— Почему я начинаю утомительное приключение, во время которого я могу погибнуть? Временами я думаю, что война — это безумие.
Бертье с трудом сел. У него были взлохмаченные волосы, лицо обросло щетиной. Он начал раздумывать над словами Мармона и, как всегда, покусывать кончики пальцев.
— А награды, Мармон! Ты подумал о наградах?
— Мы скорее получим пулю в голову, чем награду и титул с хорошим куском земли.
— Разве вы не помните, как Наполеон заявил, что всех нас ожидает слава? Я ему верю, — Бертье вздохнул — но у нас впереди огромные трудности.
— Давайте будем честными, — заявил Жюно, который был тщеславным, как павлин. — Какова наша главная награда? Мундир, который мы носим! Правильно, мы рискуем нашими жизнями. Но когда мы шагаем во всем нашем великолепии, женщины простираются у наших ног и их сопротивление куда-то испаряется! Разве это не лучше, чем во времена мира сидеть за конторским столом и просиживать штаны или проверять, как засеивают поля. Мне не хотелось бы ходить в неуклюжей одежде и в плоских, как коровьи лепешки, шляпах.
— Вы говорите о честности, — ворчал Мармон. — Неужели до сих пор существуют понятия честности? Вспомните о нашем храбром Наполеоне и его Прекрасной Креолке. Он ее умоляет сопровождать его на фронт. Хочет ли он, чтобы она поехала? Конечно, нет!
— Sapristi [xiii]! — воскликнул Жюно, который таскал бесчисленные записки от Наполеона к Жозефине. — Мармон, это настоящая чушь! Я могу сказать, что он вне себя от страсти.
— Послушай меня, Жюно! — Если бы прелестная Жозефина решила с ним поехать, что бы тогда случилось? Нам пришлось бы околачиваться тут еще два дня, пока она не собрала бы все свои вещи. И мы потеряли бы целую неделю по дороге, потому что она уставала бы от длительного путешествия. Нам дорога каждая секунда, а у нас на руках оказалась бы постоянно жалующаяся на усталость дамочка. Она нас задерживала бы и требовала, чтобы ей дали еще поспать.
— Почему он тогда так пытается уговорить ее? — поинтересовался Жюно.
— О, этот маленький Наполеон очень хитер. Он хотел, чтобы она думала, что без нее у него разорвется сердце. Почему? Ну, он думает о будущем.
— Но что будет, если она решит поехать?
— Он ее слишком хорошо понимает, и это ему не грозит. Но если она…
— Sapristi! — Жюно снова употребил свое любимое выражение. — В том-то все и дело. Если она решит…
— Наш хитрый маленький лидер скажет, что надо двигаться как можно быстрее, и она будет вынуждена изменить свое решение. Я уверен, что он все продумал.
В этот момент из дубовых дверей чудесного домика своей очаровательной женушки появился Наполеон. Даже в темноте, которая усугублялась густой тенью от окружающих дом деревьев, можно было разобрать, что его глаза были наполнены слезами. Но походка командующего армией была быстрой и уверенной.
— Взгляните на него, — шепотом проговорил Мармон. — Разве я неправ? Все случилось, как он наметил.
— Друзья мои! — воскликнул Наполеон и уселся в карету. — Мы, наконец, отправляемся. Мне жаль время, которое мы потратили, споря с этими болванами из Военного министерства. Через несколько дней мы присоединимся к нашим храбрым войскам у Апеннин и сломаем хребет австрийской гордости на наковальне французского гения!
Кучер закричал.
— Вперед! И ударил кнутом по коням.
Наполеон живо рассказывал Бетси о том, как все начиналось. События, казалось, остались свежими в его памяти. Она выслушала несколько укороченный вариант. В некоторых местах он не забывал применять красный карандаш цензуры и умалчивал об эпизодах, которые, как он понимал, не были предназначены для ее ушей.
В конце Бетси глубоко вздохнула и спросила:
— Сир, вы ее сильно любили?
— Да, Бетси-и, я ее очень любил.
— Больше, чем всех… остальных?
— Да, больше, чем всех остальных.
В этот момент они услышали шаги на лестнице, ведущей в подвал. Дверь отворилась, и луч солнца пробежал по каменному полу. Свет показал, что Бетси было нечего бояться. Луч света озарил подвал — там нигде не прятался Старина Хафф.
То была госпожа Бэлкум, она ласково позвала:
— Бетси, твое наказание закончилось. Дорогая моя, как здесь пахнет вином! От этого можно заболеть. Мне следует приказать, чтобы тут навели порядок. Но ваш папа настаивает, чтобы здесь все оставалось по-старому.
