Леа почувствовала, как ее охватывает отвращение. Но у Франсуазы был такой сияющий, такой ликующий вид, что она подавила свою гадливость и почти естественно произнесла:
— Я очень рада за тебя.
— Мне сказал об этом Фредерик. Отто получил отпуск за отличную службу на фронте. Как он будет счастлив увидеть своего сына!
Вся во власти своего счастья юная женщина не замечала напряженных улыбок окружающих.
— Какой прекрасный день! — продолжала радоваться Франсуаза.
Леа прикусила язык.
— О! Боже мой, я совсем забыла, мне же пора кормить малыша.
Взметнулись юбки — и сияющая Франсуаза выбежала из прихожей.
— Тебе лучше? — спросила Лиза.
— Как здорово мы кружились!
Леа встала, держась за притолоку.
— Как счастлива твоя сестра! — произнесла Лиза.
Леа так взглянула на тетушку, что та поспешила предпринять отвлекающий маневр.
— Держи, тебе пришло письмо. Из Германии…
— Почему ты не сказала раньше?
Леа выхватила у Лизы письмо и поспешила в «свое» кресло. Она посмотрела на обратный адрес. Матиас! Матиас Файяр! Сын управляющего Монтийяком, ее старый товарищ по детским играм, внезапно превратившийся в мужчину, который так страстно хотел жениться на ней… Воспоминания о Матиасе были связаны с запахами осеннего леса, винограда в дробилке, воды Гаронны, — когда очень жарко и она «пахнет рыбой»; сырой прохлады пещер Сен-Макера, мха на холме Верделе, сена в риге, пота после игр и любви…
Она разорвала конверт. У Матиаса был мелкий и неровный почерк.
«Моя Прекрасная Леа!
От отца я узнал, что ты в Париже, и пишу, чтобы сообщить тебе, что скоро у меня будет отпуск. Мне бы очень хотелось, чтобы ты уже вернулась в Монтийяк, когда я туда приеду.
Я счастлив, что, не слушая ничьих возражений, выбрал Германию. Немцы — храбрый и уверенный в победе народ, сплотившийся вокруг своего руководителя. Все немцы сражаются. В городах и деревнях не осталось мужчин в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет — все они рассеяны по Европе и Африке. На заводах, в полях работают иностранцы, такие же вольнонаемные, как я.
С приходом весны Восточная армия возобновит свои операции, и к лету немецкие флаги будут развеваться над Москвой и всеми крупными городами России. Немцы — лучшие в мире солдаты. Никто не способен их победить, они — наша защита от коммунистов. Без их жертвы нашей цивилизации пришел бы конец. Мы проиграли войну потому, что не хотели видеть, где таится опасность. Мы должны присоединиться к ним, чтобы уничтожить эту опасность… Свою работу я выполняю как можно лучше, потому что знаю, что тружусь во имя мира на Земле. Люди здесь испытывают такие лишения, которых вы и представить себе не можете. Одежду и продовольствие экономят, но никто не протестует. Мне так хочется рассказать тебе обо всем!..
От отца я узнал, что торговля идет плохо. Мне кажется, что из-за отсутствия рабочей силы за виноградниками плохо ухаживают. Во время отпуска я помогу. Но он будет очень коротким… У меня нет желания оказаться в концентрационном лагере вместе с русскими пленными. Десятками тысяч они умирают там от голода и болезней.
Как мне хочется крепко обнять тебя, но придется подождать!
До скорой встречи.
Матиас».
«Слабоумный!» — подумала Леа.
Она в бешенстве скомкала письмо, превратив его в маленький шарик, и швырнула в угол.
Как Матиас мог опуститься до такого предательства? Какая сила толкала его к этому? Леа была скорее удивлена, чем рассержена. Что с ним произошло? Она изо всех сил старалась понять…
Телефон долго звонил, прежде чем к нему подошла Франсуаза с ребенком на руках.
— Алло… Мне плохо слышно, кто у телефона?.. Кто?.. Файяр?.. Файяр, это… нас могут разъединить… Что? Это невозможно, повторите… О! Нет!.. Леа, Леа, иди скорее сюда, поднимись же, наконец со своего кресла, помоги мне!
Из своих комнат вышли Альбертина и Лиза.
— Что происходит? Почему ты так кричишь? — спросила Альбертина.
— Мадемуазель, прошу вас… Не разъединяйте… Алло! Алло… Файяр, вы слышите? Алло… Куда их отвезли?.. В Бордо?.. Вы предупредили мэтра Дельмаса?.. Сделайте это… Алло… Алло… Не разъединяйте!
— Прекрати плакать! Что случилось? — закричала Леа.
Рыдания мешали Франсуазе ответить. Грубо, как в детстве, Леа схватила ее за волосы и безжалостно тряхнула.
