Он выхватил из штанов трехдюймовый кухонный нож и приставил к моей груди.
— Только тронь меня — я тебя прикончу.
Я понимал: он это не всерьез. Одним неспешным движением я забрал нож из мальчишьей руки.
— Что ты намерен с ним делать?
— Защищаться от извращуков вроде тебя.
— Выкатывайся из моего фургона.
— Пидор стебаный!
Он отщелкнул пояс, толчком открыл дверь и высунул наружу одну ногу. Мальчишка был так мал, что его ступня болталась в нескольких футах от асфальта. Но он не спрыгнул.
— Убирайся вон!
— Да пошел ты!.. — Но тут вот какая штука: это он произнес почти ласково. И остался сидеть, лицо его все как-то сморщилось, будто сломалось. — Я думал, ты крутой.
— Это ты ведешь себя не как крутой.
Он подвинулся чуть ближе к краю сиденья, но все не прыгал наружу.
— Слушай, я останусь с тобой на эту ночь, только ты должен обещать мне, что ко мне не притронешься.
— Малыш, а ну-ка, вон из моего фургона!
— Но почему?
— Потому что ты попросил тебя подвезти, а теперь обзываешь меня всякими нехорошими словами. А я больше не терплю ничего подобного. Потому и покончил с этими местами сто лет тому назад.
Малыш втянул ногу обратно в машину:
— Погоди минутку, ты чего, разве не тут живешь?
— Не-а.
— А тогда что ты тут делаешь?
— Долго рассказывать.
— Ты что, типа удрал отсюда или еще что? — Он захлопнул дверь, и лампочка в потолке погасла.
Тут я сообразил, в чем дело.
— А сам ты оттуда, откуда я подумал, да? — спросил я.
— Угу. — Мальчишка подтянул коленки к груди. — А трудно было справляться в одиночку? Я хочу сказать — посмотреть на тебя, так ты теперь просто богач. У тебя вон и телефон, и фургон имеются.
— Я не богач.
— А для меня — богач.
— Ты сказал, тебя Джонни зовут?
Он энергично закивал.
— Хочешь поесть чего-нибудь?
— Целиком и полностью. Только можно мне мой ножик обратно?
Через двадцать минут мы стояли перед Шевроном с пакетом разогретых в микроволновке буррито[36] в руках, поглощая их одну за другой.
— Теперь я знаю, кто ты, — сказал Джонни. — Только напомни мне, за что тебя вышвырнули.
— Застали наедине с одной из моих сводных сестер. А тебя за что?
— А я рок-группу слушал, «Киллеров», знаешь такую? И диск-то вовсе не мой был, а брата. Но поймали меня. А мне эти «Киллеры» и не нравятся даже.
Это не было истинной причиной. Они там отделываются от мальчишек, чтобы уменьшить конкуренцию. Когда молодых парней вокруг нет, старики могут всех девчонок к рукам прибрать.
Я вручил Джонни последнюю лепешку.
— А как ты здесь-то очутился?
— Меня сюда два Апостола привезли. Самая страшная ночь в моей жизни. Я все глаза выплакал, а они сидели впереди и делали вид, будто меня там вовсе нет. А я все спрашивал: за что вы со мной так поступаете? Я же еще маленький! Как мне жить одному? Только они со мной даже говорить не стали. Я всю дорогу на их шеи смотрел. Хотел им головы поотрезать. Был бы у меня нож получше, так бы и сделал. Потом они меня оставили на парковке у Пайонир-Лоджа.
— Когда это было?
— Полгода назад.
— И что ты с тех пор тут делаешь?
— Болтаюсь туда-сюда. Какое-то время жил в одном из бараков Батт-Хатс, потом отправился в Вегас. Только там мне не больно понравилось, так что я обратно сюда вернулся.
— А нож?
— Это мамин. Я его из кухни взял. У меня только одна ее вещь и есть. Смотри — она свое имя на бумажке написала и приклеила к ручке.
Джонни с гордостью показал мне надпись. Нескладными письменными буквами синего цвета на бумажке значилось «Тина». Его матери, скорее всего, и тридцати еще нет.
— Сделай мне одолжение — будь с ним поосторожнее.
Потом мы смотрели, как подъезжают к Шеврону машины, заправляются, водители забегают внутрь за сигаретами и визином.[37]
— А твоя мать вроде как в тюрьме, нет разве?
— А тебе откуда это известно?
— Так про это всем уже известно.
— Это не ее рук дело. Все считают, что это она, а она этого не делала.
Джонни приканчивал пакет картофельных чипсов, вытряхивая из него остатки прямо себе в рот.
— Когда я услышал о том, что случилось, я не так уж сильно удивился, — произнес он. — Там у них сейчас что-то странное творится. Что-то все время случается. Всякие слухи там ходили, перед тем как я уехал.
