— А теперь ты! — он подмигнул Андрею.
Так Андрей не смог.
— Ну, Сыч, — усмехаясь, атаман смотрит на казака, — что молчишь?
Кругом хохот. Сыч прячется за спины казаков. Атаман переводит взгляд на Андрея. По лицу видно, что сильно расстроился парень. Атаман подошёл к нему и положил руку на его плечо:
— Не печалься. И я таким был. Да добрые люди научили. Вот и тебя научат.
Сказав, он оглянулся и крикнул какому-то казачку:
— Эй, сбегай-ка за Курбатом. Пускай ко мне идёт.
Курбат был казак лет семидесяти, невысокого роста, суховат. Некогда чёрные волосы теперь перемешались с сединой. Длиннющие усы ниспадали на грудь. Смугловатое лицо с тёмными, ещё не выцветшими глазами, говорило о его не совсем русском происхождении. Степенно подойдя к атаману, спросил:
— Зачем, Семён, кликал?
Еремей обнял его за плечи и, повернув к Андрею, попросил:
— Сделай из него казака.
Курбат окинул парня с ног до головы, прищурил один глаз, как бы оценивая.
— Породный, — неожиданно сказал он и подошёл к Андрею.
Резким, коротким ударом двинул ему по животу. Андрей только крякнул. Курбат, повернувшись к атаману, сказал:
— Не квёл. Добрым будет казаком. Беру к себе.
И вдруг Андрей запротивился:
— Один не пойду. Только с Митяем.
Курбат с Еремеем переглянулись. Атаман улыбнулся, а Курбат спросил:
— Это дружок твой?
Андрей кивнул.
— Пущай, — согласился атаман.
В землянке Курбат занимал почётное место — около печи. Ребят он провёл в конец землянки и указал их места. В это время раздались какие-то непонятные звуки, словно кто-то колотил в железный лист. Митяй шепнул Андрею:
— На еду зовут.
Курбат посмотрел на них и сказал:
— Пошли!
И Курбат привёл их на поляну, где были разосланы кошмы, конские и воловью шкуры. Рядом насланы доски, на них хлеб и деревянные солонки. Тут же рядом в огромных казанах что-то булькало, а на вертелах жарились туши кабанов. Всё это издавало умопомрачительный запах, который обострял свежий воздух.
Неторопливо подходившие казаки рассаживались кругами. Место Курбата было рядом с атаманом, по левую руку. А атаман всегда садился лицом на восток. Их наставник провёл парней дальше и указал места. Перед уходом сказал:
— Не торопитесь, ждите своей очереди.
Андрей заметил, что у каждого казака было своё место. Они садились, скрестив ноги, доставали ножи и лёжки, обтирали их кто о траву, кто о штаны. Усы закидывали за спину или поднимали кверху.
Вот все расселись. Атаман, а за ним все остальные стали креститься на восход солнца. Откуда-то появился почти лысый, худой казак с ножом, на лезвии которого играло солнце. Он подошёл к хлебу, наметил на нём крест, потом начал резать на большие ломти. В это время кухари разливали из казанов уху в большие деревянные миски. Начинал еду атаман. Он зачерпывал из миски уху, чинно нёс её ко рту, поддерживая ложку куском хлеба. Медленно жевал хлеб, медленно опрокидывал уху в рот. Затем медленно, рукавом, вытирал усы и снова кусал хлеб. За ним начинал еду Курбат. Он делал точно так, как атаман. За Курбатом — следующий казак... Казацкие ложки ходили вокруг миски с востока на запад, как ходит солнце.
Кухари зорко следили, если у кого опорожнялась миска, они тотчас наливали в неё ухи. Еда была обильной. После ухи кухари приносили жареных кабанов. Рубщики их рубили на куски, солили. Атаману преподнесли сердце животного, чтоб он добрым был для своих и горячим для врагов. Всем остальным давали по кусочку лёгкого, чтоб бегали легко. Затем все ели мясо. Насытившись, запивали ключевой водой. После такой обильной еды шли спать, кто где. Кто оставался прямо на месте.
Андрей и Митяй пошли к себе. Вечером Курбат сказал Андрею, чтобы он завтра на заре пошёл к кухарю, он даст ему работу. Митяй, когда они остались одни, сказал Андрею:
— Он хочет, чтобы ты прошёл с низов казацкий уклад. Завтра тебя кухарь заставит или дрова рубить, иль воду носить.
Андрей поднялся до зари. Когда пришёл на место, ещё никого не было. Он так торопился, что не надел поддёвку. Поднявшийся туман принёс прохладу. Чтобы согреться, он прыгал и махал руками. Его остановил чей-то голос:
— Эй, ты чего?
Андрей оглянулся на голос.
— Да... Курбат меня прислал.
— А! Замёрз? Бери топор и руби дрова.
Так началась для Андрея казацкая жизнь.
Андрей в охотку нарубил столько дров, что кашевар сказал ему:
— На сёдня хватит. Иди к своему Курбату.
