— Уйдем отсюда, — проговорила, бледнея, Франсуаза.
— Как бы не так! — возразила Леа.
— Дети мои, обойдемся без скандала, — пробормотала Альбертина.
С потемневшими от гнева глазами Леа поднялась и направилась к столику, за которым сидела троица.
— Здравствуй, Коринна. Похоже, замужество пошло тебе на пользу! Ты прекрасно выглядишь. Когда я в последний раз видела тебя с дядей Люком, ты была совсем тощей. Добрый день, милые дамы.
— Добрый день.
— Через три недели Франсуаза выходит замуж, и, разумеется, мы приглашаем тебя с мужем на свадьбу.
— Поздравляю, — пробормотала Коринна. — Я, право, не знаю, сможем ли мы приехать…
— Постарайся, дорогая, мы будем очень рады вас видеть. А теперь, до свидания. У нас еще столько дел впереди. Надеюсь, скоро увидимся. Ты получишь официальное приглашение на свадьбу.
— До свидания.
Довольная собой, Леа вернулась к своему столику.
— Я пригласила ее на твою свадьбу.
— Только не это!
— Успокойся, она не приедет. Зато я получила удовольствие от того, что поставила эту вздорную бабенку в затруднительное положение.
— Ты меня поставила в затруднительное положение, — с грустью проговорила Франсуаза.
— Извини, сестренка. Я этого не хотела.
— Официант, счет! — громко произнесла Альбертина.
Веселые и болтливые в начале поездки, они возвращались в молчании, погруженные каждая в свои мысли.
На другой день к вечеру приехал и Франсуа Тавернье, Лаура и гости — Сара Мюльштейн с Даниэлем Зедерманом. Еще с полудня Леа поджидала их у дороги. Когда же, наконец, подъехала машина, она в спешке чуть не угодила под колеса. Шоферу с трудом удалось избежать наезда. Он выскочил из машины разъяренный и заорал на нее:
— Вы сумасшедшая, мадемуазель! Я едва не задавил вас!
Лицо Леа выражало разочарование.
— Я думала, что…
— Я здесь, Леа! — раздался знакомый голос.
— О! Франсуа! Я было подумала, что ты не приехал!.. Но что с тобой? Голова болит?
— Из-за твоей торопливости и резкого торможения я ударился головой о ветровое стекло.
— Мне бесконечно жаль, — проговорила со смехом девушка.
Франсуа бросил на нее сердитый взгляд.
— И это все, что ты можешь мне сказать? — спросил он.
Леа засмеялась еще громче, а вслед за ней и Лаура, и Даниэль, и даже Сара, только что вышедшая из машины. Тавернье принял комически грозный вид, что только усилило общую веселость. В конце концов, и он не выдержал и рассмеялся вместе со всеми. Не переставая смеяться, он обнял Леа.
— Ты порядочная зануда и вечно становишься мне поперек дороги… — сказал он.
Сара в черном тюрбане с улыбкой на лице подошла к ним.
— Спасибо тебе, Леа! Впервые с начала войны я смеюсь от души. Дай мне поцеловать тебя.
Подруги обнялись с нескрываемым волнением.
— Теперь я понимаю ваш выбор, — проговорил Даниэль, обратившись к Франсуа. — Ваша избранница восхитительна.
— Предупреждаю: не вздумайте влюбиться! Иначе будете иметь дело со мной!
— Ради такой девушки я готов сразиться с кем угодно, не только с вами.
Его тон, а также взгляды, которые он бросал на Леа, неприятно подействовали на Тавернье. «Мне не хватает только начать ревновать», — подумал он.
— Дорогая, я привезла с собой двоюродного брата. Его зовут Даниэль Зедерман. Понимаю, что это немножко бесцеремонно. Но, надеюсь, ты не рассердишься, — сказала Сара.
— Ну что ты! Дом такой большой!
Лаура помчалась бегом к усадьбе, а Леа, сияя от радости, взяла под руки Сару и Франсуа и повела их к дому.
— Рада увидеть, наконец, собственными глазами твой знаменитый Монтийяк, о котором ты так много говорила. Понимаю, что его нельзя не любить. Все здесь так гармонично, так естественно, так ясно, хотя и несколько сдержанно. Такое имение не может достаться случайным людям, — сказала Сара.
Леа внимательно посмотрела на нее. Как могла она, совершенно чужая в этих краях женщина, так быстро и правильно угадать сам дух этой местности?
Они прошли мимо северного фасада дома, потом вдоль загроможденных тачками сараев… В лучах зловеще багрового предзакатного солнца здания Бельвю казались призрачными и как бы погруженными в гигантский костер. Закат солнца всегда имел для Леа очень большое значение. Совсем маленькой, едва научившись ходить, она отправлялась в западную часть дома, чтобы посмотреть, как дневное светило «ложится спать». И каждый раз, когда оно исчезало за холмом Верделе, у Леа сжималось сердце, и ее охватывала непонятная тревога. С тех самых пор это чувство постоянно возникало в ее душе на закате солнца. Но сегодня, когда она шла рука об руку с любимым человеком и вновь обретенной подругой и смотрела на пурпурно-черное небо и огненный солнечный шар, ее тревога была почему-то намного сильнее, чем обычно. Ее спутники остановились, чтобы в молчании полюбоваться на быстро угасающее великолепие. Откуда эта внезапная необъяснимая тоска? Ах, если бы солнце не заходило, и не наступала ночь с ее тревожными сновидениями!
