беспредельна. — Мне вовсе не хочется столкнуться с хозяином этого шалаша. Эй, Саладин, пошли!
С этими словами она ухватила кота поперёк туловища и прижала к себе. Саладо не выпустил изо рта колбасы, а потому не смог и завопить, из его утробы вырвался лишь глухой негодующий рёв.
Что до Луи, то его вдруг заинтересовал полураскрытый мешок неведомого бродяги либо грабителя. Что-то странно блеснуло в нём, и молодой человек, наклонившись, сунул в мешок руку (в конце концов, ведь не он раскрыл его!) Через несколько мгновений рыцарь выпрямился, держа в руке небольшой кривой кинжал в замысловато украшенных ножнах и плоскую серебряную коробочку с выпуклой крышкой.
— Что это? — спросила, сразу заинтересовавшись, девушка. — Какой необычный нож!
— Нож-то сарацинский! — задумчиво произнёс Шато-Крайон, осторожно обнажая оружие и рассматривая его в полосе солнечного света. Хм! Острый, будто бритва...
— А что за странные бороздки вдоль лезвия, до самого конца?
— Я видел такие. Там, в Киликии, где завершил свой поход Фридрих Барбаросса. Один армянский князь [11] привёз кинжал в подарок императору и рассказал, что турки и сарацины смачивают эти клинки ядом — благодаря бороздкам яд долго держится на лезвии.
— Ой! — ахнула красавица, ещё сильнее сжимая кота, который барахтался в её руках, но не желал выпускать недоеденную колбасу. — А... а этот кинжал не отравлен?
— Откуда же мне знать? Разве что проверить на Саладине, но, боюсь, вы мне никогда этого не простите! Однако, коробочка, пожалуй, ещё интереснее!
С этими словами он не без усилия поднял крышку крохотной шкатулки. Она была на две трети наполнена маленькими зеленоватыми шариками. Луи взял один из них, потёр между пальцев, понюхал, лизнул и что есть силы сплюнул.
— Так и есть!
— Это яд? — в широко раскрытых глазах девушки появился ужас.
— Вообще говоря, почти что яд, — ответил граф шато-Крайон. — Правда, от него не умирают. По крайней мере, от небольших его доз. В Антиохии мне даже случилось попробовать это, и я потом долго не мог понять, что творится с моей головой... Говорят, несколько крестоносцев умерли от этого. Арабы и турки зовут его «хашиш». Это — дурман, с помощью которого магометане вызывают у себя адские видения, призывают дьявола и творят заклинания. Но с собой его обычно не возят. Никто, кроме... О, Боже, но откуда же они могли взяться здесь, во Франции?!
— Святая Мария! Вы пугаете меня, рыцарь! Кто «они»?
Луи пожал плечами, как можно аккуратнее закрыл коробку и осторожно убрал её обратно в мешок вместе с кривым кинжалом.
— Мне рассказывал о них мой молочный брат Эдгар. Его прадедом был один знаменитый рыцарь, которому во время первого крестового похода пришлось сражаться с сарацинскими демонами — ассасинами. Их боятся даже магометанские князья и султаны. Это таинственное воинство, обитающее где-то в горах, то ли в Аравии, то ли ещё где-то. Называют их «хашшишины», по-нашему, ассасины, из-за того, что они всё время возбуждают себя дурманом, который даёт им отвагу и презрение к смерти. Они считают себя единственными верными слугами пророка Магомета, и всех, кто, по их мнению, плохо ему служит, убивают...
— Я тоже о них слыхала! — голос девушки задрожал, кажется, она готова была в ужасе убежать, но любопытство ещё удерживало её на месте. — Я... Мой дядя их видел! Он ведь тоже участвовал в крестовом походе, он только недавно вернулся из Палестины. И он рассказывал об ассасинах... Они служат Старцу горы, а он считает себя новым пророком и повелевает жизнью и смертью своих подданных, приказывая им убивать всех неугодных. Но... Мессир граф! Вы же не хотите сказать, что здесь, у нас, объявились ассасины?!
Молодой человек открыл рот, чтобы ответить, как вдруг застыл, чутко вслушиваясь.
— Сюда идут! — прошептал он.
— О, Боже! А если... это они?! Что же нам делать?!
Шорох осторожных шагов доносился из-за стены, не с той стороны, откуда проникли в развалины мельницы Луи и его спутница, а со стороны высохшего русла, ставшего глубоким оврагом. К этому оврагу примыкала внешняя стена дома мельника, и в ней виднелся пролом, через который вполне можно было войти, следовало только как следует пригнуться.
Луи с досадой подумал о том, что, отправляясь на поиски кота, не захватил с собой арбалета, оставив его на седле абиссинца. Меч рыцарь, разумеется, тоже не брал на охоту, и сейчас его единственным оружием оставался кинжал, висевший в ножнах у пояса. Тем не менее, граф Шато-Крайон нисколько не боялся встречи с загадочным обитателем развалин, он был уже испытанным бойцом, и мысль о возможной схватке даже обрадовала его. Однако тут же он подумал, что незнакомца хорошо бы вначале как следует разглядеть. И уже в самый последний момент Луи услыхал неясные голоса и понял: к тайному убежищу идут по крайней мере двое. А раз так, то можно и послушать, о чём они говорят!
Юноша довольно бесцеремонно обхватил талию девушки и толкнул её за зелёную завесу кустов жимолости, тут же нырнув туда и сам. Он приложил палец ко рту, одновременно осторожно отобрав у своей спутницы кота. Луи не собирался давать Саладину свободу, просто решил, что сам скорее с ним справится. Колбаса всё ещё торчала из пасти обжоры, и тот не мог замяукать, не бросив своей добычи.
Кусты надёжно скрыли молодых людей, но сами они сквозь просветы ветвей отлично видели и проём в стене, и примитивную палатку, и валявшийся на земле мешок.
В проёме возникла сперва одна, затем другая тёмная тень, и два человека проскользнули в дом мельника. Первый из них был рослый мужчина в довольно богатой одежде французского покроя. Его лицо, тонкое, нервное, наполовину скрывал опущенный капюшон плаща. Правда, плащом это одеяние можно было назвать разве что в
