И против всех — одинокий, мрачный административный гений.
Но Ришелье спокоен. Да, против него королева Анна и королева-мать. Но он, духовник королевы Анны, отлично знает отношения в королевской семье. Анна не любит пренебрегающего ею Людовика, Людовик — Анну. И оба ненавидят королеву-мать, которая, в свою очередь, ненавидит их обоих! Так что, если обе королевы против него, союз с королем будет только прочнее. Тем более (и это главное!) слабый король счастлив своей сильной властью, созданной кардиналом. Кардинал ловко играет в игру, которая также много раз бывала под солнцем. В нее играли и будут играть все великие министры при жалких королях. Ришелье умело демонстрирует, будто все важнейшие решения предлагает… король! Выйдя из королевского кабинета, не устает восхищаться прозорливостью Его Величества. И при этом кардинал исполняет главное правило: не обременять короля скучными государственными делами. Не отнимать у него драгоценное время для любимой охоты. Людовик охотится, а кардинал работает. Хотя он вечно болен, этот хилый Ришелье. То радикулит, то камни в печени, то слабые легкие валят кардинала в постель. Это значит? Он продолжал работать в постели! Он плохо спит по ночам от постоянной боли в печени. Это значит? Он работает по ночам тоже. И довольный король не устает осыпать усердного кардинала знаками своей милости.
Но обе королевы знают: в тайниках души Людовик ненавидит Ришелье, как ненавидит ленивый, жалкий ученик строгого учителя. И они ждут своего часа.
Но умнейший Ришелье также понимает, что король сегодня осыпает его милостями. И неустанно следит за погодой на завтра. Несколько раз в день к Ришелье приходит иссохший монах в сером плаще. Это знаменитость — отец Жозеф, монах ордена капуцинов. Он возглавляет… службу безопасности кардинала! Да, мой друг, Ришелье уже тогда понял то, что только нынче известно всем: подлинная власть начинается с информации, точнее, с тотального шпионажа. Отец Жозеф великолепно наладил эту работу. Его называют «серым кардиналом» за цвет носимого им плаща. Его влияние на государственные дела и на самого Ришелье таково, что прозвище «серый кардинал» станет синонимом человека, вершащего все дела за широкой спиной могущественного патрона. Щедро оплаченные шпионы «серого кардинала» теперь повсюду — во дворцах, в трактирах, в борделях. Ришелье первым узнает и о дворцовых сплетнях, и о готовящихся заговорах. И беспощадно их подавляет. Или успевает в ответ разыгрывать свои знаменитые провокации. Они должны доказать врагам тщетность борьбы с Ришелье. Одна из таких провокаций вошла в историю Франции.
В это время Людовик заболел… Нежданно болезнь приняла опасный характер. И королева-мать тотчас запретила врачам сообщать Ришелье о болезни. Но «серый кардинал» знает свое дело. Его шпион (один из главных врачей) ежедневно доносит о новостях у королевской постели. Врачи считают безнадежным состояние короля. Королева-мать и королева Анна не отходят от ложа больного. Они внушают умирающему: его болезнь — Божья кара. За противную Господу политику Ришелье против верных католиков-Габсбургов, против угодной Богу «Партии благочестивых»… Людовик уже исповедался и приготовился к смерти…
Но врачи вовремя сообщают «серому кардиналу», что кризис болезни счастливо миновал. Болезнь отступает, королю уже ничто не грозит, и на днях он пойдет на поправку.
Теперь Ришелье успокаивается — он опасался решений короля больного, но не сомневается в решениях короля выздоровевшего.
Я пропускаю все дальнейшие подробности, шахматной партии кардинала, одурачившего своих врагов… Какие сцены мы могли бы с вами увидеть… И шекспировскую сцену в Люксембургском дворце — сцену троих: королевы-матери, кардинала и выздоровевшего Людовика… Когда вне себя от ярости королева-мать выкрикивает обвинения кардиналу. Ее лицо, распаленное злобой, залито слезами, она умоляет сына выбирать между матерью и Ришелье. Но король трусливо безмолвствует. Он лишь просит кардинала покинуть дворец. И тогда королева-мать выбегает из кабинета и сама объявляет об отставке ненавистного кардинала. Ришелье покидает дворец спокойным. Ришелье оценил молчание короля… Теперь он может ждать… и выявлять врагов. Распространяет слух, что уже написал прошение об отставке. И с усмешкой наблюдает, как придворные, толпившиеся прежде в его приемной, спешат перебежать из Пале-Кардиналь в Люксембургский дворец. Он сам смиренно является во дворец королевы-матери. Но Мария грубо отсылает его прочь. Теперь все окончательно уверились в падении кардинала, уже возобновились желанные дуэли, и мушкетеры буквально охотятся за гвардейцами кардинала… когда Ришелье дождался: король позвал его в Версаль, в свой охотничий домик.
