Но Шелихов, поняв, какая выгода проистекает для него из разрыва между старшими компанионами, не торопился соглашаться и обдумывал план учреждения компании по примеру известных ему купеческих объединений Ост-Индской и Голландской компаний. Стихия моря и превратности плаваний захватили морехода, он добивался не столько увеличения своей доли в разделе промысла, сколько передачи ему в собственность хотя бы кораблей, с которыми вышел в плавание. Обладая кораблями, он укрепляет свою позицию и сохраняет первое место за рулем любой компании в будущем.
Понимала это и Наталья Алексеевна.
— Кто лебедями белокрылыми владеет, тот и хозяин американской земле. Не ищи денег, Гришата, требуй корабли. Голиков и Лебедев от них отступятся легше, чем от денег, — с мужским вкусом и деловым чутьем, не свойственным купеческим женам, поддерживала она Григория Ивановича.
В начале мая Шелихов с припасами — прядевом на неводы, свинцом, бисером, с цветными бусами, с чугунной посудой, с комплектом скупленных ружей и несколькими бочками пороху, достать которые можно было только в Иркутске, — перебрался в верховье Лены, на Илимские белки, к солеварням Усть-Кута. Здесь он думал закупить драгоценную на Кыхтаке и в американской земле соль. А в середине мая, не дождавшись вестей о вскрытии Лены под Якутском, торопясь в Охотск, чтобы пораньше отправить корабль в Америку, мореход, не считаясь ни с какими опасностями путешествия, на неуклюжей шняке, с прямым парусом и двумя «чердаками» на носу и на корме — укрытием от утренней свежести, — ринулся к Якутску.
Яркое солнце арктической весны светило урывками, каждые два-три дня сменяясь снегопадами. Снег выпадал обильными пушистыми хлопьями, застилая видимость реки мягкой мглой.
Вслед за несущимся в Ледовитое море льдом, вместе с выкорчеванными половодьем вековыми кедрами и елями шняка чудом проскочила «щеки» — высокие, отвесно нависшие известковые скалы, образовывавшие узкие проходы, — пронеслась через грозный порог «Пьяный бык» под Киренском, раскинувшийся на все русло реки, и снова помчалась между «щеками» под Витимом и Олекмой. После двух остановок у далеко отодвинутых весенним половодьем берегов, чтобы залатать пробитое дно и потрепанные бората, безумная шняка Шелихова причалила к Якутской пристани.
— Полоумный, прости господи! — встретили морехода якутчане, высыпавшие на берег в зимних одеждах. — В такую-то пору да на таком-то судне!..
Но Шелихов только отмахнулся от них.
— Отстаньте, лежебоки!..
В сопровождении ватаги своих гребцов и работных, гогочущих в предчувствии отдыха и горячих щей в теплой избе, Шелихов направился к просторному дому Луки Ивановича Шебалина.
Луку Ивановича Шелихов считал в числе немногих своих друзей из купечества. С ним в компании Шелихов на утлом коче «Святой Павел» десять лет назад совершил первое свое морское плавание, от Камчатки до Курильских островов.
2
Под Полярным кругом полноводная Лена начинает капризничать, она прячет маточное русло в бесчисленных кольцевых протоках, угрожая пловцу множеством безыменных и именных островов, размеры и очертания которых после каждого половодья изменяются неузнаваемо. Якутск, или Ленский острог, — так называли этот городок русские люди, осевшие на реке Лене в начале семнадцатого столетия, — расположился на холмах левого берега главной Корабельной протоки.
Ровесник больших городов за океаном — Бостона, Филадельфии, Нью-Йорка, — Якутск рос медленно и туго. Высокие деревянные стены, а местами и просто частокол с десятком шатровых башен пушечного боя окружали четыре-пять сотен деревянных изб. Каждые пять лет Якутск выгорал наполовину или дотла и заново отстраивался руками «ермацких детишек», из среды которых вышли отважные русские землепроходцы семнадцатого века: Семейка Дежнев, Михаил Стадухин, Василий Поярков, Владимир Атласов. Руки этих людей каждый раз упорно подымали из пепла городок. Сердца славных удальцов были всегда устремлены на морские пути, и открыватели неведомых земель проходили из Ледовитого океана в Тихий, на Камчатку, Курильские острова и северо-западное побережье Америки.
На весь город было единственное каменное строение — гостиный двор, с тесными лавками-норами местных и наезжих купцов. С башен города в ясный морозный день было видно, как, позолоченные солнцем, выступали на севере безыменные шапки верхоянских предгорий, откуда жители острога постоянно ждали набегов воинственных чукчей и тундровых якутов-кочевников.
