— Смотри, малый, к леснику меня не заводи, а то… — вдруг Стрекач прислушался. — Что это там стучит? — с беспокойством спросил он.
— Известно што — дятел, — хмуро ответил Миколка и поехал вперед.
В его детской голове зрел план, жестокий, дьявольский план мести, который мог бы сделать честь любому инквизитору. В нем заговорила крепкая, здоровая, трудовая, насыщенная потом мужицкая кровь, которая чует в конокраде своего искреннего, заклятого врага. Миколка замкнулся, свернулся и ощетинился, как еж, завидевший ненавистную крысу. Все его ребяческие честолюбивые мечтанья от него отлетели. Казалось, что за эти несколько часов он возмужал на целые годы. Он медленно подвигался по опушке леса, все время всматриваясь в темные, таинственные провалы, образуемые широкими рукавами старых, угрюмых монахинь-елей.
— Ты, паренек, не взыщи, — весело сказал Стрекач, чуя себя теперь в безопасности, — целковый-то я тебе дам, да придется тебе со мной до ночи в лесу посидеть, а там — разъедемся. Ты пехом пойдешь домой, а я с лошадками восвояси потрафлять буду.
— Ладно! — бросил Миколка и вдруг повернул в лес.
— Куда ж это ты собрался? — окрикнул его Стрекач.
— В чащобу, а то неподалеку лесниковая хата будет.
Миколка, ловко лавируя между деревьями, то и дело поглядывал на их вершины, слегка осыпанные блестками рассвета. Повидимому он что-то соображал, что-то рассчитывал, испытывая крайнее нервное напряжение. Он чувствовал, что, несмотря на озноб от прохватывающей тело сырости, его голова горела.
— Ой, кажись, ты запутался и все по одному месту кружишь, — сказал Стрекач. — Лучше давай-ка, брат, стоянку сделаем, тут нас сам леший не сыщет. — Сердце у Миколки ухнуло, это разбивало все его планы.
— Тише, — останавливая лошадь, цыкнул он на Стрекача, — тут рукой подать объезчик живет, надобно нам доле ехать, — и Миколка дернул поводья.
— Тебе, паря, и карты в руки, — тихо проговорил Стрекач.
Мало-по-малу физиономия леса стала изменяться, появились осина и ольха. Миколка призвал к себе на помощь все самообладание. Наступил момент, когда ему приходилось погибнуть самому или погубить Стрекача. Кроме этих двух мыслей у Миколки не умещалось ничего иного ни в его мозгу, горящем как факел безветренной ночью, ни в его сердце, звеневшем от напряжения, как самое тонкое стекло.
— Слухай, — сказал он тихо, ровняясь с лошадью Стрекача и смело смотря ему в глаза, — скоро будет лог. Это самое што ни на есть страшное место, потому возле него делянка есть и народ завсегда толчется, так надыть нам одним духом проскочить этот лог. А как по ту сторону опынемся — ни один чорт не страшен нам.
Стрекач молчаливо кивнул головой.
Миколка выехал вперед и начал неистово бить ногами по животу свою лошадь и нахлестывать ей бока концами повода. Лошадь понеслась, Миколка почти прижался к шее, чтобы не зацепиться за ветки. Здесь начиналась просека, по которой вероятно возили дрова. Вот, впереди, засквозил туман. Казалось, что лес упирался в мутную, холодную стену. Миколка поглядел назад. Голова лошади Стрекача — на крупе его лошади. Заметив это, он улыбнулся какой-то злой, не детской улыбкой.
С каждой секундой жуткая, непроницаемая пелена надвигалась на них, и вдруг, когда уже до луга оставалось не более сажени, Миколка откинулся назад и изо всей силы рванул левый повод, лошадь задрала голову и круто метнулась в сторону. Мимо него промчался Стрекач. Почти в то же мгновение послышался не то плеск, не то чмоканье какого-то огромного чудовища, прерванное криком невыразимой, нечеловеческой ярости. Среди разорванной пелены тумана, в дымящихся клочьях его, лежа на спине, барахталась и беспомощно билась лошадь Стрекача. Шагах в двух от нее, судорожно вцепившись руками в ярко-зеленую, зловеще привлекательную бархатистую поверхность, силился приподняться Стрекач.
Миколка забрал повод. Лошадь метнулась в сторону. Мимо него промчался Стрекач прямо в трясину.
С каждым движением ноги его все глубже и глубже погружались в бездну. Недаром эта трясина называлась Чортовым логом. Стрекач быстро снял пиджак и отбросил его в сторону, не сознавая еще, что это ничтожное напряжение сокращало его жизнь на несколько секунд. Вдруг он поднял голову и, уставившись на недвижного, точно зачарованного Миколку, большими, выдавленными ужасом глазами, хрипло закричал:
— Што ж ты, стервец проклятый, смотришь. Давай жердину!
Миколка очнулся. Он стегнул коня и помчался домой. Вопль звериного отчаяния, напоминающий вой издыхающего волка, навалился на его спину и гнал, гнал его без конца.
Медленно, мучительно и жестоко расправлялась земля со Стрекачем. Уже над неподвижным, спокойно зеленеющим мшистым, покровом, едва виднелись копыта несчастной, засосанной лошади, а синяя голова Стрекача, с окровавленными, искусанными от мук губами, все еще торчала, как какой-то страшный, уродливый, сказочный гриб, принявший человеческий образ.
VII.
Только после полудня Миколка вернулся в деревню. С большим трудом ему удалось уговорить парней поехать на Чортов лог, потому что никто не верил ему.
Миколкин отец хотел приступить к порке немедленно, но соседи убедили его отложить расправу до вечера, когда люди вернутся с болота. Действительно, на поверхности трясины нашли шапку и пиджак. Пиджак зацепили жердью и вытащили. В нем было несколько фальшивых документов, а среди них царский паспорт на имя Даниила Стрекача и двести рублей. После этого порку отменили и Миколку торжественно, как победителя, всем миром довели в исполком.
Миколка шел бледный, сосредоточенный и понурый, будто на его худых, угловатых лопатках, жалостливо выпирающихся из-под холстинной рубашки, лежала огромная тяжесть.
Так исполнились честолюбивые помыслы Миколки, хотя действительность оказалась гораздо страшнее мечты.
226
Новейший рассказ РЕДИАРДА КИПЛИНГА.
Рисунки МАТАНИА.
_____
От редакции. Редиард Киплинг по праву считается одним из первых мастеров английского слова, и его переводы на русском языке весьма многочисленны. Мы предлагаем читателям последний рассказ большого мирового писателя, напечатанный в Англии в этом сентябре.
«Глаз Аллаха» заслуживает внимания не только своей внешней стороной — яркой картиной, воссоздающей клочек жизни XIII века. В художественных формах автор рисует борьбу за просвещение, за истинное знание даже в недрах самой церкви, сурово преследовавшей науку и тех, кто осмеливался научными методами и опытными изысканиями стремиться раскрыть истину
Действующее лицо рассказа, монах Рожер из Оксфорда, — это знаменитый Бэкон, один из величайших мыслителей своего века, ученик математика Петра Перегринуса, францисканский монах, своими мыслями и знаниями во многом опередивший мир на шесть столетий. Он, например, уже дерзал мечтать о железных дорогах, пароходах, даже об аэропланах! Еще в 1271 г. Бэкон выступил с грозным обличением невежества и порочности духовенства и монахов и скорбел о недостаточности знаний. За это сочинение, по приговору римского папы, Бэкон 14 лет просидел в тюрьме.
Показывая в исторической перспективе, как люди выдумали и разукрашивали дьявола, Киплинг вместе с тем напоминает нам, чем обязана европейская культура арабской, той, которая была главной наставницей и Бэкона.
_____
Уставщик обители Св. Иллода был восторженный музыкант и не довольствовался монастырской нотной библиотекой. В настоящую минуту его помощник, обожавший каждую мелочь своей работы, заканчивал ее, после двухчасовой диктовки в скрипториуме [81]. Монахи-переписчики подали ему свои листы и удалились на вечернюю молитву. Художник Джон Отто, более известный под прозвищем Джона Бургосского, не обратил на это никакого внимания. Он отделывал маленькую золотую шишечку в миниатюре Благовещения для своего Евангелия от Луки, которое собирались преподнести Фалькади, папскому легату.
