— Выкупил?
— Ну да.
— Так ты знал его?
— Какой бы я был атаман, если б не знал эту сволоту. Всех московских конокрадов знаю, со многими выпивал. Спросил одного, другого, сказали: Оськина работа. Пришел к нему в Замоскворечье. И верному него конь. Говорю: «Оська, отдай, то моего станишника конь». Он было упираться, мол, я его заработал. Я ему: «Ты сам знаешь, чего ты заработал, кол в задницу. Кликну стражу, мигом скрутят и к Басманову, а тот тебя на кол посадит, аль забыл, что конокрадам бывает». Оська расхныкался, мол, сам знаешь, какая у меня опасная работа, дай хоть рупь. Пришлось дать, трудился подлец.
Корела слез с коня, передал повод обалдевшему от счастья есаулу, увидел на попоне остатки от обеда. Опустился на колени, перекрестился, выдернул пробку из баклаги, висевшей на боку, сделал несколько глотков прямо из горлышка и закусил окуском калача.
— Счас, хлопцы, едем, попасем коней на первой травке. А уж вечером в кабак.
— А как грамоту, Андрей Иванович, передал царю?
— В собственные евоные ручки.
— Ну и как он?
— Оченно обрадовался государь. Оченно. Да и как не радоваться, родной человек отыскался.
— А ответ будет?
— Обязательно, Семен, обязательно.
— Но когда?
— Я думаю, дни через три-четыре, а може через неделю. У него, братки, забот выше макушки. Вся держава на ем, успевай поворачиваться. Но сказал: обязательно отвечу племянничку.
И они выехали за город за Серпуховские ворота, где, спутав коней, пустили на попас. Развели костерок (в поле было можно), грелись под апрельским солнышком. Рассказывали байки, на закате воротились на подворье, задали коням сена и отправились в кабак. Есаула, было решившего платить за общий стол кабатчику, Корела осадил:
— Сиди, Семен. Вы гости, я угощаю, а ему за неделю вперед уплочено.
Так и потекли дни — днем попас, вечером кабак. Корела был щедр, угощал не только гостей, но и всякого пьянчужку, сунувшегося к столу. Каждый вечер являлся и Исайка, выпивал свою кружку хмельного за здоровье атамана и непременно похищал чей-нибудь окусок. Когда Хмырь напоминал атаману: «Не пора ли за ответом?» Корела отвечал:
— Пождем, он занятой. А вам что, кисло у меня?
— Да нет, Андрей Иванович, спасибо, очень хорошо.
— Ну и живите, пусть хоть кони с дороги поправятся. Там на горище овес есть, подсыпайте им.
— Там два мешка всего.
— Ну и что? Кончится, купим на Сенном еще?
Наконец прошла неделя, началась вторая. Хмырь настойчиво подступал к атаману:
— Андрей Иванович, ну сходи до царя. Попытай, може уже ответил.
— Ладно, схожу, торопыги.
Но воротился атаман очень скоро, имея виноватый вид.
— Ну? — уставился Хмырь, почуяв неладное. — Написал?
— Написал.
— Давай грамоту.
— Но, братки, он уже дни два тому отправил ответ.
— С кем? — вскричал есаул.
— С каким-то дворянином Юрловым.
— Ах, Андрей Иванович, Андрей Иванович, ведь посылал же я вас.
— Кто знал, что он такой прыткий окажется. Не серчай, Семен, догоните вы этого Юрлова.
— Нам хотя знать, что царь ответил?
— Ответ добрый, братки, очень добрый. Я спрашивал. Царь зовет его на Москву, даже подорожную ему выслал.
— Это точно?
— Точно, Семен, ей-богу.
— Что ж нам делать? — взглянул огорченно есаул на своих спутников. — Надо выезжать.
— Куда на ночь глядя, — возразил атаман. — Не пущу я вас, на дорогах разбои. Айда в кабак, выпьем отходную.
Делать было нечего, посланцы царя Петра Федоровича отправились в кабак. Пить уже с горя.
Апрель 1606 года был радостным для Дмитрия. То явился, как с неба свалился, «племянничек». И хотя царь точно знал, что у Федора Ивановича была лишь дочь, умершая в младенчестве, он отправил с Юрловым ему приглашение и подорожную: «Авось пригодится. А нет — так выдам Басманову».
И в апреле же прискакали от границы гонцы с сообщением: «8 апреля ваша нареченная пересекла границу».
— Ну, слава Богу, выпустил-таки король ее. Теперь я с ним по-другому поговорю.
Ян Бучинский морщился, он-то знал, что король никогда не задерживал Мнишеков, именно ему при последней столь мимолетной встрече Сигизмунд сказал в гневе: «Господи, да осточертел мне ваш Мнишек вместе со своей дочкой. Я уж ему все долги прощаю, лишь бы убирался поскорее. Баламут!»
