автобус, однако мест уже не было. Оставалось только ждать следующего поезда в 09:42 – решили, что лучше это делать на вилле «Вяз».
Госпожа Рупа Мера заявила, что при ее муже ничего подобного случиться не могло. Поезда ходили как часы, а изменения в расписании были событием сродни смене монархов – крайне редким и поистине эпохальным. Теперь же все меняется в одночасье: названия улиц, расписания поездов, цены, нравы… Каунпор и Кашмир уже пишутся и произносятся на английский манер, та же участь ждет Дилли, Колкату и Мумбай [356]. А теперь, о ужас, правительство грозится перейти на метрическую систему – и деньги, и вес, и расстояния скоро будем измерять по-новому!
– Не волнуйтесь, ма, – с улыбкой произнес Хареш. – Килограмм у нас пытались ввести с тысяча восемьсот семидесятого года – значит, еще лет сто точно провозятся.
– Думаешь? – обрадовалась госпожа Рупа Мера. Она точно знала, что такое сир, отдаленно представляла себе фунт и совсем не понимала, что такое килограмм.
– Да, – кивнул Хареш. – У нас ведь никакого понятия о порядке и дисциплине, увы. Неудивительно, что мы позволили британцам править страной. А ты как думаешь, Лата? – добавил он в бесхитростной попытке вовлечь ее в разговор.
Однако у Латы не нашлось мнения на этот счет – она думала о другом. Прежде всего ей не давала покоя панама Хареша (хоть он ее и снял), выглядевшая на редкость глупо. И сегодня он опять щеголял в костюме из ирландского льна.
На вокзал они вернулись чуть раньше и оставшееся до поезда время решили скоротать в железнодорожном кафе. Лата и госпожа Рупа Мера купили себе билеты первого класса до Лакхнау – на такие короткие поездки билеты не нужно было бронировать заранее. Хареш уговорил их выпить по стакану голландского холодного какао «Фезантс», и оно оказалось очень вкусным: лицо Латы тут же расплылось в улыбке. Хареш, придя в восторг от ее непосредственности, вдруг сказал:
– Можно мне поехать с вами? Заночую у сестры Симран, а завтра посажу вас на поезд до Брахмпура и вернусь домой.
С губ едва не сорвалось: ради нескольких часов с тобой я готов доверить закупку овчины кому-нибудь другому.
Госпоже Рупе Мере не удалось отговорить Хареша, и тот купил себе билет до Лакхнау. Он надежно устроил их чемоданы под скамьями, проследил за носильщиком, убедился, что Лате и ее маме выдали по журналу, что сидят они удобно и все у них хорошо. За два часа пути он не вымолвил практически ни слова, только улыбался: счастье, по его мнению, состояло именно из таких мгновений.
Лата же всю дорогу гадала, с какой стати он упомянул сестру Симран, – причем из его слов складывалось впечатление, что он едет в Лакхнау именно к ней. При всей любви Хареша к порядку в книгах и туалетных принадлежностях некоторые его поступки и слова были совершенно необъяснимы.
Когда поезд прибыл на вокзал Лакхнау, Хареш сказал:
– Надеюсь, завтра я смогу вам как-то пригодиться и помочь.
– Нет, нет! – едва ли не в панике затараторила госпожа Рупа Мера. – Билеты уже куплены. Помощь нам не нужна. Их забронировал мой старший сын, тот, что работает в «Бентсене Прайсе». Мы прекрасно доедем! Пожалуйста, не надо ради нас приезжать на вокзал.
Хареш взглянул на Лату и хотел что-то спросить, но вместо этого обратился к ее матери:
– Можно я буду писать Лате, госпожа Мера?
Госпожа Мера с трудом удержалась, чтобы не закивать. В последний момент она взяла себя в руки и вопросительно посмотрела на Лату, а та кивнула – но без улыбки. Отказать было бы слишком жестоко с ее стороны.
– Конечно, пиши, – ответила госпожа Рупа Мера. – Только очень тебя прошу, называй меня «ма».
– А теперь давайте отвезем вас к Сахгалам, – сказал Хареш. – Сейчас найду тонгу.
И матери, и дочери было приятно, что за ними ухаживают. Они с удовольствием позволили Харешу окружить их компетентной заботой.
Через пятнадцать минут они уже были у Сахгалов. Госпожа Сахгал приходилась госпоже Рупе Мере двоюродной сестрой. То была недалекая, дружелюбная женщина лет сорока пяти. Она вышла замуж за известного лакхнауского адвоката.
– А кто этот джентльмен? – спросила она, поглядев на Хареша.
– Молодой человек, с которым Кальпана Гаур училась в колледже Святого Стефана, – уклончиво объяснила госпожа Рупа Мера.
– Пускай тоже заходит и попьет с нами чаю! – воскликнула госпожа Сахгал. – Сахгал-сахиб ужасно разозлится, если он не зайдет!
Глупая сахариновая жизнь госпожи Сахгал вращалась вокруг мужа, и в каждом предложении она старалась так или иначе его упомянуть, отчего одни считали ее святой, другие – дурой. Госпожа Рупа Мера вспомнила, что ее покойный супруг, человек, вообще-то, добрый и терпеливый, называл госпожу Сахгал круглой идиоткой. Причем говорил он это отнюдь не с нежностью или улыбкой, а в сердцах. Семнадцатилетний сын Сахгала был умственно отсталым, а дочь – ровесница Латы – отличалась блестящим умом и крайне неустойчивой психикой.
Господин Сахгал встретил Лату и ее мать очень радушно. Он производил впечатление серьезного и мудрого человека, чему немало способствовала серебристо-белая, аккуратно подстриженная бородка. Если бы художник-портретист запечатлел его без всякого выражения на лице, господин Сахгал получился бы похож на судью. Вместо того чтобы поприветствовать Хареша, он почему-то заговорщицки ему подмигнул. Харешу он сразу не понравился.
– Я точно не смогу вам завтра пригодиться? – спросил он.
– Точно, точно, Хареш, благослови тебя Господь, – сказала госпожа Рупа Мера.
– Лата? – Он взглянул на нее с робкой улыбкой, – похоже, только сейчас у него возникли сомнения относительно того, понравился он ей или нет. Сигналы от нее пока поступали смешанные. – Я могу тебе писать?
– Да, спасибо, – ответила Лата, как будто ей предложили поджаренный хлебец.
Прозвучало это настолько холодно, что даже ей стало не по себе.
– Я буду очень рада получить от тебя весточку. Так мы лучше узнаем друг друга.
Хареш хотел было сказать что-то еще, но передумал.
– Что ж, аu revoir [357], – с улыбкой произнес он. В Англии он успел взять несколько уроков французского.
– Au revoir, – засмеялась Лата.
– Что тут смешного? Ты смеешься надо мной?
– Да, – честно ответила Лата. – Над тобой. Спасибо большое.
– За что?
– За прекрасный день. – Она еще раз взглянула на его «корреспонденты». – Он надолго мне запомнится.
– Мне тоже, – сказал Хареш и замолчал, перебирая в уме разные прощания. Ни одно из них ему не понравилось.
– Тебе надо учиться прощаться покороче, – сказала Лата.
– Может, дашь мне еще какой-нибудь совет?
– Да, – кивнула она, а сама подумала: «Как минимум семь». – Мой тебе совет:
