Глава 1
Молитва узника
О том, что наступило утро, можно было догадаться по тусклой полоске света, появлявшейся на противоположной стене. Влажные камни ловили этот слабый отблеск, и те недолгие два часа, когда солнце стояло низко и посылало свои лучи прямо в узенькую бойницу, на сером фоне даже вспыхивали одинокие искры. Потом блеск тускнел, но на протяжении всего дня светлая полоска оставалась напоминанием, что за пределами четырёх каменных стен, влажного пола и низкого свода существует другой мир — полный шелеста листьев, птичьих голосов, порывов ветра и тяжёлых облаков в тёплом летнем небе. Через щель бойницы, чья ширина была куда меньше, чем толщина стены, невозможно было увидеть небо. Ветер сюда не проникал и вовсе — бойница выходила в простенок, и даже сильная буря едва ли могла потревожить мёртвый покой каменного склепа. Птиц порой было слышно, но только не жаворонка и не синиц — тем не нравилось угрюмое серое ущелье. Иногда ранним утром очень слабо доносился свист ласточек, а потом весь день — истеричное карканье ворон. Они гнездились в одной из бывших сторожевых башенок внутренней стены, выстроенных, когда внешней стены ещё не было, и теперь пустовавших.
В пасмурную погоду можно было и вовсе не заметить прихода дня. Полоска света на стене тогда была совсем тусклой. К тому же в разное время суток жара и прохлада не сменяли друг друга: в склепе всегда было сыро и душно. Это летом. Зимой, наверное, холодно до ломоты в костях.
В это утро вопли ворон раздались почти возле самой бойницы. Должно быть, в простенок свалился кусок добычи, и птицы из-за него дрались, бранясь и взвизгивая, будто рыночные торговки.
Ричард открыл глаза и, зевнув, потянулся. Болью отозвалась не только всё ещё не до конца поправившаяся левая нога, но и спина. Всё оттого, что он спал слишком крепко и не менял позу. Каменная лежанка наказывала за неподвижность — тюфяка не было, тело затекало и начинало ныть уже через пару часов.
Король привстал, глянул на светлый узкий прямоугольник, извещавший о наступлении дня, перекрестился и одними губами прошептал утреннюю молитву. Потом заставил себя размять затёкшие мышцы и встать.
Жёсткая тяжесть железа и новая резкая боль, на этот раз в щиколотках и запястьях, заставили его пошатнуться, но Ричард выбранил себя за малодушие. В конце концов, сам виноват. Во-первых — приняв год с лишним назад глупое решение ехать после кораблекрушения через Германию, а не через Францию. Сам пошёл навстречу опасности, а Филипп-Август не тронул бы его. Но уж очень не хотелось оказаться в роли просителя и быть потом обязанным чванливому родственнику. Гордость! Хуже: гордыня. А за гордыню Бог наказывает всегда. И хорошо, если так, а не хуже. Ну а во-вторых — кто же перед спуском со стены по тонкой верёвке влезает в железную кольчугу? Да ещё — немецкую, которая в полтора раза тяжелее английской или французской (любят германцы таскать на себе вериги!). Не будь кольчуги, они с Марией могли бы спуститься и вдвоём. Хорошо ещё, что он вовремя заметил опасность — не хватало только, чтобы из-за него погибла эта чудесная девчонка! Да нет, уже не девчонка. И не «малыш Ксавье». Теперь она