то ругал себя дезертиром, то оправдывался тем, что в будущем обязательно подробно опишет войну сицилийских рабов против Рима.
– Мне следовало бы умереть, как Манию Эгнацию… как Мемнону, в бою, с мечом в руке, – трясясь на повозке и сдерживая стоны, говорил сириец Ионе. – Это был бы достойный конец… Но я не забуду… если выживу, все напишу в своих записках… Вряд ли кто-нибудь, кроме меня, одного из немногих образованных участников этой войны, напишет о ней правду. Наше правое дело извратят будущие историки из среды благополучных сословий, которые будут изображать нас варварами и злодеями. Такими мы и останемся в памяти будущих поколений. Может быть, мои правдивые воспоминания оставят след в анналах какого-нибудь ученого грека, которому я передам свои записки.
Иона соглашалась с ним, только бы вывести его из подавленного состояния…
Спустя много лет историк и философ Посидоний с Родоса во время своего морского путешествия посетил остров Лесбос, остановившись на несколько дней в Митилене. Посидоний в то время уже готовил к публикации первые книги своей «Истории», являвшейся продолжением фундаментального исторического труда Полибия. Кто знает, может быть, там он встретился с Эвгенеем или кто-то другой передал историку его записки о рабской войне в Сицилии, и эти записки стали ценным дополнением к тем тенденциозным сообщениям, которые Посидоний получал от надменного и недобросовестного римлянина, каким являлся Луций Лициний Лукулл, коротавший свой век изгнанником в Гераклее Минойской, или в беседах с его шурином Метеллом Нумидийским, который посетил Родос в период своего временного изгнания из Рима год спустя после описываемых событий.
Современные исследователи полагают, что Посидоний – единственный из писателей, который, будучи современником тех событий, более или менее точно запечатлел в своем большом сочинении сицилийскую эпопею. Он был родосским греком и не очень-то считался с гордостью потомков Ромула, не видевших в войнах с рабами ничего, кроме варварства, разрушений и позора своих поражений. Римские писатели только вскользь упоминали об этих событиях, избегая каких-либо подробностей. К сожалению, труд Посидония не дошел до наших дней, но, как считают, Диодор Сицилийский особенно прилежно использовал его сочинение при написании своей «Исторической библиотеки», сохранившиеся отрывки которой послужили основой для нашего повествования.
На следующий день после разгрома мятежников у реки Аллары Маний Аквилий собрал военный совет. Консул объявил, что завтра, восстановив мост, легионы двинутся к Триокале.
– Пора кончать с позором этой войны. Мы должны взять противника не измором, а приступом в самое ближайшее время. Я уже послал виаторов в близлежащие города с требованием немедленно прислать мне как можно больше катапульт, баллист, онагров и скорпионов. Сами мы тоже не будем терять времени и приступим к сооружению осадных башен, таранов и виней. Думаю, подготовительный период займет не более месяца. Триокала должна пасть в течение одного или двух месяцев. Раньше я просил сенат о продлении моих полномочий в Сицилии. Пожалуй, теперь в этом нет необходимости. Я покончу с мятежом еще до начала нового года.
На рассвете следующего дня римляне принялись восстанавливать сожженный рабами мост. Уже на второй день он был готов.
Первой переправилась на правый берег трехтысячная конница союзников. Она должна была произвести рекогносцировку местности вокруг Триокалы.
Следом за конницей по мосту двинулись основные силы консульского войска: четыре римских легиона и около пятнадцати тысяч союзников. Солдаты поредевшего латинского легиона под командованием Лабиена остались на левом берегу Аллары, чтобы позаботиться о раненых и заняться погребением павших…
Сражение при реке Алларе было последним правильным сражением восставших с римлянами. Но война продолжалась еще долго. Восставшие нигде не концентрировали своих сил, и консулу Аквилию, как и предполагали Сатир и Алгальс, пришлось дробить свое войско, отправляя легатов и военных трибунов с большими отрядами против повстанцев, засевших в своих укрепленных горных лагерях. Таких лагерей особенно много было в Терейских горах. На западе острова в руках восставших оставалась Мотия, начальником гарнизона которой был ахеец Скопад. На горе Геиркте засели Сатир, Алгальс и Думнориг с тысячей бойцов.
