Ознакомительная версия.
По пути проехали мимо батареи, которая стреляла по французам, в тот самый момент, когда французское ядро попало в зарядный ящик. Маевский увидел, как полыхнул огонь, разлетелись в стороны люди, щепой и мясом забросало всё вокруг на десяток шагов – но он не слышал при этом ни взрыва, ни криков – всё вокруг было один гигантский взрыв и один гигантский крик.
Они наконец взъехали на площадку редута. Раевский остановился в левом его углу и сделал широкий жест рукой. Губы его при этом шевелились.
– Что???? – прокричал Маевский.
Генерал снова что-то сказал.
– Что??? – опять повторил Маевский, безотчётно стараясь перекричать всю французскую и русскую артиллерию.
Раевский подъехал к нему вплотную, прижался к самому уху и прокричал в него:
– Скажи князю – вот что у нас здесь делается!
Маевский отстранился и закивал – чего уж, понятно. Его поразило, что в этот момент по лицу Раевского блуждала улыбка – довольная, торжествующая.
Сто французских пушек осыпали батарею чугуном. На площадке редута не было живого места – каждый клочок почвы или дымился, или горел. Казалось, что здесь невозможно оставаться живым, а между тем живые были. Артиллеристы сновали между орудий и даже при этом улыбались – не так, как Раевский, но как люди, вполне довольные жизнью. Маевский, который по дороге всё же замёрз, вдруг понял, что на батарее по-настоящему жарко – большие и малые огни, раскалённые орудийные стволы нагрели это маленькое пространство до состояния зноя.
Несколько орудий были подбиты, и у одного из них как раз в этот момент меняли лафет: для этого орудие подняли так, что ствол уткнулся жерлом в землю, вытащили из-под него разбитый лафет и подставили новый. Операция эта заняла не более пяти минут, но за это время двое её участников были ранены.
Какой-то офицер, длинный, с рябым лицом, (это был Шульман, чудом до сих пор остававшийся в живых) подошёл к Раевскому и что-то закричал. До Маевского долетали остатки слов: «Заряды… Потеря велика…». Раевский закивал в знак того, что понял сказанное и вопросительно глянул на Маевского, будто спрашивая: «Ну что, насмотрелся?». Маевский усмехнулся в ответ и кивнул, что должно было означать: «Насмотрелся». Раевский сделал жест: «Поехали назад».
– Кланяйся от меня князю, но сам видишь – помочь уже ничем не могу. Я и сам жду атаки с минуты на минуту… – проговорил Раевский, когда они выехали к месту, где по сравнению с батареей была почти тишина. – Князь и так утром взял у меня всю мою вторую линию, пусть теперь уж у Кутузова просит.
Маевский кивнул, откланялся и поскакал назад, на флеши.
Было семь часов утра. Холодное солнце вставало над горизонтом, за спинами русских. 57-й линейный полк, оттеснённый русскими после первой атаки флешей в лес, под бой барабанов снова шёл вперед. Командир полка Жан Луи Шаррьер накануне, после Шевардина, получил чин бригадного генерала. Радость эта была весело отмечена всем полком у костров накануне. Лейтенант Гарден после этого торжества чувствовал себя в полку своим человеком.
Первая атака на флеши показалась ему не страшнее шевардинской. Правда, Гарден сейчас держался спокойнее, и, ему казалось, что он помнил всё – вот они идут вперёд, вот русские бросаются на них из-за невысоких валов своих укреплений. Гарден помнил и того высокого русского гренадера, который бросился к нему со штыком наперевес – хорошо, кто-то из солдат ударил его штыком в бок, а то не отбиться бы Гардену от него своей шпажкой. Гардену даже не было страшно – некогда было пугаться.
Слева от колонн 57-го выехала артиллерия, и, встав в трёх сотнях метров от русских укреплений, открыла по ним ураганный огонь. Солдаты 57-го линейного радостно закричали на это: «Да здравствует император!».
– На редут! На редут! Марш на редут! – закричал ехавший верхом Шаррьер (русское укрепление издалека казалось ему редутом). Колонна шла скорым шагом. Из укрепления полыхнуло огнем, но потом настала тишина и видно было, как русская артиллерия спешно свозит свои пушки. Вся солдатская масса разом закричала что-то страшное и бросилась вперёд. Словно волна перехлестнула через вал. Гардена перенесло через него и бросило внутрь. Несколько русских солдат отчаянно защищались штыками. Французы бросились на них и Гарден вдруг впервые в жизни увидел, как убивают штыком: француз всадил широкий штык русскому в живот, а потом придавил приклад вниз, выворачивая несчастному внутренности. Русский отчаянно кричал.
Картина эта почти не поразила Гардена – за последние сутки он сделался равнодушен к таким зрелищам.
Солдаты 57-го сгоряча кинулись за отступающей русской пехотой, но никто их не поддержал и они вернулись в только что взятое укрепление. Русские отошли к оврагу. Оказалось, что два других укрепления всё еще остаются за русскими.
– Чёртово место! – пророкотал Жан Луи Шаррьер, оглядев только что захваченную позицию. – Этим люнетом проще завладеть, чем потом его удержать. Русские просто выметут нас огнем!
Пехоте приказано было укрыться за валами. Оттуда солдаты 57-го наблюдали, как русские за оврагом собираются силы для контратаки. Гарден подошел к Шаррьеру, слезшему с лошади, за приказаниями.
– Они собираются выбить нас… – сказал ему Шаррьер. – Чтобы сохранить за собой этот редут, надо взять два других, но это не в наших силах. Поэтому будем просто держаться.
Тут к ним подъехала целая толпа офицеров, в центре которой по расшитому золотом мундиру Гарден угадал генерала. «Это Дессе! – шепнул Гардену Шаррьер. – Пойдемте со мной, я вас представлю». Они подошли к всадникам.
– А, Шаррьер! – сказал Дессе, заметив их. – Что вы здесь делаете?
– Мы взяли это укрепление, мой генерал, но русские явно намерены у нас его отнять! – отвечал Шаррьер. – Я не пойму, где находится 61-й полк, который должен меня поддерживать…
Дессе нахмурился и повернулся было влево, чтобы кому-то что-то сказать, но небольшое происшествие вдруг отвлекло его: пуля ударила в седельную сумку, раздался звон, из сумки потекло и Гарден вдруг ощутил крепкий запах водки. Он внутренне улыбнулся.
– А, это всё из-за вашей проклятой белой лошади! – вскричал Дессе, оборачиваясь к адъютанту, чья лошадь и правда была самой заметной. Адъютанты захохотали.
Шаррьер нахмурился – генерал явно забыл про него, разбитая бутылка водки могла стоить жизни всем солдатам его полка.
– Мой генерал, осмелюсь напомнить, что мой полк надо подкрепить… – заговорил он.
– Они атакуют! Они атакуют! – вдруг закричал кто-то из адъютантов. Гарден оглянулся: прямо на него, озарённые солнцем, через овраг переходили русские пехотные колонны, а левее них Гарден увидел кавалерию.
– А чёрт! – вскричал Шаррьер. – По местам. Открывайте огонь!
Они побежали назад. Шаррьер ковылял, стараясь беречь раненую ногу. Гарден вдруг увидел, что поле заполняется войсками: откуда-то взялась французская кавалерия, а когда они с Шаррьером добежали до вала, позади послышался гром барабанов – это шла пехота. Шаррьер повеселел и закричал: «57-й, держись! Нас не оставят!».
– Это войска маршала Нея… – проговорил Шаррьер. – Они идут на два других люнета. И пусть – должны же и они что-нибудь сделать для победы!
Всё, что было потом, Гарден помнил смутно, одни клочки воспоминаний никак не прилаживались к другим, и Гарден не мог, например, вспомнить, что он делал целый час, пока они отстреливались от русских, укрываясь за валом, и удивительным образом совершенно не помнил атаку русских кирасир, во время которой, рассказывали ему те, кто был рядом, он сам выбегал из-за вала и бил проезжавших мимо русских всадников штыком в бок. Гарден на это говорил: «Да, помню, как же, я тогда убил двоих или троих», хотя не помнил не только этих своих отчаянных поступков, но и того, откуда вдруг у него в руках вместо шпаги взялось ружьё. Гарден понимал, что находился в полубессознательном состоянии, в исступлении, он даже боли не чувствовал, хотя потом, вечером, нашёл у себя две рубленые раны – кирасиры, видать, тоже дотягивались до него. Потом он научился рассказывать обо всём этом так, будто помнил каждую секунду. Но он-то знал, что не помнит из своей жизни целые часы.
Он пришёл в себя только в лесу, куда оставшиеся в живых солдаты и офицеры 57-го отступили, расстреляв все патроны. Здесь он узнал, что русские укрепления всё же остались за французами, что в этом бою ранены генералы Компан, Рапп и тот самый Дессе, которому его так и не успел представить Шаррьер, что маршал Даву контужен, и что в третьей атаке на эти русские укрепления участвовала едва ли не половина Великой армии. Он иногда думал, что всего этого хватило бы на множество толстых книг. А между тем, когда всё это прошло и Гарден сидел в лесу в изорванном мундире и с удивлением смотрел на свою кровь, когда из Раппа вынимали пулю, а генерал Дессе не давал хирургу отрезать свою руку, когда раненого Воронцова увозили в лазарет на крестьянской телеге на трёх колесах, когда Багратион строил свои войска для последней атаки, ещё не было даже 9-ти часов утра…
Ознакомительная версия.
