– В нашей семье, Леонид Борисович, все убежденные марксисты, – любезно и несколько снисходительно пояснила, высунувшись из-за самовара, Танюша. – Кроме Николая, все…
Красин одобрительно покивал ей.
– Нынче все марксисты, а я вот электротехник.
– Браво, Леонид Борисович! – закричал Николай Берг, влюбленно глядя на него.
После этого возгласа возникла пауза. Потом отчетливо прозвучал спокойный голос Ильи Лихарева:
– Вопрос сейчас не в том, как сложился царский аппарат, а в том, как его разрушить.
«Вот так, сразу быка за рога, – подумал Красин и внимательно посмотрел на Лихарева. – Должно быть, внутри у этого паренька пар поднят до высшей точки».
Он уже кое-что знал о молодом рабочем берговской фабрики с партийной кличкой Канонир, знал о его большой и полезной работе среди обувщиков, о неистовой страсти к самообразованию, теперь вот увидел его и сразу догадался: во-первых, влюблен, безусловно влюблен в Лизу Берг, а во-вторых, готов уже для баррикад, все в нем внутри бурлит, он еле сдерживается, но сдержится – нервы крепкие.
В самом деле, при одном только взгляде на Лизу круглощекий аккуратист в подштопанном пиджачке заливается краской, но вот он произнес короткую и, прямо скажем, довольно энергичную фразу про «царский аппарат», и в лице его обозначились мгновенно резкие линии, углы, а в глазах промелькнул жесткий блеск.
Красин подумал о том, как изменился тип рабочего-революционера с того времени, когда он пришел по заданию Бруснева в кружок на Обводном канале в Питере, с тех времен, когда он занимался агитационной работой на фабриках Кохмы, Шуи, Иваново-Вознесенска. Среди тех, первых, были еще такие, которые считали, что «царя-батюшку енаралы обманывают»… Современный передовой рабочий читает Маркса, знает историю, он уже думает о будущем своей страны. Вот ведь не кто-нибудь, а именно Канонир резко и, пожалуй, даже властно изменил направление беседы. «Вопрос сейчас не в том, как сложился царский аппарат, а в том, как его разрушить».
Павел Берг рванулся было вперед, но, поняв, видимо, что его мнение и без того ясно всем присутствующим, остановился и молча обернулся к брату.
– Выход один, – тихо сказал Николай. – Как это ни противно, нужно идти к ним, к этим тупицам, открывать им глаза, бередить их заплывшие жиром мозги, просвещать их…
Взрыв хохота заглушил его слова. Хохотали Горизонтов, Лиза, Илья, Павел и даже Надя. Каждый, видимо, представил себя среди персонажей картины «Государственный совет» в роли просветителя.
– Вот эсеры и идут к ним! – орал Горизонтов. – Вот и просвещают! Сазонов и Каляев здорово их просветили! Если так просвещать, то я согласен!
– Я стал замечать у тебя, Витя, симпатии к эсерам, – строго сказал ему Павел Берг. Он пристально следил за политическим развитием Горизонтова, ибо считал себя его крестным отцом в области научного социализма.
– А что? – задиристо вскинулся Горизонтов. – Некоторыми ребятками из их числа я просто восхищаюсь. С удовольствием бы и сам ухлопал какого-нибудь Дурново или Святополка-Мирского…
– Личный террор – глупость! – крикнул Павел.
– Не учи ученого! – по-мальчишески огрызнулся Горизонтов. – Я большевик и не хуже тебя знаю…
– Ты уже и большевик? – удивленно спросил Павел. – Не знал, не знал…
– Много ты про меня знаешь, – буркнул Горизонтов.
– Что касается меня, то я против раскола эсдеков, – сказала вдруг Лиза и покраснела.
Молодежь горячо заговорила разом. Буренин и Кириллов тоже приняли участие в разговоре о съезде. Молчали только Надя и Красин.
«Вот идеальная подпольщица», – думал о девушке Красин.
Красин вынул из кармана змейку, ту самую, купленную на Оксфорд-стрит во время прогулки с Ильичем. Плюшевая эта ленточка поражала его – по каким-то необъяснимым законам сцепления и скольжения она ползла по руке, словно живая, а на гладкой поверхности развивала просто-таки безудержную активность.
Он играл змейкой и смотрел на расшумевшуюся молодежь. Он знал, что эти юноши и девушки преданы делу революции и даже «позитивист» Николай не раз перевозил нелегальную литературу, а сестрички, так те на прошлой неделе, замаскировавшись под белошвеек, раздавали прокламации на Сухаревке солдатам Ростовского полка. Славные ребята. Однако сейчас совершенно уже необходимо прекратить дачную болтовню и делать дело, только дело. Спорить будем потом, а сейчас нужно напрочь искоренить эту русскую интеллигентскую расхлябанность, «душу нараспашку», эту отрыжку нигилизма, столь удобную «гороховым пальто». Спорить будем потом и потом будем строить, что-нибудь выдумывать, потом будем любить – авось, времени еще хватит. И обязательно разгадаем загадку этой змеи.