И кардинал явился к королю… с прошением об отставке! Но теперь они наконец-то остались вдвоем. И удаву достаточно было взглянуть на кролика! Ришелье посмотрел на короля своим гипнотическим, мрачным взглядом. И Людовик поспешил… заключить кардинала в объятия! Долго был неумолим кардинал, долго просил об отставке во имя желанного спокойствия в августейшей семье Его Величества… И долго король умолял его остаться. Наконец Ришелье согласился.
Так что на следующий день сиятельные враги еще раз с ужасом поняли — кардинал вечен. Ну, а далее началась расплата. Многие из «одураченных» навсегда были удалены от двора, против других затеяны судебные процессы, зачинщики дуэлей отправились в Бастилию. Был арестован и медик королевы, участвовавший в лечении Его Величества. И началась проверка лекарств, рекомендованных им королю. Так что королева-мать не стала ждать дальнейших шагов мстительного Ришелье. Мария Медичи в очередной раз бежит за границу.
Там она и умрет в бедности и забвении.
Но заговоры знати против Ришелье были порой куда опаснее. К кардиналу не раз подсылали убийц, поднимались восстания, в одном участвовала даже армия. Наш реформатор отвечал беспощадно. Герцог Монморанси, потомок знаменитой фамилии, маршал Марильяк, прославленный воин, красавец де Сен-Мар, любимейший фаворит короля, несмотря на униженные мольбы могущественных родственников, отправятся на Гревскую площадь. И палач на глазах толпы рубил головы родовитейшим аристократам, ибо так повелел кардинал Ришелье.
Мне очень хотелось возразить месье Антуану. Я знал куда более подробную и совсем иную историю «Дня одураченных»… но каждый раз, когда я хотел это сказать, месье Антуан смотрел на меня с такой беспощадной иронией… и я молчал!
Но он сам ответил на мои мысли, он их читал, как всегда:
— Мой дорогой друг… Вы хотите мне пересказать свидетельства очевидцев. Я их тоже знаю, но им не верю. Вы, конечно, помните знаменитый рассказ японского писателя, где все участники одного события пересказывают это событие совершенно по-разному. Притом никто не лжет. Просто они так его видели. Вот почему есть формула «врет, как очевидец»… История — это всего лишь роман, написанный врущими очевидцами и еще раз перевранный историками… Причем самое правдивое они пропускают… Самое правдивое — не скандальные выкрики Марии Медичи, которые все изложат по-разному, а шум дождя за окном… и порыв ветра, раскрывший балконную дверь в зале. Этот шум дождя слушал король, пытаясь не слушать, как кричит его мать криком торговки на итальянском базаре… История, как насмешливо писал граф Сен-Жермен, — всего лишь шум отшумевшего дождя… и еще — ветер, который унес опавшие листья… И еще — доказательство вечного: «Что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться; и нет ничего нового под солнцем».
Единственное, что развлекает меня в Истории, — это тайны.
Осталась тайна, над которой я долго бился. Кардинал Ришелье загадочно нянчился с двумя, пожалуй, главными мятежниками — отцом и сыном герцогами де Бофорами…
Энергичный брат короля по отцовской крови, бастард Цезарь герцог Бофор всегда был в центре заговоров знати. Гордый незаконный сын Генриха IV не мог подчиниться кардиналу. Таким же мятежником воспитал он и героя нашей истории — своего сына, красавца Франсуа.
Однако Ришелье, обычно беспощадный к заговорщикам, удивительно терпим к де Бофорам. В очередной раз раскрыв их участие в очередном заговоре, он странно беспомощно жаловался Цезарю Бофору: «Вы все меня ненавидите. Что ж, это не ново. Реформатор, послуживший своей стране, сродни преступнику. Разница лишь в том, что преступника ненавидят и карают за грехи, а его — за деяния во славу родной страны. Примиряет с ним только смерть. Впрочем, после смерти вы будете преследовать моим именем новую жертву — нового реформатора. Я одинок, очень одинок при дворе… и к тому же очень болен».
