаете о том, как подобрать цвета, добиться гармонии, чтобы сумочка подходила по цвету к туфлям. Вы — как дети: плачете, думая об участи, постигшей подругу, а через две минуты говорите о тряпках.
Рагу они доедали молча.
Зал был уже полон, в нем стоял оглушительный гам. Рафаэль подозвал гарсона и заплатил по счету.
Дождь кончился. Робкое солнце пыталось пробиться сквозь тучи, заставляя поблескивать капли, падавшие с деревьев. Леа направилась к велосипедам.
— Нет, оставьте их, сейчас они нам не нужны.
— Почему?
— Я отведу вас туда, где мы сможем спокойно поговорить. Квартал наводнен французскими и немецкими шпиками. Мы не можем быть уверены в том, что за нами не наблюдают. На кладбище же обнаружить слежку нам будет гораздо проще.
— На кладбище?
— Да. Видите эту высокую стену? Это стена кладбища Пасси. В это время года и в такой час там почта пусто. Идемте, не будем терять времени, от этого зависит жизнь Сары.
Этот аргумент заставил Леа двинуться за ним.
Рафаэль остановился возле будки цветочника у входа на кладбище и купил букетик фиалок.
— Для большего правдоподобия, — прошептал он.
— Никогда раньше не была на парижском кладбище, — сказала Леа, проходя под арку.
Она огляделась: мощеный двор, возвышающиеся повсюду белые склепы. Молодой сторож с девичьим лицом вышел из сторожки и пренебоежительно смерил их взглядом. Рафаэль взял свою подругу за руку.
— Ничего не бойтесь, это один из моих юных возлюбленных. Просто он удивлен, что видит меня с женщиной.
Продолжая разговаривать, они поднялись на небольшой косогор. Леа с удивлением осмотрела кладбище.
— Какие вычурные усыпальницы! Посмотрите сюда, это же просто немыслимо! Кто здесь похоронен?
— Странная девушка, Мари Башкирцефф, умерла от туберкулеза в двадцать четыре года. Она была художницей, из династии Мане. После смерти опубликовали ее дневник, вы, должно быть, его читали…
Обходя лужи, они прошли в глубь кладбища. Несколько раз, указывая Леа на какую-нибудь могилу, Рафаэль оглядывался, чтобы убедиться, что за ними никто не следит.
Наконец он опустился на каменную скамейку аллеи, снял шляпу и с облегчением вздохнул.
— Уф! Дайте мне губную помаду. Там сведения о том, где содержат Сару по ночам, и имя того, кому нужно заплатить за эту информацию.
— Заплатить? — переспросила она, роясь в своей сумочке.
— Конечно; не думаете же вы, что можно вырвать ее из лап Мазуи, не имея сообщника в его логове?
— Не знаю; я полагала, что можно устроить нападение на бюро с помощью ее товарищей по Сопротивлению.
— Все они арестованы.
— Все?
— Все, кроме двоих. Вас это интересует? Вы знаете их?
— Нет, нет!
— Вот это мне нравится больше. Сару я не выдавал, она попалась из-за собственной неосторожности. Но остальные, напротив, были схвачены благодаря моим сведениям.
Хотя эти слова и не удивили ее, Леа была шокирована признанием Рафаэля в предательстве. Девушка так побледнела, что он решил, будто ей плохо, и протянул руку, чтобы поддержать ее. Она отшатнулась.
— Не трогайте меня, не то я закричу. Вы внушаете мне ужас, вы…
— Быстрее, сделайте вид, что красите губы…
— Но…
— Да скорее же, Боже мой!..
Оглядев их, мимо прошли мужчина и женщина в трауре.
— Простите меня, сейчас я не доверяю никому. Дайте мне тюбик.
— Откуда я знаю, что вы не воспользуетесь этим против Сары?
— Милая моя… Давайте его сюда. И наблюдайте за прохожими.
Повернувшись спиной к Леа, лицом к дереву, он открыл тюбик, при помощи спички вытащил оттуда комочек бумаги и нервно развернул его.
Склонившись к букетику фиалок, Леа настороженно следила за происходящим.
Закончив читать, Рафаэль задумался.
— Ну что?
— Что?.. Если это выгорит, я не дам и гроша за свою шкуру… впрочем, если провалится, тоже… Уфф! Играть, так до конца… В любом случае кольцо сжимается. Французы или немцы, какая разница, в конце концов, они меня возьмут…
— Если вы в этом так уверены, то зачем было выдавать остальных?
— Вставайте, пойдем, не стоит больше здесь оставаться. Вы прекрасно знаете, милая моя подружка, что люди моего типа и моей национальности не слывут храбрецами, особенно если при допросе им, один за другим, показывают очень острые, очень блестящие и очень аккуратные инструменты, доставая их из хирургического ящичка. Вид скальпеля всегда вызывал у меня сильное волнение; а если тебе при этом рассказывают, что им можно сделать, тем более.