Разговор постепенно затихал. Первой заметила змейку Таня. Глаза ее расширились, отражение их растеклось по пузатой поверхности самовара. Красин бросил змейку в сухой стакан, и та тотчас же выползла оттуда, заюлила по накрахмаленной скатерти.
– Боже мой, Леонид Борисович, что же это у вас такое? – вскричала девушка.
– Это самый таинственный зверь в Европе, – улыбнулся Красин. – Ядовитая змея из плюша. Дарю ее вам.
Все столпились вокруг счастливой Тани, Горизонтов уверял, что он таких в Гонконге ел живыми, а Красин встал и попросил Кириллова проводить его до станции.
…– Я вам забыл рассказать важное, Алексей Михайлович, – говорил Красин по дороге. – Камо с товарищами перехватили и допросили какого-то Арчакова, есть у них такой «ручной» провокатор. Оказывается, охранка засылала его на гапоновскую конференцию, а потом он побывал и в Лондоне. Из его показаний видно, что охранка знает о существовании Винтера и Никитича, но не подозревает, что оба эти лица – Красин. Кроме того, выяснилось, что мое имя ни разу не выплывало на допросах наших арестованных цекистов. Коля Берг прав – бездарность в империи процветает, она проникает и в охранное отделение. Печально, печально… Куда мы идем?
Оба рассмеялись.
– В общем, я снова легален, – продолжал Красин. – В Орехово на всякий случай возвращаться не буду, но службу уже подыскал в Питере.
– Что за служба, Леонид Борисович?
– Служба завидная и весьма удобная во всех отношениях. Я буду заведовать кабельной сетью «Электрического общества 1886 года».
– Но как же с нашим бетоном?! – огорченно воскликнул Кириллов.
– Не волнуйтесь, Алексей Михайлович, я оговорил условие приступить к работе только осенью. Так что бетоном мы займемся в самое ближайшее время. Теперь относительно парохода. Мне это дело, откровенно говоря, не очень нравится. Тут замешан Гапон, а это имя почему-то мне не очень по вкусу. Может быть, и ошибаюсь. Некоторые товарищи в ЦК считают, что надо рискнуть. Оружие необходимо. Так что пароход будем принимать…
Буренин и Горизонтов ушли с веранды в столовую якобы для того, чтобы опрокинуть по рюмке «шустовки». На самом деле к «шустовке» ни тот, ни другой и не притронулись.
– Вам, Англичанин, скоро придется выехать в Санкт-Петербург, – сказал Буренин. – Приказ Никитича.
– Отлично! – воскликнул Горизонтов. – Надеюсь, наконец-то дело?
– И пресерьезное. С собой вы возьмете трех-четырех самых надежных людей из вашей группы, а по приезде в столицу займетесь чем-нибудь отвлекающим, чем-нибудь наиболее идиотским. Ждать придется, может быть, месяц, может быть, и больше.
– Я знаю, чем займусь, – улыбнулся Вася Англичанин. – Футболом.
– Теперь о Тюфекчиеве, – сказал Красин уже на дачном перроне.
– Тюфекчиев, Тюфекчиев, – пробормотал, наморщив лоб, Кириллов.
– Ну, тот болгарин, который мудрит над бомбами «македонками». Из Парижа пишут, что нашего человека ждут в Софии.
– Поедет Омега? – быстро спросил Кириллов.
– Правильно, – Красин протянул руку. – Вы возвращаетесь в Шашкино?
Из-за леса уже выкатился слабенький среди горящего закатного неба фонарь паровоза.
– Да, мне нужно еще отвезти Надю, – сказал Кириллов с некоторым смущением.
Красин очень крепко пожал ему руку, заглянул в чистое, славное лицо этого скромного человека, а потом проводил взглядом прямую, «гвардейскую» его фигуру.
Буренин и Павел шли в сумерках по главной аллее Шашкинского парка.
– Николай Евгеньевич, я говорил с сестрами и с братом. Все мы готовы, так же и Николай, хоть на будущей неделе продать всю нашу недвижимость и передать вырученные средства партии. Поймите, я не могу жить так, как я живу, зная, что партия задыхается без денег!
– Павел Иванович, успокойтесь, – Буренин деликатно, но крепко взял под руку старшего из юных Бергов и повлек его к красивому цепному мостику. – Ваш дом и имение – прекрасные явки. Все свои средства вы и так передаете на дело революции. Партии выгоднее, чтобы именно вы были хозяином фабрик, а не какой-нибудь Тит Титыч. Теперь послушайте, и это главное. Ленин и Никитич поручили мне передать вам…