Через горы отбросов и нечистот, отмечавших границы дворов беспорядочно разбросанных изб, Шелихов со своей ватагой добрался до дома купца Шебалина, поставленного в отличие от других домов острога в два этажа, причем нижний, с подслеповатыми оконцами, затянутыми оленьим пузырем, едва выглядывал из земли.
У крыльца стояли долгие колымские нарты, а на приколе около нарт расположилась упряжка — девять крупных псов, свирепость которых подчеркивали редкие в собачьем роду белые глаза, характерная особенность лучших на севере ездовых собак колымского помета.
Псы без лая вскочили, ощерились и, сверкая волчьими клыками, сбились в кучу, как бы предупреждая о том, что прохода в избу, где сидит их хозяин, нет.
— Вот удача! Знакомые песики, у Луки Иваныча Баранов гостюет, — обрадовался Шелихов, останавливая своих ватажников, растерянно искавших глазами вокруг себя кол или палку. — К Александру Андреевичу белоглазые волки все равно никого в избу не допустят, я-то их знаю… Эй, хозяева! — крикнул Григорий Иванович.
Выскочившая на крыльцо кортомная девка-якутка ничего не могла поделать с псами. Они не обращали внимания на ее окрики, пока на крыльце не появился в сопровождении хозяина дома владелец упряжки Баранов, сухой и бледный человек среднего роста. В острых глазах его искрилась веселая насмешка.
— Григорий Иваныч, каким ветром тебя занесло? — приветствовал он морехода. — Входи, входите, не тронут, — сказал Баранов, бросая довольный взгляд в сторону мгновенно унявшихся псов. — Лежать, Добрыня! — прикрикнул он на недоверчиво заворчавшего вожака упряжки.
— Вниз, в трапезную, в трапезную, с дороги, чать, голодны и холодны, — пропускал мимо себя гостей Лука Иванович Шебалин. — Для встречи гостя дорогого Александра Андреевича у меня и пельмеши мясные и рыбные, и гуси-лебеди, и рыбка всякая, а тут бог вдвое радости послал — Григорий Иваныч, сердечный друг, с добытчиками своими прибыл… Эй, хозяйка, встречай гостей! — весело суетился Шебалин.
В полуподвальном этаже дома ватажники Шелихова покрестились на невидимые лики угодников, занимавшие восточный угол трапезной, и уселись за огромный длинный стол.
— Кушай, пей, гости столичные иркуцкие, да не судите, ежели, на отшибе живучи, не угодили в чем! — ласковым баском гудел Шебалин, обходя стол с баклажкой морошковой настойки, не зная, чем еще потчевать нежданно нагрянувших гостей. — Пой, пляши, дым коромыслом! На сей земле одночас живем, братцы… Гу-ля-ай! — радостно сиял захмелевший хозяин.
Шелихов был необычайно рад встрече с Барановым, купцом-кочевником исконного русского типа. Следуя своей страсти к передвижению и новым дорогам, Баранов заложил несколько факторий среди отдаленнейших народцев Сибири — на Чукотском полуострове и ниже — на берегах своевольной в горах реки Анадырь. В давних разъездах по Чукотке и Камчатке Шелихов убедился, каким уважением и доверием пользуется имя Баранова.
Несколько лет назад Баранов в компании с немцем Лаксманом, «минералогическим советником кабинета ее величества», основал в Иркутске первый в Сибири по времени стекольный завод. Перед самым отъездом из Иркутска Шелихов между делом узнал, что Лаксман, ссылаясь на постоянное отсутствие Баранова и какие-то неупорядоченные между ними денежные счеты, возбудил в канцелярии генерал-губернатора дело о передаче ему завода в единоличное ведение.
— Дело решенное, Александр Андреевич, из верных рук знаю! — сказал Шелихов, отставляя чашку с настойкой. — Заведение твое отдал немец Якобии немцу Лаксману. Невмоготу нам, русским людям, с немцами дела вести. Бить мы их бивали и побьем еще, если надрбно будет, а в коммерции немец нас кругом пальца обведет… Не серчай на меня за докучную весть, а только через нее господь бог нас одной веревочкой связал…
— Так уж и связал? — улыбнулся Баранов.
— Связал, крестом клянусь, навек связал! — горячо воскликнул Шелихов. — Наслал на тебя и связал: такой человек, как ты, Александр Андреевич, позарез мне в Славороссии нужный…
— Где?..
— В Слав… в Америке, говорю я, нужный! — поправился Шелихов.
— В Аме-ри-ке! — разочарованно протянул Баранов. — Чужая сторона и уж мне-то вовсе не нужна, а я думал, ты новую землю открыл и зовешь Славороссией… Это бы подходяще!
