ребенка.
— Так, — сказал Симон, укладывая глухонемого на тюфяк Людовика, — сиди смирно, Капет, в своей корзинке! Видишь, твое место теперь занято.
— Мастер, — робко проговорил Людовик, — могу ли я задать тебе один вопрос?
— Спрашивай, безымянное создание.
— Мастер, этот мальчик умрет, когда меня спасут?
— Что ты хочешь сказать этим?
— Если этот бедный мальчик должен умереть из-за меня, то лучше я останусь, если…
— Ну, договаривай, договаривай. Что же, ты хочешь остаться здесь?
— Да, мастер, если его будут бить и мучить вместо меня, и он умрет, то я лучше останусь; я не хочу, чтобы другого били из-за меня, это нехорошо и…
— Ты глупый мальчик, — сказал Симон, грозя ему кулаком, — и сам не знаешь, что говоришь. Только посмей еще разговаривать!.. Я забью до смерти тебя и этого мальчишку. Сейчас изволь спрятаться в корзину и не смей нос показывать. Слышишь!
Людовик поспешно юркнул в корзину; когда Жанна Мария через несколько минут осторожно приподняла крышку, она увидела, что Людовик стоял на коленях на дне глубокой корзины, подняв к небу сложенные ручонки.
— Симон, — прошептала она, — Симон, не смейся надо мной и не брани меня! Вы говорите, что Бога нет и Республика упразднила Бога и церковь, но дай мне хоть один раз стать на колени и помолиться, как молится сейчас маленький Капет и молилась австриячка на эшафоте.
Не выжидая ответа мужа, Жанна Мария опустилась на колени около корзины и прошептала:
— Людовик, слышишь ли ты меня?
— Да, я слышу тебя, гражданка, — прошептал мальчик.
— Прости меня, умоляю тебя, — прошептала Жанна Мария. — Я очень виновата пред тобой, но раскаяние овладело мной и не давало мне покоя ни днем, ни ночью. Прости меня, сын королевы, и помолись, чтобы твоя мать простила меня.
— Я помолюсь за тебя, и моя мама-королева простит тебя, ведь она была добра и всегда учила меня, что надо прощать своим врагам; я должен был поклясться моему дорогому папе, что забуду и прощу людям все зло, которое они причинили нам.
Жанна Мария опустила голову и зажала рот руками, чтобы заглушить крик, готовый вырваться из ее груди.
Мало-помалу в мрачной комнате Симонов все успокоилось. Шепот в корзине затих, Жанна Мария тихо пробралась к своей постели и заснула; на тюфяке стонал больной ребенок, преемник Людовика, спокойно спавшего на дне корзины. Один только Симон не спал; его, по-видимому, мучила какая-то неотвязная мысль. Он сидел на скамейке, около догоравшей свечи; его лоб был наморщен, а глаза с выражением злобы и угрозы были устремлены в пространство.
— Это должно быть, — пробормотал он наконец, — иначе я ни минуту не буду иметь покоя. Один из нас должен умереть, чтобы не выдал другого. Я не хочу быть одним из них — значит, им будет Тулан.
Он встал с видом человека, принявшего непоколебимое решение, и, кинув взгляд на больного ребенка, бросился на постель; протяжный храп скоро возвестил, что мастер Симон заснул.
На следующее утро в нижнем этаже Тампля царило необычайное оживление; вещи Симона поспешно выносили на наружный двор и нагружали на телегу, приготовленную посыльным Туланом. Около воза стоял член комитета и осматривал каждый вынесенный предмет, открывал всякий ящичек и корзинку.
— Пожалуйста, гражданин, осматривай все хорошенько, — говорил Симон, приветливо кивая чиновнику. — Ведь в Республике мы все равны, а потому почему бы мне не подвергнуться сегодня тому, что я сам буду делать завтра с другими. Ведь ты знаешь, что я назначен таможенным чиновником к заставе Макон и отныне тоже буду переворачивать вещи всех вас. Кажется, уже все? Там осталась еще корзина с платьем и бельем моей жены; вон она несет его с посыльным; это ее святыня.
Жанна Мария вошла во двор, неся на веревках вместе с посыльным большую корзину; крышка корзины была полуоткрыта, и из нее выглядывали различное женское платье и платки.
— Посторонись, — со смехом закричал Симон, — дай место гражданке Симон и ее драгоценному приданому!
— Не смейся, пожалуйста! — сказала жена, грозя ему кулаком. — Если мое имущество, по-твоему, не достаточно хорошо, то купи мне новые вещи!
— Гражданка, твое приданое восхитительно, — засмеялся Симон. — Давай я помогу посыльному поставить его на телегу, а то тебе очень тяжело!
Он схватил корзину и вместе с посыльным в один миг поставил ее на телегу.
— Постойте, постойте, дайте мне раньше осмотреть корзину! Ты же знаешь, гражданин, что таково требование закона.
— В таком случае, гражданин, потрудись влезть на телегу; ведь ты не станешь требовать, чтобы мы опять стаскивали такую тяжелую штуку, — спокойно проговорил Симон.
— Хорошо, гражданин, я не требую этого, но должен осмотреть корзину; это моя обязанность.
Чиновник прыгнул на телегу, но Жанна Мария уже предупредила его и, открыв корзину, поддерживала крышку.
— Осмотри ее, гражданин, — с достоинством проговорила она, — и убедись, что здесь находятся только мои платья, а потом доложи Республике, что ты счел нужным осмотреть корзину известной вязальщицы гильотины, как будто Жанна Мария — переодетая герцогиня, собирающаяся уйти из рук правосудия.
— Прошу прощения, гражданка, но такова моя обязанность…
