Ознакомительная версия.
Как и Ольге – тяжело увидеть пропасть, через которую надо умудриться пройти по шаткому мостику и не свалиться.
Кстати, этот мостик мы с тобой сейчас достраиваем. Тебе так не кажется?
Размышления Руданского мне были понятны. Непонятно было другое: что делать дальше?
А на следующий день мы поссорились. Я, Кирилл и Владимир. Глупая ссора. Она вытекала из нашего непонимания того, какой должна быть крыша башни Юпитера. Кроме того, у каждого из нас была своя концепция её сооружения, что ещё больше обостряло возникшие противоречия.
Я плюнул на стройку и уехал в Балаклаву. Наверное, все мы просто устали. И требовалось время на восстановление физических сил. Кроме того, все эти бесконечные разговоры о предполагаемом проекте Николая II, в которым мы случайно оказались задействованы, так забивали наши мозги, что голова шла кругом. А это приводило к потерям ориентации, в том числе – в обычных практических делах.
У Руданского в Балаклаве был хороший товарищ – капитан катера, которого все называли дядей Вовой. Кирилл, зная, что я решил сделать в работе перерыв, очень попросил, чтобы я с ним встретился. В прошлом этот дядя Вова слыл хорошим кровельщиком, прекрасно разбирался во всевозможных конструкциях крыш.
Забегая вперёд скажу, что от встречи я не отказался. И дядя Вова нам действительно помог. И не только советом, но и делом. Он оставил свой катер на одного из своих помощников и, захватив с собой кое-какой инструмент, поехал вместе со мной в Счастливое.
Такая оперативность меня вначале удивила. Но дядя Вова быстро разъяснил. Оказывается, Руданский все уши ему прожужжал о Счастливом и башне Юпитера, которую хорошо бы восстановить. А здесь, оказывается, речь идёт о крыше!
То, что мы соорудили благодаря дяде Вове, конечно, крышей можно назвать весьма условно. Это была пирамида с высотой около полутора метров или чуть выше. Целая комната! Сверху мы оббили её металлом – белой жестью. На солнце эта пирамида сверкала так, что смотреть на неё было больно. Настоящий маяк!
Интересно было бы посмотреть на неё с высоты птичьего полёта! Как она сверкает или как притягивает к себе взгляд… Что интересно: если одна сторона сияет, как фонарь, то другая, в особенности противоположная, подсвечивается небом, фактически сливаясь с ним. И если на неё смотреть – пирамида, растворяясь с небом, просто не видна. Она как бы исчезает из реальности.
Что там я! Вон даже птицы перестали её замечать. Несколько раз видел, как какая-то пичуга со всего маха врезается в пирамиду, как в невидимое препятствие. Хорошо, что края её были наклонные, так что каждый раз обходилось без смертоубийства, крутые грани смягчали эти удары. Но эффект сам по себе казался интересным.
К башне и её необычным «способностям» я ещё вернусь. Сейчас же мне хочется сказать несколько слов о Руданском. После того, как пирамида была готов, он забрался в неё через люк, который я предусмотрел в потолке второго этажа, и долго там сидел. Мы даже беспокоиться начали – не случилось ли чего?
Наконец показалась голова Кирилла. Оказывается… он уснул. Вот так!
– Братцы, мне такой сон приснился… – просиял Кирилл. – Просто видение какое-то… Надо срочно записать его.
Отлучившись минут на двадцать, он вернулся к нам уже другим человеком.
– Вот что, – сказал Кирилл, – кажется, у меня есть сюжет для очередной книги.
– Да? – в один голос воскликнули я и дядя Вова.
– Да, – подтвердил писатель, – я буду писать о гибели Фаэтона.
– А какая связь… – не понял я и от удивления провёл в воздухе рукой. – Между всем этим… башней, нами… и гибелью Фаэтона?
– Связь опосредованная. А звеном, которое соединяет нашу жизнь и Фаэтон является… семья последнего русского императора.
Дядя Вова хмыкнул.
– Тебе нельзя долго в пирамиде сидеть. Мысли всякие в голову лезут.
– Мысли, они правильные, – защищался Кирилл, – просто в двух словах обо всём не скажешь. Надо выстроить сюжетную линию. Тогда всё станет понятно…
Спустя время, я «подъехал» к Руданскому с вопросом. Что же могло объединять наше строительство башни и планету Фаэтон.
– Гибель цивилизации, – безапелляционно ответил Кирилл.
– Нашей?
– Нет, фаэтоновской. Но если так пойдёт и дальше – то и нашей, земной.
– Хорошенькое дельце! Тут не книгу писать надо. А что-то реальное делать!