— Что за слухи?
— Типа мы все переезжаем в Техас, или в Мехико, или еще куда. А еще всякая муть про твоего отца.
— Какая муть?
— Ну, не знаю. Слухи про то, что он вроде хотел вместо Пророка стать. Всамделе-то я всего не знаю, просто слышал, что такое говорят. И еще всякое. Потому и не удивился, что его убили.
Я ничего не сказал. То ли малыш наслушался всякого дерьма, то ли и вправду знал что-то. Мы болтались по Шеврону примерно полчаса, пока менеджер не сказал нам, что хватит. Но он вежливо с нами обошелся, просто объяснил, что полиция следит за порядком на парковке и мы должны отъехать.
Я повернулся к Джонни:
— Куда?
— Это тебе решать.
— Давай поедем в Снежный каньон. Я знаю местечко, где можно припарковаться на ночь. Там должно быть прохладно.
— О'кей. Только никаких таких штучек.
— Вали отсюда.
— Шутка! Я думал, вы, геи, люди веселые, должны чувство юмора иметь![38]
Мы выехали на шоссе 18. Дорога была темна, светила лишь луна да звезды. Джонни заснул, прислонившись головой к окну и открыв рот. Когда я припарковался, он покрутил головой из стороны в сторону, пробормотал что-то и снова заснул. Вот так, спящий, он и правда казался совсем маленьким. Трудно было представить себе, что хоть кто-то с бьющимся в груди сердцем может бросить Джонни. Я поднял его и переложил на футон. Укрыл простыней и свернул фуфайку — положить ему под голову вместо подушки. Лег позади него, закинув руки за голову. Электра свернулась между нами. Я не чувствовал себя усталым и долго смотрел на потолок фургона. Джонни похрапывал. Вовсе не громко, издавая лишь что-то вроде тихонького пыхтенья. Детишки не шумят во сне. Я размышлял о том, чем займусь с утра. Что Джонни известно на самом деле? Я долго думал об этом, потом погрузился в неглубокий сон.
ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА
Глава третья
Доктрина Небесного Брака и Смерть Джозефа Смита
Теперь, после того, как я описала религиозное обращение моей матери — Элизабет и отца — Чонси, а также их несгибаемую преданность Джозефу Смиту, рассказала об ужасах бойни в Хонз-Милле и долгом переходе из штата Миссури в Иллинойс; изложила, возможно слишком откровенно, историю подъема Нову и описала мир и покой, какой Святые обрели в этом городе; представив все это тебе, мой Терпеливый Читатель, я перейду теперь к сюжету, который, несомненно, с самого начала и привлек тебя к этим страницам. Это доктрина небесного брака, иными словами — многоженство.
Вечером 6 июня 1844 года Джозеф Смит посетил дом моих родителей в Нову. Он явился с новостями. Пророк стоял перед ними в гостиной, прочищая горло повторенным несколько раз, знакомым всем звуком «кх-гм». (Мой Скептический Читатель обязательно спросит: «Откуда миссис Янг известно все это?» Я отвечу ему: «Моя матушка говорила об этом всем домашним по меньшей мере раз в месяц на протяжении тридцати лет».)
«Я получил новое откровение», — начал Джозеф.
Элизабет не могла сдержать волнение сердца: для нее услышать об Откровении было все равно что услышать слова самого Бога.
«Господь повелел нам расширять Царство», — объяснил Джозеф.
«Ты хочешь сказать, что нам надо уйти из Нову?» — спросил его Чонси. Как всегда практичный, он не хотел снова бросать свое каретное дело. Ему уже пришлось сделать так дважды — в Огайо и в Миссури, и он часто говорил, что не хочет в третий раз пережить этот опыт.
«Мы пришли сюда, чтобы остаться, — сказал Джозеф. — Нову — это наш Сион. Царство должно разрастаться здесь».
Элизабет вдруг пришло в голову, что Джозеф еще не слышал ее новость. Поэтому она сообщила ему, что в сентябре ждет ребенка. «Если будет девочка, я назову ее Энн Элиза», — объявила она.
«Это благословение Господне, — сказал Джозеф. — А теперь я должен передать вам слова нашего Отца Небесного. Он повелел нам наполнить Землю Святыми, пополнить страны верующими».
Когда Джозеф говорил, его слова сопровождал тоненький свист. Источником служил отсутствующий зуб, потерянный много лет назад, когда на Джозефа напала разъяренная толпа в Огайо. Свист звучал словно звон маленького-маленького колокольчика.
«Но что же еще можем мы сделать?» — спросил его Чонси. Он напомнил Джозефу о двух новорожденных, потерянных во младенчестве, и о слабом здоровье Элизабет. Чонси знал, что ожидаемый ребенок должен быть у Элизабет последним.
