засвидетельствовать свое почтение…
– В корзину!
– Отставной капитан Локтев, домовладелец, имеет честь предложить нашему семейству местожительство в одном из его доходных домов. Условия самые выгодные. Обойдетесь, господин Локтев – в корзину! Граф Ивелич – ого, какая птица! Без приписок свою карточку прислал – ну, его, полагаю, тоже в корзину…
– Ивелич, говоришь? – встрепенулся Карл. – Погоди-ка, Олюшка! А имя свое граф указал?
– Марк Александрович Ивелич, полковник в почетной отставке. Твой знакомый?
Ландсберг взял карточку.
– Боже мой, Марк! Это больше, нежели знакомый, Олюшка! Это друг и брат… Когда-то мы служили с ним в лейб-гвардии Саперном батальоне. Как говорят, одной шинелью в походах укрывались! Зачем, интересно, бравому легионеру понадобился старый каторжник?
Устремив невидящий взгляд за окно, Ландсберг некоторое время молча покусывал губы. Затем, словно очнувшись, решительно протянул карточку графа супруге:
– В корзину, майн либе!
– Но почему, Карл? Ты говоришь – друг и брат. Разве приязнь таких людей достойна корзины? Неужели тебе не хочется встретиться с этим человеком?
– Мне безумно хочется повидать Марка! Очень хочется! Но мне, пойми, неудобно! Каково будет подать ему руку? И такое же неудобство при встрече, уверен, будет испытывать и граф Ивелич! Он был и остался графом, ныне Марк – полковник в почетной отставке, а я? Каторжник… Тем более, газеты пишут обо мне всякие гадости…
Помолчав, Ландсберг решительно заявил:
– В корзину, Олюшка!
Однако супруга, подумав, все же отложила карточку графа в сторонку.
* * *
Шли дни, и Ландсберг с супругой начали понемногу привыкать к новому затворническому укладу своего бытия. Начал понемногу спадать и газетный ажиотаж вокруг возвращения Ландсберга в Петербург. Тем не менее газетчики не оставляли надежд проинтервьюировать пикантную персону, и периодически предпринимали попытки прорваться мимо бдительной охраны.
Растиражированное известие о возвращении некогда знаменитого преступника породило для Ландсберга немалые сложности в его хождениях по министерским кабинетам. К тому же, петербургские издания за неимением новой информации о «бароне-убийце» стали публиковать откровенные фантазии и придумки о каторжных похождениях Карла. Продолжала муссироваться тема ненадлежащего радения чиновников тюремного ведомства и «недозволенных вольностей» отбывающих наказание преступников. Все это, так или иначе, связывалось с именем Ландсберга. Единственной «ложкою елея в бочке дегтя» для Ландсберга стала очередная заметка в том же «Голосе».
Барон-убийца в русско-японской войне
Нашему собств. корр-ту во Владивостоке удалось найти свидетелей участия бывшего осужденного каторжника Ландсберга в военных действиях против японцев во времена столь позорно завершившейся для нашей Отчизны русско-японской войны.
Этими свидетелями явились несколько офицеров из полков Маньджурского военного гарнизона, принимавших участие в бесславной обороне о. Сахалин. По сведениям этих офицеров (их имена есть в редакции), накануне высадки японского десанта на Сахалин г-н Ландсберг оказался в числе мобилизованных. Более того: приказом бывш. Военного губернатора острова ген. Ляпунова под начало Ландсберга была отдана одна из добровольческих дружин числом 200 штыков.
Превосходящие силы высадившегося противника и ураганный огонь корабельных орудий зашедших в Татарский пролив японских броненосцев заставили защитников острова оставить позиции в береговых укреплениях и отступить в глубь острова. По свидетельству офицеров, именно дружина Ландсберга была назначена в прикрытие сего отступления, и больше суток сдерживала натиск оголтелых японских самураев, преследующих уходящую на новые позиции воинскую команду под командованием ген. Ляпунова.
– Если бы прочие защитники острова дрались столь же храбро, как Ландсберг и его команда, история военной обороны Сахалина могла сложиться бы по-другому, – утверждал в беседе с нашим корр-том штабс-капитан Р.
Добавим, что по итогам боев практически вся дружина под командованием Ландсберга была истреблена японскими самураями. А он сам, будучи контуженным, попал в плен. Заметим, справедливости ради, что всего сутки спустя вся остальная воинская команда Ляпунова, не вступая в открытый бой с противником, также сдалась на милость японских победителей.
Если подобные слухи верны, то они говорят в пользу г-на Ландсберга.
* * *
Ландсберг тем временем пытался завершить свой последний, по выражению супруги, «круг ада»: окончательное выправление бумаг по своей реабилитации и возврату прав состояния. Ежедневно он отправлялся в присутствия различных министерств и департаментов, составлял прошения и дожидался неспешного ответа на них чинов различного ранга. К обеду он обычно возвращался в гостиницу – изрядно измученный, выжатый как лимон. Дело его двигалось – медленно, с проволочками и каверзными задержками – но все же двигалось.
Перспективы завершения своего «хождения по многия мукам» подвигли Ландсберга вновь взяться за отложенные было после железнодорожного путешествия через Россию наброски к мемуарам. Не желая беспокоить Ольгу Владимировну ночными бдениями за письменным столом, Ландсберг потребовал у управляющего гостиницей новый нумер из двух комнат. И теперь каждый вечер, затворившись в кабинете, он подолгу корпел над своими заметками и намётками, иной раз заправляя свое «вечное перо» чернилами по два раза за вечер.
Новые гостиничные апартаменты оказались оснащены модной новинкой того времени – телефонным аппаратом. И теперь Ольга Владимировна, так и не сложившая с себя обязанности семейного секретаря и делопроизводителя, получала по телефону немедленное уведомление от портье о каждом визитере, желающем увидеться с ее супругом. Число этих визитеров с течением времени тоже становилось все меньше и меньше, и к концу второй недели затворничества сократилось до минимума. Именно поэтому, когда однажды вечером телефонный аппарат в нумере Ландсберга залился трелью, Ольга Владимировна, выслушав доклад портье, решилась побеспокоить мужа.
– Карл, там, внизу, какой-то посыльный. Моряк, как мне сказали. Он принес письмо от некоего вице-адмирала Стронского и настаивает на получении твоего немедленного ответа…
– Стронский? Вице-адмирал? Дослужился, молодец! Олюшка, да знаешь ли ты, что сей Стронский на самом деле и есть мой ангел-хранитель? Ежели бы не он, то по прибытию на Сахалин я действительно попал бы в рудники, и нас с тобой нынче бы тут не было! Протелефонируй портье сейчас же, майн либе, попроси посыльного подняться!
– Его высокопревосходительство вице-адмирал Стронский тяжело болен, и по дому-то еле-еле ходит с палочкой, – объяснил посыльный. – Так что просит вашу милость пожаловать к нему для очень важного сообщения. Что прикажете передать?
Слушая старого матроса, Ландсберг успел прочесть короткое письмо от Стронского и обернулся к Ольге Владимировне:
– Олюшка, я, пожалуй, съезжу к господину Стронскому прямо сейчас. Неудобно заставлять ждать человека, которому я многим обязан. Да, и предупреди, пожалуйста, нашего стража у дверей, что сопровождающий нынче мне не нужен…
– Но кто этот вице-адмирал, Карл?
– На пароходе «Нижний Новгород», который перевозил на Сахалин осужденных в каторгу, Стронский исполнял должность старшего помощника капитана. Именно он добился, чтобы на мои способности обратил внимание начальник каторги