Когда он явился и объявил о решении кашевара, тот усмехнулся, потом сказал:
— Ну чё! Будем с тебя казака делать! Начнём с малого.
Он взял нож, и они вышли на улицу.
Что-то им задуманное, по всему было видно, он проделывал не в первый раз, ибо уверенно направился к одиноко стоявшей берёзе. Не доходя пару десятков шагов, вдруг метнул нож и попал точно в место, где был когда-то сучок.
— Принеси, — бросил он на ходу.
Парень побежал и принёс ему нож. Он отвёл его руку и предложил:
— А теперь попробуй ты.
Андрей встал, примеряя, как лучше взять нож: за рукоять или лезвие. Решил — за рукоять. Но он не попал даже в дерево, и ему пришлось порыться в траве, прежде чем отыскал его. Курбат взял нож и сказал:
— Вначале научись кидать так: лезвие ложь на ладонь, а большим пальцем его придержи. Целься, как стреляешь из лука. Понял? Нутро твоё должно подсказывать, как его кинуть.
Андрей всё сделал, как тот учил. На этот раз он попал в дерево, но не в сучок.
После нескольких удачных бросков Андрей заметил, что Курбат был доволен его успехами. Тогда он набрался смелости и спросил:
— А зачем мне это?
Тот усмехнулся:
— А затем, чтобы спасти свою жизнь. Мы, казаки, поборники православия и свободы. Наше православие неугодно татарам, а свобода — князьям. Ну и чего греха таить, мы же не земледельцы, а жить-то надо. Приходится всё защищать и добывать оружием. Для нас, казаков, смерть не страшна. Но она не должна быть глупой. Я многим об этом говорил. Они соглашаются, но... не то лень-матушка, не то наша «авось», не хотят этому обучаться. Сколько добрых казаков погибло на моих глазах. А могли бы ещё жить да жить. Так вот, Андрюха, мотай на ус, — сказав, улыбнулся, ибо усы у парня ещё не отросли.
Это наставление подействовало на Андрея. Нож он не выпускал из рук, используя каждую возможность потренироваться. И вскоре с гордостью показал учителю, что не хуже его попадает в сучок.
— Теперь, — сказал тот, — дело за саблей. Принеси-ка свою.
Андрей вернулся из землянки с оружием. Курбат взял саблю, оглядел её, ногтем попробовал лезвие.
— Хороша! Где взял-то? — любуясь ей, спросил он.
— Алим подарил, — ответил Андрей.
— Алим! — воскликнул Курбат от удивления. — Ещё жив старина?
— Жив и скажу, отменно здоров.
— Добрый казак, но не захотел здесь оставаться. А я... вот живу, — он вздохнул. — Ладно. Давай начнём. Главное, запомни: её, матушку, — он погладил лезвие, — правильно надоть держать. До боя держи свободно, чтоб рука не устала. А уж в бою... сжимай так, чтобы ни одна вражина её не выбила. А врага нутром чуй, опережай его в мыслях, как он хочет ударить. Ну, становись...
Курбат и на саблях оказался отличным бойцом. Много показал разных хитрых приёмов. А тут ещё Андрей увлёкся и кулачным боем. Казаки, чтобы потешить себя, сбросить жирок, по воскресеньям устраивали коллективное мордобитие. Неопытному Андрею первое время крепко доставалось. Опять же, видя его синяки да ссадины, помог Курбат. Не поленился, тряхнул стариной и кое-чему научил Андрея. Теперь редкий боец мог устоять против него.
Так втягивался он в казацкую жизнь, и с каждым днём она ему всё больше нравилась. В походы, которые регулярно совершали казаки, они пока его не брали. Андрей не мог понять, кто его оберегает. Это раздражало парня. Одно успокаивало, что он ещё не был принят в казаки. И Андрей с нетерпением ждал этого времени. Чтобы потренироваться в езде на лошадях и быть таким же ловким, как атаман, он напросился в ночное.
Тверской князь Александр собирался в очередную поездку в Сарай. Настал срок выплаты дани, а тут уж без подарков не обойдёшься. Полюбили ханские жёны русскую одежду. Лучшие мастерицы шили им шубы, сорочки, блузы, ткали цветастые убрусы, золотые пояса украшали жемчугом и каменьями. Для татар — радость, а для княжества — разорение. А иначе приставка «Великий» вмиг отлетит, не дай бог, к Ивану. Тут как не постараться. Даже дань на себя повышенную наложишь. Только вот карманы пусты остаются.
Как клокотала в его груди ярость, горело желание пойти с мечом на супостата. Вот если бы Иван пособил! Но Иван даже намёка не даёт. Побаивается и Александр предложить ему такой поход. Вот и приходится трястись за тысячу вёрст разлучаться с любимой женой. А взять её с собой — может случиться непоправимая беда: вдруг она приглянется хану? Всё, считай, жизнь погублена. Заберёт он её к себе, даже глазом не моргнёт. Вот и провожает она его в таких поездках до полпути. Так было и на этот раз.
