X. Г. Какую позицию вы занимаете в отношении рабства?
Дж. С. Мы убеждены, что морально рабство оказывает даже более разлагающее влияние на владельца, чем на самих рабов.
X. Г. Существует некая группа, называемая «Даниты» или «Ангелы Разрушения», известная как милиция, жестокая при исполнении своей миссии и находящаяся под вашим командованием, — нечто вроде Преторианской Гвардии Рима. Можете ли вы рассказать американцам, кто они такие и чем занимаются?
Дж. С. Вы поражаете меня яркостью ваших рассказов. Я никогда не слышал о такой группе, тем более не командую никакими секретными отрядами. Скажите, откуда вам известны эти рассказы?
X. Г. Ваши противники описывают Данитов как тайную полицию, имеющую цель и право уничтожать тех, кто выступает против вас.
Дж. С. Задумайтесь об источнике ваших сведений: вполне можно ожидать, что мои противники станут писать подобные вещи.
X. Г. Не только ваши противники, независимые обозреватели тоже.
Дж. С. Покажите мне независимого обозревателя. Очень хотел бы познакомиться с таким редкостным существом.
X. Г. Так вы отрицаете, что такая группа существует?
Дж. С. Я вот что спрошу у вас: почти пять лет тому назад группа Святых была зверски истреблена в Хонз-Милле — с санкции правительства. Люди из милиции губернатора снесли десятилетнему мальчику полголовы! Каков же был наш ответ? Ярость? Разрушение? Отмщение? Нет, нашим ответом были скорбь и милосердие, как учил нас Иисус Христос. Если бы я держал тайную милицию, неужели я не призвал бы ее отомстить за смерть этого мальчика?
(В этот момент интервью было прервано Чонси Уэббом, ведущим каретником города Нову. Дело, с которым он пришел, увело Смита из кабинета минут на десять. Когда Смит вернулся, он извинился и объяснил причину своего отсутствия.)
Дж. С. Брат Чонси, мой добрый друг, только что заходивший сюда, принес новости о прибытии каравана Святых. Их фургоны шли сюда от побережья штата Мэн.
X. Г. Новообращенные?
Дж. С. Да. И новые друзья.
X. Г. Ваша Церковь растет и расширяется довольно быстро.
Дж. С. Если это так, то лишь благодаря воле Бога и Истинности Его слова.
X. Г. А нет ли здесь еще и другой причины? Ведь практически все то время, что существует ваша церковь, ее сопровождают слухи о принятом у вас многоженстве. Можете ли вы сказать нам раз и навсегда — практикуете ли вы полигамию?
Дж. С. Нет. Не практикуем.
X. Г. Бывают ли исключения?
Дж. С. Наши противники создают такие исключения в умах американской публики. Это не делает воображаемые исключения реальностью.
X. Г. Имеете ли вы хоть какое-то представление, почему эти слухи столь упорны?
Дж. С. Мы стремимся свободно исповедовать свою религию. В истории человечества те, кто стремился к религиозной свободе, подвергались преследованиям, поруганию и, если не были осторожны, уничтожались. Мы не отличаемся от первых христиан в императорском Риме. Но тем не менее наша страна была создана на основе религиозной терпимости. И так оно и должно быть.
X. Г. А мне говорили, что у вас по меньшей мере двадцать жен.
Дж. С. Сэр, мой дом чуть дальше, на этой же улице. Вы вполне свободны его обыскать. Если отыщете там этих двадцать жен, прошу вас — сообщите мне.
X. Г. Сэр, можете ли вы заверить широкую публику, что Святые Последних дней не практикуют многоженство, никогда его не практиковали и не предполагают практиковать впредь?
Дж. С. Я могу вас в этом заверить.
Б. Я. Позволено ли мне будет вмешаться?
X. Г. Разумеется.
Б. Я. Сэр, почему бы не спросить у наших жен? У миссис Смит или у моей миссис Янг? Каждая с радостью расскажет вам о своем хозяйстве, о домочадцах.
X. Г. Благодарю, мне не хотелось бы их беспокоить.
Дж. С. Могу себе представить, что у моей Эммы нашлось бы что сказать, если бы я явился домой с двадцатью женщинами.
X. Г. Да уж! Так что оставим эту тему. Один последний вопрос. Что у вас в будущем?
Дж. С. Мир и покой, хотел бы я надеяться, возможность спокойно следовать нашей вере. В сердце моем я убежден, что наши сограждане полагают это нашим правом, ибо все мы — американцы — должны быть свободны.