Однако, считая все это недостаточно убедительным, они отвели меня однажды в подвал на бульваре Ланнов, где содержали несчастного, которому они отрезали веки… Поскольку он ничего не сказал, они решили отрезать ему нос, затем вырезать щеки. Ушей, по-моему, у него уже не было…
— Зачем вы рассказываете мне ужасы, порожденные вашим извращенным воображением ничтожного писаки…
— Дорогая моя, вы можете говорить мне все, что угодно, обзывать меня старым гомиком, грязным евреем, коллаборационистом, доносчиком, вором, но жалким писакой — никогда. Мой талант — это единственное, что во мне есть хорошего, и не надо хулить его.
— Мне нет дела до вашего таланта, он не дает вам права рассказывать мне небылицы про зверства немцев.
— Кто вам сказал, что их совершают только немцы?
От удивления Леа остановилась и уронила в грязь букетик фиалок. Рафаэль поднял его и, протянув ей, пробормотал:
— Бедная девочка!.. Чему же вы, в конце концов, верите? Эта страна оккупирована уже более двух лет; Петен, Лаваль и им подобные призывают к сотрудничеству с немцами. Некоторые действительно сотрудничают, не всегда по своей воле, это правда, но именно эти чаще всего оказываются самыми жестокими…
— Как это?
— Выходя из здания на авеню Анри-Мартен, вы не обратили внимания на высокого красивого юношу?
— Нет, у меня не было настроения разглядывать красивых мальчиков.
— Жаль, это могло бы оказаться для вас полезным. Вспомните, он посторонился, чтобы пропустить вас.
— Ах! Да! Может быть… Да, припоминаю. Мне показалось, что он похож на Матиаса, моего друга детства.
— Хорошо! Вы вспомнили его лицо? Симпатичный, прекрасные глаза, красивый рот…
— Куда вы клоните?
— Этот симпатичный юноша служил в пожарной охране Парижа. Не участвуя в Сопротивлении, он был скорее сочувствующим и, не скрываясь, говорил о том, что он думает о войне, оккупации и даже о Лондоне. Однажды возле стойки бара с ним заговорил один человек. Очень скоро они начали обмениваться своими антифашистскими взглядами. Этот человек, назвавший себя Лескалье, заявил, что является членом бельгийского Сопротивления, что ему нужно оружие, и он готов очень хорошо за него заплатить. Красивый юноша согласился увидеться с ним на следующей неделе. Во время встречи он передал ему пять револьверов старого образца, но в превосходном состоянии.
— Как ему удалось их раздобыть?
— Через товарища из казармы Сент-Оуэна. Лескалье заплатил ему двести франков и спросил, не может ли тот достать еще оружия. Оставив свой номер телефона, он попросил позвонить, если появится такая возможность. Через несколько дней пожарник назначил ему встречу на площади Бастилии, куда пришел с двумя своими товарищами, которые должны были принести оружие. Тут же все трое были арестованы и препровождены в отель «Эдуард VII», где находилась одна из служб абвера, немецкой разведки. Здесь юноша и встретился с Лескалье, или Мазуи, как вам будет угодно. С 1940 года Мазуи является агентом абвера. Он обладает одним весьма ценным качеством: умеет очень быстро разгадать характер человека. В данном случае он немедленно предоставил нашему герою выбор: либо тот соглашается работать на немцев, либо его депортируют. Юноша колебался недолго: в тот же вечер его отпустили.
— Он предупредил свое начальство?
— Нет, он вернулся в свою казарму, как ни в чем не бывало. Начальники что-то заподозрили и допросили его. Он все рассказал, не упомянув только о том, почему был освобожден. Это стоило ему одного месяца, проведенного в камере, где его посетил Мазуи и принес ему сигареты. Сразу после освобождения молодой человек, будучи хорошо воспитанным, нанес ответный визит. Вернувшись в свою казарму, он уже работал на Мазуи за две тысячи франков в месяц. Затем, в июле 42-го, он дезертировал, выдав офицера французской спецслужбы, на которого также «работал», и еще двадцать человек. С тех пор он стал доверенным человеком Мазуи и его правой рукой. Он помогает ему во время допросов, проявляя очень большую активность. Запомните его имя: Бернар Фалло.
— Это человек с хирургическим скальпелем?
— Я этого не говорил. Но вы хотите от меня слишком многого. Вы и так уже достаточно знаете о нем. Скажу только, что он легко поддался шантажу, им не пришлось даже прибегать к серьезным угрозам.