Прижавшись к Франсуа, Леа почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу. «Ощущать рядом с собой трепещущее тело любимой, разделять с ней сиюминутное волнение — вот единственная истинная ценность жизни», — сказал себе Франсуа, обнимая Леа. Она подняла на него глаза. В лучах заходящего солнца девушка стояла, окруженная ореолом света, ослепительная и почти нереальная. Тень от их сплетенных в объятии фигур четко вырисовывалась на стене винного склада, у подножия которой цвели душистые белые розы. Аромат цветов настолько обострил взимное желание близости двух молодых людей, что в какое-то мгновение оба внезапно испытали наслаждение, и это еще больше взволновало их.
Глядя на них, Сара и Даниэль испытывали разные чувства. «Очевидно, что эти двое созданы друг для друга, что они дополняют один другого. Так имею ли я право?..» — спрашивала себя Сара. А Даниэль говорил себе: «Хочу, чтобы эта девушка однажды полюбила меня так же, как теперь любит его».
Обнявшись, Леа и Франсуа, медленно направились к южному входу в дом. Войдя, они прошли в гостиную, где их поджидали сестры де Монплейне, Франсуаза, оживленно болтавшая с Лаурой, отец Анри, Жан Лефевр и Ален Лебрен. Мужчины курили и негромко беседовали между собой. Увидев «своего друга Франсуа», Шарль бросился ему на шею.
— Ты стал настоящим мужчиной, мой мальчик, — сказал Франсуа, опуская его на пол.
Маленький Пьер, не привыкший видеть так много гостей, спрятался за спину матери.
Леа представила гостей. Выпив по стаканчику старого монтийякского вина, хозяева и гости уселись за стол.
За ужином завязался оживленный и веселый разговор. Сара сидела между отцом Анри и Жаном Лефевром. Она спокойно слушала, что ей говорили соседи справа и слева. Ален Лебрен не отрывал глаз от Франсуазы. Лаура непринужденно болтала с Даниэлем. Альбертина и Лиза следили за поведением детей за столом. После ужина все спустились на террасу.
Стояла теплая, темная и звездная ночь. Покуривая, облокотившись на перила, они видели перед собой только мрак да редкие огоньки в той стороне, где находился Лангон. По мосту, как огненная змейка, прополз поезд. Упала звезда… Леа успела загадать желание.
Уставшая с дороги Сара попросила у хозяев разрешения удалиться. Все поднялись и вернулись в дом. Жан и отец Анри распрощались и уехали.
— Лаура, ведь ты устроишься в своей комнате? Сару я поместила в спальне в конце коридора, а Даниэля — в маленькой комнате рядом с твоей, — сказала Леа.
— Спокойной ночи, дорогая! — проговорила, обнимая ее, Сара.
— Спокойной ночи, мадемуазель, — сказал, обращаясь к ней, Даниэль.
— Спокойной ночи, Даниэль. Зовите меня просто Леа. До завтра.
Наконец-то одни!
— Иди сюда! Ночь так тиха, так хороша, что не хочется спать. Пойдем прогуляемся немного.
Обнявшись, они обогнули террасу, и пошли по мягкой дорожке вдоль виноградника, потом свернули налево, туда, где темнели ивы.
— Узнаю эту лачугу, — проговорил Франсуа.
— Она называется Жербетта. Мы приходили сюда вечером после похорон отца…
— Помню, — отозвался он, притягивая ее к себе.
— Идем, — сказала она, мягко отстраняя его.
Как когда-то, он открыл дверь плечом. И как когда-то, она пробормотала:
— Здесь не очень-то уютно. В моих воспоминаниях это место мне казалось куда привлекательнее.
Как когда-то, он расстелил на сене пиджак…
Рассветало, когда, утомленные страстью, они возвратились в Монтийяк. Едва устроившись на узкой кровати Леа, оба тотчас же погрузились в глубокий сон.
Неделя пролетела для Леа, как во сне: столько всего она должна была показать своим друзьям. Лаура не отходила от Даниэля, пожирая его глазами. Он же находил ее миленькой, но немного навязчивой. Она не имела ничего общего со своей сестрой, которая полностью завладела его вниманием, и на фоне которой существование других женщин теряло всякий смысл. За исключением Сары, но Сара — это иное, это его двойник в образе женщины. На их долю выпали одни и те же страдания, то же отчаяние, одна лишь ненависть поддерживала их. Пережив немыслимый ужас, они поклялись жить, чтобы засвидетельствовать, что этот кошмар был на самом деле, и чтобы отомстить. Им было стыдно за то, что они сделали для того, чтобы выжить, и этот стыд тоже взывал к мести. Ему было восемнадцать, а ей вот-вот должно было исполниться тридцать, но чувствовали они себя старше девяностолетних стариков. Леа и Франсуа были так откровенно влюблены друг в друга, что от этого становилось неловко. Особенно тягостно и болезненно переживал это Жан. Он понимал, почему его подруга сделала такой выбор: Тавернье — это приключение, Париж; он же олицетворял спокойную буржуазную жизнь, провинцию. И, тем не менее, Жан был убежден, что какая-то часть самой Леа была создана для тихой жизни в этом любимом ею краю.
