Наконец, озябнув, он поднялся и так же тихо, как и пришел сюда, отправился домой. Его путь снова лежал через рощу и сад, по каменистым тропинкам, проложенным много веков тому назад.
Очутившись у себя в доме, он долго стоял в раздвинутых дверях, разглядывая криптомерии и карликовые клены и между тем незаметно прислушиваясь к женской возне за тонкими перегородками из рисовой бумаги.
Потом он вошел, подойдя к низенькому столику, подвинул к себе чашку и отмерил порцию зеленого чая. Он еще вертел в пальцах бамбуковую мешалку, ожидая, когда закипит вода, как вдруг там, за перегородкой, раздался новый тоненький и требовательный звук…
Вошедшие женщины поздравили его с сыном. Мальчику дали имя Дзигоро.
Рос он не слишком крепким, но ему надлежало вырасти воином и самураем. И Дзигоро обучали по всем строгим правилам воспитания ребенка в самурайской семье. Его никогда не дразнили и не запугивали. С младенчества поощрялась смелость. Ведь если ребенок привыкнет бояться, он пронесет этот недостаток через всю жизнь. А если ребенка много бранить, то он станет застенчивым. Не раз мать строго останавливала служанку, когда та начинала пугать расшалившегося малыша разными ужасными чудовищами. А когда он сам, испугавшись грозы, утыкался черноволосой головенкой в ее колени, она тихонько утешала его, рассказывая про богов, которые ведают молнией и громом, и учила, как избежать их гнева.
Дзигоро с ранних лет знал, что каждое утро следует начать с поклона родителям, а затем божествам-покровителям – буддам-заступникам. Еще совсем малышом его учили, что зевать в присутствии других людей – признак плохого тона: «Если тебе неожиданно захотелось зевнуть, – наставляла мать, – проведи ладонью по лбу снизу вверх. Если это не помогает, оближи себе губы, не открывая рта, или просто закройся рукой или рукавом. А чихая при людях, ты можешь показаться глупым».
Показаться глупым? Потерять лицо? Ни за что! И малыш Дзигоро мужественно учился облизывать губы, не открывая рта.
Ему исполнилось восемь лет, когда в стране произошли события, перевернувшие всю жизнь его родителей и его самого. Но для мальчика пока было гораздо важнее, что к этому возрасту, согласно самурайским канонам, его стали обучать каллиграфии и постепенно знакомить с первыми книгами, которые так и назывались: Четверокнижие, Пятиканоние и Семикнижие.
Ему сказали: «Человек достигает успеха в каллиграфии, если бумага, кисть и чернила пребывают в гармонии друг с другом». Но в том-то и дело, что они все время норовили перессориться!
Когда он решил похвалиться перед отцом первыми сносно нарисованными иероглифами, тот заметил, потрепав его за косичку:
– Всю свою жизнь прилежно учись. Даже плохой писарь достигнет успехов в искусстве каллиграфии, если он будет настойчиво заниматься, подражая классическим свиткам. Каждый день становись более искусным, чем ты был за день до этого, а на следующий день – более искусным, чем сегодня. Совершенствование не имеет конца.
И это тоже была одна из самурайских заповедей.
Когда Дзигоро уже казалось, что его иероглифы достаточно точно копируют древние свитки, отец вдруг сказал ему:
– Ты, конечно, усвоил, что основной секрет каллиграфии – не делать небрежных движений. Однако при этом движения кисти твоей руки могут стать неловкими и закрепощенными. Нужно пойти дальше, мальчик, и научиться умело отходить от нормы. Это пригодится тебе и в других делах.
Поистине совершенствованию не было видно предела.
Дзигоро чувствовал, что мать и отец любят его. Но с ранних лет у него были свои обязанности: быть вежливым, соблюдать правила поведения, следить за своим языком. Если он не был усерден или терпелив – это не проходило ему даром: родители могли выбранить его и даже на один день оставить без еды.
Он знал, что отца огорчает его неловкость в физических упражнениях, но он всегда делал выбор в пользу книг.
Когда ему пошел одиннадцатый год, семья переехала в Токио. Это уже была иная страна, иной образ жизни: вместе с упразднением сегуната навеки прекратили свое существование самурайские кланы во главе со своими владетельными главами. Аграрная реформа подорвала основы крупного помещичьего землевладения.
В связи с созданием регулярной императорской армии были распущены княжеские дружины и тысячи служилых самураев пополнили ряды ронинов – самураев без места службы. Было отменено их право на ношение мечей.
