граф Шаховской, который возвращался на Сахалин тем же пароходом. На острове я достроил для него тоннель, а в благодарность Шаховской спас меня от рудников.
Военный губернатор и начальник войск острова Сахалин генерал-лейтенант Ляпунов стал единственным губернатором, умудрившимся во время Русско-Японской войны сдаться в плен. 17 июля 1905 года он направил парламентёра к командующему японскими экспедиционными силами генерал-лейтенанту Харагути Кенсаи послание:
«Ваше превосходительство! Недостаток медикаментов и перевязочного материала и вследствие этого отсутствие возможности оказания помощи раненым вынудили меня предложить Вашему превосходительству прекратить военные действия из чисто гуманных соображений».
Лукавил «судебный генерал»! Основные военные силы оставили западное побережье острова и умчались под предводительством Ляпунова в селение Онор без единого выстрела, – а поэтому и боеприпасов было вполне достаточно, и медикаменты с перевязочным материалом уцелели. С врагом – действительно до последнего патрона – сражалась прикрывающая позорное отступление Первая саперная дружина Ландсберга. Ей, признаться, и перевязочный материал с медикаментами не потребовался – большинство дружинников были убиты в кровопролитных боях. Раненых японцы добивали штыками.
Ничего этого Ляпунов не знал. Да и наверняка знать не желал!
19 июля 1905 года Ляпунову, окопавшемуся со своим штабом в селении Онор, доложили: прибыл парламентер от Харагути. Штабом экспедиционных сил Японии дано согласие на «почетную» сдачу гарнизона в плен.
Начальник войск острова Сахалин ко времени прибытия японского парламентера сел за стол кушать. Отложив куриную ножку с косточкой, обернутой папиросной бумагой, Ляпунов просветлел лицом, вытер пальцы влажной салфеткой, перекрестился и поднял на порученца честные глаза:
– Услышал господь наши молитвы! Ты, голубчик, того – пригласи парламентера к столу! Скажи: приглашаю перекусить чем бог послал.
Через несколько минут адъютант вернулся:
– Отказывается япошка! Вас требует, ваше высокопревосходительство – лично в руки письмо передать.
– А мы не гордые, поручик! – генерал-губернатор тщательно стряхнул с бороды крошки и игриво подмигнул адъютанту. – Выйдем, окажем почтение парламентеру!
Вернувшись к прерванному обеду, Ляпунов озабоченно обглодал куриную ножку и распорядился принести опросные листы, розданные накануне офицерам гарнизона на военном совете. Большинство из них не знало истинного положения дел с боеприпасами и перевязочным материалом и приняло во внимание выкладки генерал-губернатора и высказалось за сдачу в плен.
Жалея, что сие страховочное согласие не единогласное, Ляпунов подписал загодя заготовленный приказ:
«Недостаток продовольственных и огнестрельных припасов, а также шанцевого инструмента, отсутствие санитарных средств, громадное численное превосходство японской армии и отсутствие подготовленного пути отступления поставили нас в такое положение, при котором дальнейшее сопротивление было бы бесполезным кровопролитием. Ввиду этого, получив предложение командующего японской армии, высадившейся на остров, сдаться, я собрал военный совет, на котором по обсуждении общего положения…».
* * *
В плен Ландсберг попал не по пораженческой задумке генерал-губернатора Ляпунова, а за несколько дней до объявленной им общей капитуляции гарнизона.
…С рассветом четвертого дня боев остатки его дружины, отбиваясь от висящих на пятках японских солдат, оказались уже вблизи Мало-Тымово. В строю оставалось не больше трех десятков дружинников. Обозленные яростным и упорным сопротивлением дружинников, интервенты, имеющие многократный перевес в живой силе и вооружении, подтянули на первую линию пушки с пулеметами и били по сдерживающим их защитникам изо всех стволов. Шрапнель и свинцовый град буквально косили дружинников. Ландсберг видел, как то справа, то слева падают на землю его ополченцы. Из редколесья прозрачных осин и берез на отступающих с боем сахалинцев то и дело с визгом вылетали японские кавалеристы. Над их головами короткими молниями часто взблескивали клинки. Почти каждый взмах стали вырывал из рядов дружинников очередную жертву. Не щадили кавалеристы и тех, кто встречал их с поднятыми руками – были и такие, чего уж там!
Стреляя из берданки и подбадривая своих людей, Ландсберг потерял счет времени. Когда в подсумке не осталось патронов, винтовку он бросил. Оставался револьвер, однако для прицельного огня из офицерского оружия расстояние до врагов было великоватым. С оставшимися в строю ополченцами Ландсберг по мелколесью упорно пробивался за далеко ушедшим арьергардным отрядом капитана Борзенко, которому и была придана его дружина. Люди петляли меж стволами деревьев, пытались хорониться в низинках. Подпуская атакующих врагов поближе, Карл стрелял только наверняка, с нескольких шагов. Рядом время от времени хлопали винтовочные выстрелы последних его дружинников. Однако хлопки берданок становились все реже и реже…
В конце концов рядом с Ландсбергом остались трое дружинников – ефрейтор Качкин, фельдфебель Сафронов и рядовой Семенчук. В перелесках вдоль дороги еще гремели выстрелы, и японские пулеметы продолжали сыпать длинные очереди, однако было уже ясно: дружины больше нет… Трое последних с Ландсбегом во главе продолжали пробиваться к Мало-Тымову с отчаянием обреченных, вряд ли отдавая себе отчет – для чего, собственно? Проще было бы, наверное, уйти в таежную чащу, затаиться от преследователей где-нибудь в буреломе. Но назначенные в прикрытие люди выполняли полученный приказ и меньше всего думали о себе…
Вдруг японские пулеметы как по команде смолкли, и Ландсберг оглядел своих спутников. Фельдфебель и ефрейтор выглядели явно бодрее Семенчука. То, что именно эти люди выжили в бою и выдержали долгое отступление под непрерывным обстрелом, Ландсберга не удивило. Военная косточка, что ни говори. Сафронов и Качкин до каторги, куда попали за воинские преступления, успели послужить в регулярных войсках. И хотя боевого опыта не имели, солдатская наука пошла им, как видно, на пользу. Семенчук был тоже из каторжных, однако за что был осужден – Ландсберг не знал. Воевать же он явно не умел – однако не роптал и сражался яростно.
– Командир, может, в тайгу уйдем? – крикнул ефрейтор Качкин. – Возле дороги как зайцев перебьют ведь…
Ландсберг и сам постепенно пришел к этой мысли. Действительно, пора было уходить с линии огня. Отдышаться, передохнуть хотя бы несколько часов. Разжиться патронами из подсумков убитых товарищей. Может, встретятся уцелевшие в этой бойне?
Но уйти в тайгу они не успели. Шестеро японских кавалеристов внезапно появились откуда-то сбоку, окружили дружинников. Солдаты что-то кричали гортанными голосами, скалились, совершенно недвусмысленно сверкали клинками сабель. Казалось, они ждали только первого угрожающего движения – и бросятся вперед. Зарубят. Чего они ждут?
– Ребята, бросай оружие! – прохрипел Ландсберг. – Руки в гору! Может, не тронут…
– А сам-то чего с револьвером стоишь? – огрызнулся Сафронов. – Героем помереть желаешь, начальник?
– Командир бросает оружие последним. Выполнять приказание!
Помедлив, дружинники вразнобой кинули под ноги винтовки. Однако руки поднимать не спешили, исподлобья глядя на готовых к нападению японцев. И те бросились, однако в последний момент были остановлены раздавшейся откуда-то сзади властной