Возвратившись в Сент-Джордж, я купил билет в многозальный «Кинотеатр-8» на первый попавшийся фильм. Спустился по проходу в переднюю часть зала, свертывая кусочек бумаги в небольшой клинышек. Отпер дверь запасного выхода и подпер клинышком язычок замка. Забрал Электру из фургона, и мы с ней пробрались обратно в зал. Казалось, она понимает, что я что-то затеваю: шла рядом совершенно беззвучно, держась очень близко ко мне. Я уселся во втором ряду у самой стены, Электра свернулась у моих ног. Шел фильм о двух детективах-напарниках, белом и черном. Предполагается, что отношения у них не сложатся, однако на самом деле они нравятся друг другу. Дальше они собираются ловить грабителя драгоценностей, который как-то связан с международным терроризмом, а потом вдруг выясняется, что черный парень — мусульманин, а белый — еврей. Я-то знаю… что? Тут я заснул.
Я проснулся, медленно припоминая, где нахожусь. Электра спала, прижавшись к моим ногам. Фильм подходил к концу, титры бежали вверх по экрану. Но зал выглядел гораздо более пустым, чем раньше.
— Вау! — произнес голос за моей спиной. — Ты, видно, здорово напился.
Обернувшись, я не разглядел ничего, кроме глаза, поблескивающего во тьме.
— Ты проспал целых два сеанса.
— А сколько времени? — Потом: — А ты кто?
— Джонни Друри. — Он произнес это так, будто мы знакомы.
— Ты тут давно?
— Много дольше, чем ты.
В зале зажигали свет, теперь я мог разглядеть этого парнишку. Он выглядел как любой мальчишка в Юте — блондинистый, голубоглазый, веснушчатый.
— Киношка закрывается, — сказал он.
— Закрывается?
— Чудной ты, уже почти час ночи.
Я включил телефон. Мальчишка был прав.
— А что, с тобой собака?
— Слушай, мне надо идти.
— Мне тоже.
Он пошел за мной вверх по проходу. Теперь, когда мы оба поднялись на ноги, видно было, что он совсем еще ребенок — двенадцать или тринадцать, из тех цветочков, что поздно расцветают, — только-только шагнувший в пубертат. Его бирюзовая открытая майка выставляла напоказ жилистые и сильные, но еще по-детски тонкие руки. В вестибюле никого не было, кроме тяжеловатой девушки в черной с желтым униформе кинотеатра, пылесосившей усыпанный попкорном ковер. «Собак нельзя сюда водить», — произнесла она, но видно было, что это ее не очень заботит.
Снаружи, на парковке, было все еще жарко — асфальт отдавал зной.
— Слушай, — сказал я, — я уезжаю.
— Ага, я тоже. — У него был такой мальчишеский голос, то высокий, то низкий, туда-сюда в одной и той же фразе. — Может, подбросишь?
— А где ты живешь?
— Ну, видишь ли, как раз сейчас я вроде как бы в промежутке нахожусь. — Парнишка произнес эту фразу так гладко, что я решил: он ее подхватил у кого-то другого. Он прошел за мной к фургону, практически не отставая ни на шаг. Невысокий — мне примерно до груди и, пари держу, весом не более ста фунтов. — Славный фургончик, — оценил он, тронув помпон на боку.
По правде говоря, машина эта — просто кусок дерьма, никто никогда ничего о ней и сказать не может, только спрашивают: «А что, эта штука еще бегает?»
— Могу высадить тебя на Сент-Джордж-стрит, — предложил я. — И с концами.
— Впечатляет. — Он не стал меня дожидаться, переполз через место водителя на пассажирскую сторону и принялся подпрыгивать на сиденье. — Пфу-у! Самый обалденный фургон из всех, что я видел.
— Пристегни ремень.
— А куда, ты сказал, ты едешь?
— Просто скажи мне, где на Сент-Джордж-стрит тебя высадить.
— Тут вот какая вещь. — Его голос понизился на целую октаву. — Я не возражал бы остаться с тобой на ночь. Только на одну ночь. И все. — Он говорил тоном, который явно позаимствовал из какого-то фильма. — Но никаких таких штучек, понимаешь, о чем я говорю? — Он подумал, что это ужасно смешно, хлопнул себя по тощим бедрам и захохотал, откинув назад голову, как малыш, смотрящий смешной мультик.
Но мы сидели в моем фургоне, и я не желал терпеть оскорбления от какого-то мальчишки.
— Нет, я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Понимаешь, я не пидор. — И снова этот смех как от мультика.
— А я — пидор.
Мальчишка смолк. Он глядел на меня расширившимися глазами: не гоношись, мол. Потом улыбнулся:
— Понял. Очень смешно. Ну ты меня и развел на секундочку. Ха-ха. — Он опять замолк. — Погоди-ка, ты что, хочешь сказать, что ты всамделе гомик?
— Только потому, что ты сам об этом заговорил.
Он выхватил из штанов трехдюймовый кухонный нож и приставил к моей груди.
— Только тронь меня — я тебя прикончу.