– Мы и делаем. Вон – башню построили. Точнее – почти построили. Разве этого мало?
– Башня Юпитера спасёт нашу цивилизацию? По-моему, это бред.
Руданский замахал на меня руками.
– Ты ничего не понимаешь! Башня Юпитера – это росток от старого корня. Это воплощение старой программы в новых условиях. Иными словами – это подмена понятий. Понимаешь?
– Нет… – я отрицательно замотал головой.
– Подмена одной программы существования человеческой цивилизации на другую!
Я стал понимать своего друга.
– Ты хочешь сказать, что нынешняя себя изжила, то есть мы… И нас надо… точно! Заменить? А на кого?
– На нас самих, но с иными мозгами.
– Лихо… Кирилл, это фантастика! Подобное невозможно.
– Ты – пессимист! Если «запустить» через башню сам Портал, который здесь был когда-то «заглушен» – то всё возможно. Поверь, я это чувствую.
Через несколько дней мы водрузили над пирамидой шпиль из такого же блестящего металла, как и сама крыша. Он придал всей конструкции завершённость и какую-то воздушность. Со стороны могло показаться, что это ракета, готовая в любой момент улететь в бесконечные просторы Вселенной.
Когда оба Владимира разъехались по своим домам, мы (Кириллы) приступили к следующему этапу работ. Требовалось вырыть нечто, похожее на подземный ход, и в конце его устроить нишу. Чтобы данное подземелье напоминало бы ещё один этаж. И тогда бы башня Юпитера состояла из четырёх уровней: подземного, двух этажей и помещение под пирамидой. В результате конструкция башни соответствовала бы числу «четыре», что, напомню, было символическим числом Юпитера. А кроме того – отражало бы суть проекта, заложенного сто лет назад в юсуповском охотничьем доме Николаем II.
Над нашими работами и планами можно было бы и посмеяться, сочтя их за плод нашей фантазии. Но почему-то на каждом шагу нас сопровождали реальные материальные открытия, отмахнуться от существования которых было невозможно. Они-то и поддерживали нас, укрепляя силы и заставляя беспрестанно двигаться вперёд.
Таким очередным сюрпризом оказался камень, который мы с Кириллом выволокли из ямы, ставшей впоследствии началом подземного хода. Он открылся нам на глубине 60, а может 70 сантиметров от уровня первого этажа башни. Причём, это так необычно произошло…
Неожиданно Кирилл замер, как будто бы его кто-то остановил. А затем, отложив лом в сторону, стал осторожно разгребать землю. Тут же показался блестящий бок камня, на который бы я никакого внимания не обратил. Но вот Руданский… Как будто каким-то шестым чувством он учуял его присутствие и непохожесть на другие камни.
Позже Кирилл мне признался, что его действительно, как будто остановили, не позволив ударить ломом. Камень был в длину около полуметра и чем-то походил на капсулу. Но позже все, кто его видел, говорили, что это вылитый «младенец», которого спеленали. Кроме того, он был необыкновенно тяжёлый, словно это был не камень, а слиток железа.
Что интересно, и я, и Кирилл, не сговариваясь, решили оставить его в башне, на хранение. Якобы здесь его место. Может быть, из него исходило такое желание? Не знаю. Впоследствии я много раз подходил к нему и подолгу рассматривал, как будто бы передо мной лежал настоящий младенец. Даже подумалось: «Наша башня сродни этому камню. Она тоже пока младенец. Ей ещё предстоит, образно выражаясь, вырасти, возмужать и исполнить ту миссию, которая, возможно, возложена на неё одну.
Кирилл мне признался. Оказывается – это уже второй подобный камень. Первый он выковырял из земли незадолго до нашего знакомства. И, хотя мне ни разу его не показывал, но почему-то считал, что между мной и тем камнем существует связь. Я искренне удивился подобному откровению.
И тогда Руданский вынес из дома зелёный пластиковый таз, куда был засыпан песок. И на этом песке, как на подушке, покоился камень округлой, слегка вытянутой формы. Я присмотрелся.
– Так это же голова!
Кирилл лишь кивнул – так и есть!
Я всматривался в каменные «черты», находя в них всё большее сходство с человеческими. Как будто бы это барельеф, выполненный когда-то неизвестным мне мастером.
Кирилл рассказал, как он обрёл этот камень. Оказывается, он находился в том месте, где позже мы устроили алтарь. И, хотя одно с другим нами не связывалось, тем не менее, факт сам по себе примечателен. Может быть, в голове Руданского подспудно и витала мысль, что на месте обретения камня требуется что-то установить? Не знаю.
Ознакомительная версия.