Часть ронинов устремилась в большие города – отец Дзигоро Кано был из их числа. Нам неизвестно, где он применил свое разностороннее образование – многие прежние мастера фехтования и стрельбы из лука осваивали профессии учителей, врачей и инженеров. Часть наиболее преданных военному делу пошла на службу в императорскую армию.
Однако многие самураи стали наставниками многочисленных школ дзю-дзюцу – национальных видов борьбы. Школы соперничали между собой и в пылу конкуренции нередко поступались нерушимыми прежде канонами своего мастерства: забывались необходимые моральные и духовные принципы. Да и приемы единоборств теряли прежнюю отточенность – ведь учеников уже не отбирали с такой тщательностью, важно было прежде всего, чтобы они могли платить. И сами наставники далеко не одинаково владели необходимыми умениями.
Уходила самурайская элитарность боевых единоборств. Искусство национальных единоборств ждало того, кто восстановит его былую чистоту.
А тот, кому предстояло стать этим спасителем, пока и не думал посвятить себя единоборствам. Он усердно и успешно заканчивал среднюю школу, и у семьи доставало средств, чтобы Дзигоро продолжил свое образование в Токийском университете. Иначе и быть не могло: пали незримые стены законов, ограждавших страну от иноземцев. На Японские острова хлынул поток прежде всего научно-технической информации, которая быстро впитывалась и применялась на практике.
Но и в этой новой жизни очень годились те правила, что были впитаны с младенчества и ранней юности. На студенческих вольных пирушках всплывало вдруг в памяти любимое отцом изречение сэнсэя Дзете Ямамото: «Много неудач связано с тем, что люди выпивают слишком много. Это большое несчастье. Человек должен знать, сколько он может выпить, и желательно, чтобы он не выпивал больше».
Голос из недалекого детства советовал студенту Дзигоро Кано: «Желательно каждый день вечером планировать следующий день и составлять список своих основных дел. Это еще одна возможность опередить других». И он прислушивался к этому голосу, потому что был по-хорошему честолюбив и хотел опередить многих, если не всех.
Увлекаясь университетскими диспутами, Кано иногда напоминал себе: «В искусстве красноречия главное – умение молчать. Если тебе кажется, что в каком-то деле можно обойтись без разговоров, работай, не проронив ни слова. Если ты видишь, что в каком-то деле слова должны быть сказаны, говори коротко и ясно».
В эти же студенческие годы, изучая древние и современные философские течения, он и сам начал задумываться над возможностью достижения гармонии тела и духа. Ведь об этом же говорили и каноны самурайского кодекса: «Есть достоинство во внешнем виде. Есть достоинство в спокойствии. Есть достоинство в краткости слов. Есть достоинство в безупречности манер. Есть достоинство в величавости поступков. И есть достоинство в глубоком постижении и ясном понимании. Все достоинства проявляются на поверхности, но их залог есть простота мысли и сила духа».
Только к восемнадцати годам Кано окончательно и серьезно осознал необходимость восполнить пробел в своем физическом развитии. Это было, по всем нормам, позднее решение. Но он взялся за его осуществление с терпением и усердием, с каким прежде брался за книги. Было выбрано, конечно, самое популярное из единоборств – дзю-дзюцу (или джиу-джитсу, как привыкли это произносить европейцы).
Сначала мудреной технике захватов и бросков его учили знаменитые мастера Тэнсин синъе-рю (школы Истинной сути души Неба), а затем наставники из Кито-рю (школы Подъема и ниспровержения).
Переходя из до-дзе (зала для тренировок) то в библиотеку, то в аудиторию, он тем не менее успешно закончил университет, одновременно преподавая литературу в школе для богатых японцев.
Но уже давно главное место в жизни Кано стала занимать иная школа – спортивная школа Кито-рю и ее сэнсэй Икубо Цунэтоси. Икубо – бывший самурай, долгое время вел занятия по джиу-джитсу в Сегунате. Новый ученик перенял у него не только изящество и точность движений, но и упорство, жизнестойкость: старый самурай жил в бедности, но хранил верность любимому единоборству и не соглашался ради денег делиться с кем попало секретами своего мастерства.
Тренируя своего прилежного ученика, сэнсэй Икубо Цунэтоси, как величайшую тайну, поведал Кано, что в основу принципов Кито-рю положены два секретных древних трактата, ставших известными основателю школы – монаху Такуану. Труды эти невелики по объему, но, по преданию, содержат важнейшие принципы боевых единоборств и касаются практики буддийской психотехники дзен, которая позволяет добиться поразительных результатов в концентрации сил и самовнушении.
