командой. Клинки опустились, японцы расступились, пропуская вперед верхового офицера. Подъехав ближе, тот указал саблей на револьвер в руке Ландсберга, жестом приказал бросить оружие. Пожав плечами, Карл бросил револьвер под ноги.
Японский офицер отдал новое распоряжение. Двое верховых спешились, и под прикрытием остальных быстро и сноровисто сначала связали пленным руки, а потом соединили их веревкой в короткую цепочку. Жестами велели идти к дороге, а доведя, велели сесть на обочину.
Мимо пленных, в сторону Мало-Тымово, проходили победоносные японские подразделения. Пехота, конница, артиллеристы. Невеликие японские лошади проворно тащили пушки и снарядные ящики. Проходящие мимо пехотинцы косились на пленных. Верхоконные приостанавливались, оживленно обменивались отрывистыми фразами, окликали конвойных японцев, что-то у них спрашивали – те отвечали односложно и явно неохотно. То ли блюли свой устав, то ли злились на свою солдатскую судьбу, заставившую их вместо победного марша в строю соотечественников охранять на обочине дороги четырех грязных оборванцев.
Уже в сумерки к пленным подвели еще одну цепочку связанных – двенадцать человек. Из Ландсберговской дружины среди них был только один. Четверо были в солдатских форменках, со знаками отличия Николаевского батальона, остальные на вид казались сугубо гражданскими. Это подтверждали и небритые бороды.
Разговаривать пленным не позволили: конвойный солдат без лишних церемоний ткнул штыком в плечо одного из новичков, попытавшегося шепотом выяснить – кто тут и откуда.
Чуть погодя японские солдаты соединили две цепочки пленных в одну. Подняли и погнали вперед, усилив конвой. Ландсберг оказался в цепочке третьим, впереди шли Семенчук и Качкин. Двигались в быстро густеющей темноте, и Карлу пришла в голову шальная мысль: не попробовать ли бежать? Чем черт, как говорится, не шутит? Японцы пленных почему-то не обыскали – в карманах у него так и брякали револьверные патроны, а в нагрудном кармане топорщилось объемистое портмоне. Однако руки им спутали качественно, такую веревку не порвешь, не растянешь – только резать. А чем резать?
Чуть ускорив шаги – конвойные шли в конце цепочки – Ландсберг шепотом спросил у Качкина, шедшего перед ним:
– Ножика у тебя нет случаем? Или лезвия какого? Нету? Жалко… Попробуй у Семенчука спросить – может, у него есть?
Ножа ни у кого из дружинников не оказалось. Замыкающий Ландсберговской четверки фельдфебель Сафронов спрашивать про нож у привязанного за ним солдата поостерегся. И конвойные были близко, да и как у незнакомого про нож спрашивать? Так и дошли до околицы Мало-Тымова. Миновали уже выставленный японский пост охраны. Здесь пленных снова усадили на обочину, а один из конвойных затопал сапогами в поселок – очевидно, за распоряжением насчет русских пленных.
Вскоре от поселка бегом прибежали четверо солдат с факелами, пленных подняли и подвели к вместительному амбару. Запихивая пленных в амбар, японцы сняли общую веревку, однако руки развязывать никому не стали. Вместе с пленными в амбаре заперли и одного японского солдата – с факелом и складным парусиновым стульчиком. Остальные часовые остались снаружи.
– Вот черти косоглазые! – заворчал один из солдат-николаевцев. – А как же по нужде, ежели приспичит? Руки-то сзади связаны… В штаны дуть?
– А пожрать, интересно, дадут али как? – откликнулся кто-то из темного угла.
– Ага, они тебе тут разносолов приготовили, дожидайся! – буркнул Семенчук.
Часовой у двери зашевелился, что-то коротко сказал, погрозил «арисакой» с примкнутым штыком. Потом достал из кармана часы, показал их пленным, что-то приговаривая. Когда он постучал по циферблату и показал два пальца, Ландсберг догадался:
– Ребята, через два часа нас либо покормят, либо в расход отправят. Видите – опять часы показывает!
– Утешил, разъяснил! – угрюмо откликнулся солдат. – Либо покормят, либо прибьют – вот спасибочки!
– А по-ихнему, братцы, никто не разумеет? – вопросили с надеждой из темного угла.
Никто не откликнулся.
Кое-как устроившись вдоль стен амбара, пленные привалились к ним и так, полусидя, и задремали.
Часа через два, как и предсказывал Ландсберг, снаружи зашумели, послышался громкий топот сапог и стук копыт.
– Ну, держись, крещенные! – испуганно зашептали из угла. – Чичас резать начнут!
– Замолчи, дурак! – прикрикнул солдат-николаевец. – Хотели бы убить – зачем держать бы тут стали?
Двери амбара распахнулись, и внутрь вошла группа солдат во главе с офицером. У японцев в руках были факелы, и в их неровном свете азиатские лица казались злыми и угрюмыми. Офицер уселся на мгновенно освобожденный караульным стул, оперся обеими руками на необычно длинную саблю и начал говорить. Произнеся несколько фраз, он замолчал и поглядел назад. Тут же один из группы солдат выдвинулся вперед один и начал переводить:
– Гаспадзина офицер жерает иметь… э… списоку. Ваши списоку…
– Пущай твой офицер велит руки развязать, – загомонили сразу несколько человек. – По нужде требывается, аж в глазах темно! Штанов не расстегнуть – вон один уже и обдырился. Митрофан, покажись япошкам!
– Списаку! – стоял на своем толмач. – Гаспадзина офицер будет много сердится без списаку!
Ландсберг решил вмешаться. Вспомнив, что во время своего японского путешествия он встречал в Нагасаки множество военных инструкторов из Германии, он предположил, что офицер может знать немецкий язык.
– Господин офицер понимает по-немецки? – громко спросил он.
Офицер важно кивнул.
– Тогда я от имени всех военнопленных должен заявить вам протест. Нас держат со связанными руками около шести часов. Мы лишены возможности отправлять естественные человеческие потребности. Япония подписала Конвенцию, которая запрещает подобное издевательство, господин офицер императорской армии Японии!
– Кто вы такой? – медленно, подбирая слова, спросил в свою очередь офицер.
– Я военнопленный, как изволите ли видеть. Командир добровольческого отряда.
– Офицер? Тогда где же ваше форменное обмундирование?
– Я командир нерегулярного военного ополчения. Народного ополчения…
– В директивах командующего японским экспедиционным корпусом генерал-лейтенанта господина Харагути ничего не говорится о народном ополчении и каких-либо нерегулярных воинских частях на острове. Я вижу, здесь есть несколько человек в военной форме. Это – солдаты, – он указал на николаевцев. – Все остальные, взявшие в руки оружие и наносящие ущерб императорской армии – есть бандиты. Их мы казним без суда и следствия.
– Тем не менее, господин офицер, мы требуем соблюдения офицерами японской армии положений Гаагской Конвенции, – вежливо возразил Ландсберг и тут же добавил уже по-русски. – Митрофан, или как тебя там? Выйди ты вперед. Ей-богу! Не до стеснения тут. Покажи штаны свои!
Рассмотрев обширное мокрое пятно на шароварах ополченца, японский офицер, видимо, счел требования пленных обоснованными. Он отдал короткую команду и выразительно показал пленным на дальний угол амбара. Солдаты за его спиной защелкали затворами винтовок, показывая, что бунта не допустят.
– Господин командир ополчения, вы согласны точно перевести людям мои распоряжения? – обратился к Ландсбергу офицер. – Я должен иметь точный список всех пленных, находящихся здесь.