Конечно, Бучинский не передал царю королевских слов, чтоб не терять при дворе кредиту.
Пожалуй, с Мариной Мнишек вступило на Русскую землю воинских людей не меньше, чем когда-то с Дмитрием. Но тогда они шли завоевывать города, драться с врагами, ныне жолнеры и гусары сопровождали будущую царицу, а Русскую землю считали давно завоеванной и шли по ней как хозяева. Это была веселая прогулка, обещавшая впереди одни удовольствия и праздники. Ведь не зря же в обозе Мнишека ехало двадцать бочек венгерского вина.
Сразу же по вступлении на Русскую землю, Юрий Мнишек сказал дочери:
— Я поеду вперед готовить встречу, достойную царской невесты. А ты не спеши, не утомляйся, моя дорогая.
И воевода в сопровождении легкого отряда гусар поскакал на Москву, громко сообщая во всех населенных пунктах:
— Готовьтесь, едет русская царица. Стелите гати, исправляйте мосты.
Народ сбегался к дороге изо всех окрестных деревень, всем хотелось увидеть живую царицу. Через болота и низкие места настилали гати, весело стучали топоры на мостах, визжали пилы. Все делалось споро и скоро.
В городах при подъезде кавалькады выходили навстречу священники с иконами, гудели торжественно колокола. Народ бежал за каретой «царицы», громко выражая свой восторг и поклонение, прося показаться хоть на миг ее величество. Но гордая Марина не желала выходить под благословение священников и тем более показываться черни. Она, как правило, велела в таких случаях кучерам и форейторам быстрее гнать лошадей.
Предупрежденный Мнишеком царь приказал перед Москвой ставить большой царский шатер, туда же доставили царскую красную карету с золотыми накладками и с покрытыми серебром спицами. Внутри экипаж был обит алым бархатом, на сиденье лежала подушка, унизанная по краям жемчугом. Бояре, купцы должны явиться к шатру сразу по прибытии к нему царской невесты. Подразумевалось — не с пустыми руками.
И вот 1 мая Марина в сопровождении сонмища панов и паненок, блестящих гусар и жолнеров прибыла наконец в Подмосковье. Здесь в шатре она принимала поздравления с прибытием и богатые подарки от купцов. От имени бояр ее приветствовал князь Василий Иванович Шуйский:
— Мы надеемся, что с твоим прибытием, ясновельможная пани Марина Юрьевна, наш великий государь Дмитрий Иванович обретет наконец семейный очаг и еще более озаботится счастьем своего народа и своей державы. С благополучным прибытием тебя на твою вторую родину и счастья тебе в грядущие лета на Русской земле.
На следующий день был назначен въезд царской невесты в Москву, а уж 4 мая в воскресенье должна была состояться свадьба.
Утром 3 мая въезд начался. Спереди и сзади царской кареты ехали кареты с панами и паненками, гарцевали в четыре ряда гусары, играл польский оркестр, гудели по всей Москве колокола, палили пушки, громкий говор толпы на разных языках — польском, русском, немецком — все это сливалось в такой шум, что у Марины болела голова и она нет-нет да нюхала пузырек с снадобьем, данный ей подругой Варварой Казановской: «Это от головной боли, Мариночка».
Простой народ искренне радовался, видя наконец-то свою царицу, кричали ей здравицы, благословения, но Марина лишь сжимала тонкие губы и не желала отвечать ни на какие приветствия ни взмахом руки, ни кивком головы. Сидела на подушке словно каменная.
Наконец она въехала в Кремль, и стража отсекла толпу от царской кареты. Карета остановилась у Вознесенского монастыря, находящегося сразу за Фроловскими воротами. Откинулась дверца, и Афанасий Власьев, протянув ей руку, молвил улыбаясь:
— День добрый, ясновельможная пани. Позвольте проводить вас до матери государя — царицы Марфы.
Марина кивнула старому знакомцу, с которым когда-то обручалась, спросила:
— Царица здесь живет?
— Да это женский монастырь, и в нем она пребывает как инокиня.
Введя Марину в светелку Марфы, Власьев сказал:
— Вот, матушка-государыня, твоя невестка Марина. Люби и жалуй.
Власьев вернулся в столовую избу, где Дмитрий угощал Мнишека, его сына Станислава и других родственников, а также командиров гусарских отрядов. Увидев в дверях Власьева, царь спросил:
— Ну устроил?
— Устроил, государь.
— Как мать ее приняла?
— Царица очень хорошо приняла, поцеловала.
— Вот и славно.
Мнишек, сидевший рядом с Дмитрием, молвил ему негромко:
