Погруженный в свои мысли, Франсуа Тавернье тем не менее машинально отмечал все, что происходило вокруг. Так, он заметил, что при его приближении какая-то плохо различимая мужская фигура поспешно спряталась за опору арки. Мгновенно насторожившись, он по привычке бойца-подпольщика опустил руку в карман за оружием, но тут же улыбнулся: боевые действия закончились, и верный «вальтер» лежал теперь в его домашней коллекции. Не расслабляясь, он пошел дальше, открыл дверцу машины и огляделся… Нет, наверное, показалось. За исключением редких прохожих, направлявшихся к улице Риволи, вокруг никого не было.
Внутри машины было нестерпимо жарко. Тавернье ослабил узел галстука и расстегнул ворот рубашки. Убедившись, что за ним никто не следит, он медленно поехал в направлении Университетской улицы. Заказанные им работы по обустройству квартиры шли своим чередом и, как и было предусмотрено, к осени должны были закончиться. К тому времени он будет знать, согласна ли Леа выйти за него замуж.
Он в гневе стиснул зубы при воспоминании о нелепом предложении Сары. Если он женится, то только на Леа, и ни на ком другом!.. У Сары, конечно, были веские основания считать, что, став женой дипломата, она без труда войдет в высшее аргентинское общество и получит идеальную возможность для наблюдения за деятельностью беглых нацистов, укрывшихся в этой стране. Тавернье легко себе представлял, как Сара завязывает дружеские отношения с двадцати шестилетней актрисой Эвой Дуарте, на которой недавно женился президент Аргентины Хуан Доминго Перон. Ни для кого не было секретом, что новый президент являлся горячим почитателем Бенито Муссолини и своим человеком в пронацистских кругах и что избранием на высший пост в государстве был обязан «cabezitas negras»[7]. Опираясь на определенную часть рабочего класса и армии, новый «вождь», собравший на выборах 56 процентов голосов, намеревался превратить свою страну в великую мировую державу. Несмотря на оппозицию со стороны коммунистов и аристократии, власть нового президента, казалось, установилась надолго.
В качестве представителя французского правительства Франсуа Тавернье был представлен президентской чете. Целуя руку супруге президента, он с трудом удержался от ироничной улыбки: красивая крашеная блондинка с обилием косметики на лице была одета в платьице, скорее приличествующее маленькой девочке, а нее двадцатишестилетней женщине. Эва Перон повела его в парк президентского дворца и принялась жеманно восторгаться цветами, которые, по ее словам, она безумно любила. Ее супруг генерал Перон сказал Тавернье, что всегда будет рад видеть его у себя.
Вечером того же дня на ужине у директора литературного журнала «Сюр» Виктории Окампо только и разговоров было что о прекрасной Эве и о том, как она окрутила вахлака Перона, которого, впрочем, некоторые из присутствующих дам считали «muy macho»[8]. Высокая и красивая пятидесятилетняя Виктория Окампо по прозвищу «пожирательница мужчин», наперсница многих аргентинских литераторов, любовница либо приятельница самых крупных писателей своего времени и убежденная франкофилка, сразу же прониклась глубокой симпатией к французскому дипломату, за которым, как ей казалось, тянулся шлейф удивительных приключений. Перед отъездом Тавернье в Париж она привезла ему бумагу, ленты для пишущих машинок, кофе, сахар, а также деньги, собранные Жизель Френд для Комитета солидарности с французскими писателями. Все это Тавернье должен был передать Адриенне Моннье, согласившейся играть роль посредника между французскими писателями и этим комитетом. Владелица крупного книжного магазина, издатель «Улисса» Джеймса Джойса, Адриенна Моннье со словами признательности встретила Франсуа Тавернье в своем книжном магазине на улице Одеон.
— Благодаря помощи наших аргентинских друзей, — сказала она, — мы сможем снабдить необходимым отечественных писателей, которые утверждают, что не могут работать без утренней чашки кофе.
Заметив удивление на лице гостя, она рассмеялась:
— Действительно, книжный магазин превратился в бакалейную лавку. Но что делать? Одной только духовной пищи нашим литераторам недостаточно. Мы распределяем продукты ежедневно с 14 до 18 часов, кроме воскресенья.
— Кто имеет право на вашу продовольственную помощь?
— Писатели, независимо от того, посещают они мой книжный магазин или нет. Мы рассылаем им составленный Жизель график поступлений продовольственных посылок. Вот, посмотрите, списки получателей с их собственноручной подписью.
Франсуа Тавернье пробежал глазами списки: «Жан-Поль Сартр — один килограмм зеленых кофейных зерен, один батон колбасы, одна банка растительного масла, один килограмм сушеных фруктов; Анри Мишо — три килограмма зеленых кофейных зерен, один фунт чая, десять плиток шоколада, три килограмма сгущенного молока, три банки мясных консервов «Экстра», один окорок, три бруска засахаренного молока; Андре Бретон — один килограмм зеленых кофейных зерен, два батона колбасы, одна банка растительного масла, один брусок засахаренного молока…» С нескрываемым волнением Франсуа вернул хозяйке магазина листки с изображением вверху фригийского колпака, а под ним — двух сплетенных в пожатии рук над заваленным продуктами прилавком.
Адриенна Моннье заметила его волнение и с доброй улыбкой произнесла:
— Что поделаешь, мы — бедняки. Приходите, когда пожелаете. Мы всегда вам рады.
Принятый как в перонистских кругах, так и в среде интеллигенции Аргентины, Франсуа Тавернье был, несомненно, идеальной фигурой, способной помочь Саре и ее друзьям в осуществлении их миссии. Но при всем при том, было ли так уж необходимо женить его на прекрасной еврейке? Он в этом сомневался, хотя… И все же ради утоления их жажды мести должен ли он принести в жертву свою любовь к Леа?
Чтобы немного отвлечься от назойливых мыслей, он принял приглашение Лауры послушать в «Лорантэ» джаз, где играли похожий на канадского лесоруба кларнетист в ковбойке и с волосами ежиком по имени Клод Лютер[9] и длинный худой тромбонист — Борис Виан[10].
«20 июля 1946 года.
Любимая!
Вот уже несколько дней, как я в Париже. Телефон в стране все еще работает плохо, а телефонистки безжалостны к влюбленным. Остается вооружиться пером и бумагой, чтобы высказать, как мне тебя не хватает, а также сообщить, что на этой неделе я приеду к вам с Лаурой, с которой мы позавчера увиделись. Твоя сестренка намеревается использовать меня, чтобы сократить насколько возможно свое пребывание в Монтийяке. У нее такие же, как у тебя, волосы, но на этом сходство кончается. А жаль!
Я повидался с Сарой и понял причину твоего состояния после того, как она и мне поведала о пережитых муках. Однако она не все тебе сказала. Есть еще кое-что, что тебе предстоит узнать. Ты сама прошла через множество испытаний и поэтому способна ее понять. Вы с ней во многом схожи. Разница состоит в том, что тебе не пришлось испить чашу мучений до дна. Знай, что Сара никогда больше не будет «нормальной» женщиной. Что бы мы ни предприняли, нам никогда не поправить непоправимое. Однако в наших силах ей помочь. Я прошу тебя позволить мне привезти ее с собой в Монтийяк. Она очень этого хочет. Если ты откажешь, я отнесусь к этому с пониманием. Но я хорошо тебя знаю. Ты великодушна и любишь Сару. Сейчас я уезжаю на пару дней в Лондон. Свой ответ передай через Лауру по телефону или телеграммой. С нетерпением жду дня, когда смогу встретиться с тобой, сжать тебя в объятиях и увидеть, как от счастья ты закрываешь глаза.
Девочка моя, хочу, чтобы ты в одном, одном-единственном, была абсолютно уверена: я тебя люблю. Будущее может таить для нас неожиданности, оно может быть не таким, как нам хотелось бы. Однако я твердо знаю, что ты единственная, слышишь — ЕДИНСТВЕННАЯ — женщина, рядом с которой я желал бы жить в окружении (почему бы и нет?) похожих на тебя детишек.
Франсуа».
У Леа екнуло сердце, когда она увидела знакомый почерк своего возлюбленного. Оставив на попечение Франсуазы и Руфи варенье, с которым возилась с самого утра, она помчалась в кабинет отца и заперла за собой дверь, чтобы спокойно прочесть письмо.
Единственная!.. Она — единственная женщина, с которой он хотел бы жить вместе и иметь детей!.. «Я тоже хотела бы жить рядом с ним», — подумала она. Леа впервые призналась себе в этом и почувствовала, как она погружается в состояние счастливого покоя. «Почему я так долго медлила с этим признанием себе самой? — спросила она себя со смехом и тут же ответила: — Потому что боялась, как бы он не причинил мне страдания!» При этой мысли все ее тело покрылось испариной. «Я, должно быть, сумасшедшая, если прихожу в такое состояние от того, что любимый человек, — да, любимый, и как хорошо признаться, наконец себе в этом! — объясняется мне в любви!» Она снова засмеялась, но, почувствовав вдруг неясную тревогу, перечитала письмо. Разумеется, она примет Сару, если он ее об этом просит. Она будет с ней нежной и внимательной, и вместе с Франсуазой они помогут ей преодолеть горе и отказаться от мщения. Надо скорее позвонить Лауре и передать, что их троих ждут в Монтийяке… Но почему он пишет: «Будущее может таить для нас неожиданности…» Какие неожиданности?.. Что он хотел этим сказать?.. Леа сжала обеими руками виски, закрыла глаза, но тотчас же вновь их открыла… На какое-то мгновение перед ее внутренним взором промелькнул образ Сары, протягивающей ей мертвого ребенка… Сара, смеясь, смотрела на нее. Вид ее был ужасен…