— Говори!
— Лаура…
— Что? Лаура?
— Лаура… и… Камилла… арестованы…
— Арестованы?! Почему арестованы? Кем?
— Гестаповцами. Они приехали в Монтийяк сегодня утром, хотели арестовать вас — Камиллу и тебя. Тебя там не оказалось… Тогда они забрали Камиллу и Лауру…
От крика Альбертины и Лизы Леа вздрогнула. Она в ярости оттолкнула Франсуазу, повисшую на ее руке. Стараясь удержать поток ругательств, готовых сорваться с губ, она отвернулась, открыла дверь большой гостиной, которую запирали из-за холода, подошла к высокому окну, выходящему на улицу, и прижалась лбом к стеклу, сквозь которое лился призрачный свет этого дождливого зимнего вечера.
Через некоторое время Леа почувствовала, как ее ярость постепенно стихает, уступая место смятению. Машинально она заметила, как мужчина, притаившийся под аркой у ворот, посмотрел в ее направлении. Она безразлично подумала: «Должно быть, теперь пришла и моя очередь».
Чего они хотели от маленькой Лауры, которая так любила маршала, что даже хотела поставить его портрет на пианино в гостиной! А безобидная Камилла? Камилла? Может быть, ее выдал Файяр? А может, ее схватили при распространении листовок и подпольных газет? Только бы они не арестовали Лорана! Лоран!..
Ноги ее подкосились и, не отдавая себе в этом отчета, она опустилась на колени на ледяной паркет перед окном. Сколько времени провела она так?..
Чьи-то руки приподняли ее и вывели на свет. Наверное, опять отец нашел ее спящей в риге и, прижав к себе, отнес к матери, ворча: «Какой большой ребенок!» Потому что она снова стала большим ребенком. Какое счастье! Наконец она вернулась домой. Они все были здесь! Как она боялась, что никогда их больше не увидит! Но почему все кажется таким маленьким-маленьким?.. Почему они постепенно скрываются в каком-то тумане?.. Нет!.. Они не должны исчезать!.. Не сейчас… ведь среди них были Лаура, Камилла и Сара! Сара!..
Леа резко вскочила.
Она сидела на своей постели, окруженная взволнованными родными лицами.
— Ты нас так напугала!..
— Тебе уже лучше, дорогая?
— Приляг, тебе нужно отдохнуть.
— Нужно позвать доктооа.
— Тетя Лиза, я не больна, ничего страшного. Франсуаза, что точно тебе сообщил Файяр?
— Я тебе уже сказала.
— И они ничего не могли сделать?
— Они протестовали. Руфь не хотела расставаться с Лаурой. Немцы взяли и ее.
— А маленький Шарль?
— Камилла поручила его мадам Файяр и мадам Бушардо.
— Куда их отвезли?
— В Бордо. Не волнуйся, может быть, это недоразумение и их скоро выпустят…
— Ты прекрасно понимаешь, что это не может быть недоразумением. Ты же знаешь, что я и Камилла были «почтовым яшиком», встречали курьеров и распространяли листовки!
— Это не так страшно.
— Сейчас расстреливают и за меньшее.
— Наш дядя Люк… он все еще в хороших отношениях с немцами?
— Думаю, что да: наша кузина вышла замуж за одного из них.
— Нужно найти его. Он сможет вытащить их оттуда.
— Я поеду туда.
— Нет! — закричала Франсуаза. — Я не хочу, это слишком опасно для тебя.
— Должно быть, тебе это хорошо известно, сестричка, раз ты даешь мне такой совет!
— Не упрекай меня. Отто не такой, как они. Завтра он будет здесь, он нам поможет, я уверена в этом…
После произошедшего накануне нападения на немецкую машину, в результате чего двое человек были ранены и один убит, комендантский час наступил раньше на два часа. Вечер был долгим и тяжелым для всех: Франсуаза и Леа тщетно пытались дозвониться до своего дяди, Люка Дельмаса. Телефонистка отвечала, что связь прервана на неопределенное время. Не могли они послушать и радио Лондона: из-за помех, вызванных сильным туманом, разобрать голос диктора было невозможно. В довершение ко всему сразу после полуночи объявили воздушную тревогу, и обессиленные напуганные женщины были вынуждены спуститься в подвал, служивший убежищем. Здесь уже были их соседи, наспех одетые, в накинутых на плечи одеялах… На случай, если с кем-нибудь случится истерика или нестерпимым станет холод, царивший в сыром подвале, Эстелла принесла с собой термос с липовым отваром, никогда не покидавший ее ночного столика. Доброй женщине не пришлось им воспользоваться: обессиленные, все тихо сидели каждый в своем углу. Только ребенок Франсуазы капризничал. К счастью, тревога скоро закончилась.