В Триокале оставалось не более восьми тысяч человек. Они в течение двух месяцев оказывали яростное сопротивление римлянам, пытавшимся овладеть крепостными стенами. Город казался неприступным. Но против разного рода осадных орудий и стенобитных машин, катапульт, баллист и онагров, свезенных к Триокале со всей Сицилии, не могли выдержать никакие стены. В один из последних дней ноября под ударами таранов рухнула одна из стен, примыкавших к башням Гераклейских ворот. Римляне ворвались в нижнюю часть города. Здесь восставшие в течение дня продолжали драться на узких улицах и, отступая на вершину горы, поджигали за собой все, что могло гореть. Только к вечеру всякое сопротивление в нижней части города было подавлено.
Аквилию в течение еще почти целого месяца пришлось осаждать несколько тысяч повстанцев, засевших на вершине Триокалы, которая была сильно укреплена со стороны Гераклеи и Скиртеи (с других сторон ее обступали высившиеся вокруг совершенно неприступные скалы). Но у мятежников быстро иссякли съестные припасы, так как большая часть продовольственных складов осталась в нижней части города. Римляне овладели укреплениями, когда лишь немногие из осажденных, ослабевших от голода, с трудом удерживали оружие в руках. Эргамен, его сын Гермий и еще около сотни человек заперлись в царском дворце и сами подожгли его. Все они погибли в пламени вместе с хранившимися там сокровищами. Победителям не удалось захватить никакой добычи. Тевтат и Амфиарай нашли в себе силы, чтобы поразить себя мечами, когда враги с победными криками ворвались на вершину горы. Остальных римляне захватили еще живыми. По приказу Аквилия их сначала избивали скорпионами, затем сбрасывали с крутизны скал, окаймлявших вершину горы.
Покончив с Триокалой, консул обратил большую часть своих сил против Мотии. Там оставалось около трех тысяч мятежников во главе с ахейцем Скопадом. Год приближался к концу, и Аквилий торопился закончить войну. Но ей, казалось, не видно было конца. Римлянам приходилось разыскивать в горах укрепленные лагеря восставших и подолгу держать их в осаде.
В начале нового года им удалось взять приступом последний лагерь в Терейских горах. Там со всею беспощадностью действовал квестор Туберон. В своих письмах консулу он хвастался, что вдоль почти всех дорог, ведущих в Сиракузы, он расставил кресты с распятыми на них беглыми рабами. В это время Аквилий безуспешно осаждал мятежников, укрепившихся в Мотии и на горе Геиркте. Консул приходил в ярость от мысли, что ему, вероятнее всего, не придется завершить войну окончательной победой, так как срок его полномочий истек, а в Сицилию, по слухам, рвутся за военной славой преторы Рима, ставленники оптиматов. Марий писал ему, что сенат несколько раз откладывал принятие постановления относительно Сицилии. Ожидая со дня на день известия о том, что сенат по старинному обычаю назначит ему преемника, Аквилий готов был вступить в переговоры с засевшими в своих лагерях беглыми рабами. Однако его предложение объявить амнистию всем мятежникам, если они сложат оружие, было с негодованием отвергнуто большинством членов военного совета как не соответствующее величию и достоинству римского народа.
Но Аквилий не стал опускать рук и прекращать военные действия во вред будущему своему преемнику, как это сделал Лукулл, не совладавший с ненавистью к своим политическим противникам в Риме. Лукулл поплатился изгнанием за свое злобное высокомерие и беззастенчивое казнокрадство, которое он совершил в надежде, что это сойдет ему с рук. Такая же участь постигла и Гая Сервилия Авгура, который, подобно Лукуллу, поддался денежному соблазну, похитив миллион сестерциев, отпущенный римским эрарием на содержание провинциальных войск: он добровольно покинул Италию, не дожидаясь обвинительного приговора суда.
В отличие от своих предшественников Аквилий очень аккуратно обращался с казенными деньгами, выдавая их строго под отчет на самые необходимые нужды. Хотя впоследствии и он не избежал судебного преследования по обвинению в вымогательстве, но это уже была другая история, о которой мало что известно. Скорее всего, получив в управление Сицилию после завершения войны с рабами, Аквилий грабил