— Я иду, мама, — сказала Бетси, отворачиваясь от окна. — Мне здесь было не так плохо, потому что Его Императорское Величество повествовал о себе. Правда, он очень добр ко мне?
— Его Величество весьма добр, — подтвердила госпожа Бэлкум, которой стало очень неудобно, потому что на ней было одето простенькое домашнее платьице. — Выходите, дитя мое. Вам следует сразу отправиться в ванную комнату, как следует вымыться и избавиться от ужасного винного запаха. Дорогая, мне придется серьезно поговорить с вашим отцом.
Наполеон пошевелился в кресле, и оно угрожающе заскрипело, а его суставы захрустели. Наполеон поморщился и подумал о том, что тяготы бесчисленных военных кампаний стали отражаться на его суставах.
— Если бы я последовал своему первому увлечению и стал бы романистом, наверно, сейчас я бы жил в комфорте и с удобствами в доме, наполненном книгами, а не оказался бы под присмотром властей на пустом каменистом острове. Но это было бы слишком скучное существование, от него у меня болела бы печенка.
Позже днем Бетси сидела на лужайке между двумя домами и пыталась кое о чем подумать. Днем раньше ее отец привез из города новую книгу, она называлась «Парикмахер узурпатора делится своими воспоминаниями». Раньше Бетси жаждала прочитать эту книгу, но теперь ее что-то останавливало. Она также подумала о Леди в Вуали и о том, что могло объяснить ее присутствие на острове. Она вскоре перестала об этом размышлять, потому что никому на острове не была известна правда.
На Бетси было надето почти новое платье коричневого цвета с золотой ниткой, так подходившее к ее волосам. Девушка знала, что платье ей очень шло и надеялась, что Наполеон наконец очнется от дневного сна и сможет сказать ей об этом.
Потом девушка решила сходить за дом, чтобы проверить, как себя ведет шумный выводок щенков. В этот момент прибыл Эманюэль Ла Касе. Он неуверенно приближался к ней, на нем были настолько широкие панталоны из желтовато-коричневой нанки, что его тощие ноги совершенно потерялись в брюках. Воротник сюртучка был очень высоким и жестким, и он с трудом поворачивал на нем шею. Он медленно двигался к Бетси.
— Мадемуазель, — тихо произнес Эманюэль, — я пришел, чтобы извиниться. Я слышал, что вас сегодня наказали за то, что мой отец рассказал вашим родителям.
Для Бетси это сообщение было новостью. Она даже не предполагала, что папаша Ла Касе успел что-то наябедничать ее родителям.
— Ваш отец ни в чем не виноват, — улыбнулась она юноше. — Мосье Эманюэль, я думаю, что это сделал храбрый убийца беспомощных людей — мосье Гурго.
Юноша грустно покачал головой.
— Нет, мадемуазель Бетси. Именно мой отец все пересказал господину Бэлкуму. Он очень разозлится, если узнает о моих словах. Но я… я не мог не прийти и не принести вам извинения.
Бетси начала лихорадочно думать. «Бедняга Эманюэль! Ему сейчас очень плохо, и он к тому же так разоделся!»
— Я знаю, мадемуазель, что я вам не нравлюсь, — продолжал Эманюэль. — И я не знаю, что еще можно сказать. Я… просто не нахожу слов, — и он замолк.
— Эманюэль! Вы мне нравитесь. Вы столько времени проводите в одиночестве! Почему вы постоянно должны оставаться в душном маленьком помещении под крышей? Почему бы вам не спускаться вниз и не поиграть вместе с нами?
— Мадемуазель, я не знаю почти никаких игр, и вы все станете надо мной смеяться. Я играл всегда только в одну игру — «Лови!»
— «Лови!» — Бетси нахмурилась. — Мне не известна эта игра.
— Это очень хорошая игра! — мальчик внезапно оживился. — Вы бросаете о стенку мяч и, когда он отлетает назад, пытаетесь его поймать.
— И все? Сколько человек играет в мяч?
— Всего один.
— Вы хотите сказать, что никто не пытается перехватить мяч? И никто не бьет по мячу битой?
— Нет, нет! Вы играете один. Когда вы ловите мяч — это бывает так… восхитительно.
Бетси поняла, что ей следует быть весьма тактичной с этим странным мальчиком.
Она сказала:
— Да, наверно, это очень интересно.
Потом предложила:
— Эманюэль, хотите я подарю вам щенка? У нас их слишком много. Вам с ним будет веселее. Они все такие забавные. Мне кажется, что я могу вам подарить Виктора. Он очень смелый.
Мальчик-француз грустно покачал головой.
— Я не могу завести щенка. Мой отец всегда говорит, что иметь домашних животных — это признак слабости. Он говорит, что в нашем семействе никогда в течение семи столетий никто не проявлял никаких слабостей…
