– Я никогда не думал ничего подобного, – примирительным тоном ответил Самаэус. – Я просто хотел сказать, что Галилея отличается гостеприимством.
– Так вот, было бы недостойно этой страны, если бы я отнял у вашего бедного раввина его хлеб. У него и так есть только три свитка, составленных в перепись. Я не могу отнимать у него полынь и лук.
– Понимаю, – прошептал Самаэус. – У тебя есть сыновья, как мне сказала твоя жена. Надеюсь, они позаботятся о тебе там, где ты обоснуешься.
– Они позаботятся обо мне, если я буду в том нуждаться. Они все писцы и доктора и зарабатывают себе на жизнь в Храме. Однако сначала мне нужно послать им весточку, что я жив. С тех пор как я уехал, прошло четыре года. Они могут считать меня умершим, поскольку после моего отъезда из Иерусалима не получали от меня никаких известий.
– Ты можешь сейчас же дать им о себе знать.
– Да, но мне также хотелось бы сообщить им, где я нахожусь. Вот почему я намереваюсь найти как можно скорее город, где сумел бы обосноваться. Я родом из Иудеи и совсем не знаю Галилеи, но я подумал о Капернауме. Это город рыболовов, а лодки часто нуждаются в починке. Это и станет моей работой. Мне говорили, что там и дома строят. Следовательно, непременно возникнет необходимость в балках, дверях, окнах, лестницах…
– И ты никогда не вернешься в Иерусалим?
– Вернусь, но не для того, чтобы жить там. На следующую Пасху.
Они закончили трапезу. Из всего разговора Иисус лучше всего запомнил, что четыре старших сына его отца состояли при Храме. Почему же он не мог стать раввином? И почему отец так яростно противится тому, чтобы он становился раввином? И почему он не хочет возвращаться в Иерусалим?
Глава VIII
Первое посещение Храма
И Иосиф обосновался в Капернауме.
В Капернауме, городе, где стоял римский гарнизон, административном центре, таможенном пункте и рыболовецком центре на севере Генисаретского моря, жизнь била ключом, и там всегда находилась работа для еще одного плотника. Едва Иосиф нашел дом, мастерскую, ученика и первых заказчиков, как был вынужден взять второго ученика. Кто-то заказывал двери и ставни для своего нового дома, а кто-то хотел поменять балки в старом доме. Через несколько недель Иосифу пришлось нанять подмастерье. Город был охвачен строительной лихорадкой.
Несколько десятилетий назад здесь был возведен монумент, который заинтересовал Иосифа, но одновременно вызвал неприятное чувство. Это была синагога. Построенная из белого камня, с фасадом, украшенным пилястрами, она возвышалась на помосте, который позволял видеть ее на расстоянии в многие тысячи локтей. Внутри синагога также была прекрасна. Высокий неф, свод которого подпирали семь колонн, широкие приделы и вымощенный белоснежными плитами пол вызывали искреннее восхищение. Однако на ее строительство собственные динарии пожертвовал центурион, римлянин, который любил иудеев. Но разве римлянин мог любить иудеев? А если он их любил, то почему остался язычником? Однако гораздо хуже было то, что, следовательно, нашлись иудеи, которые любили римлян. Требовалось признать очевидное: в Капернауме не существовало взаимной ненависти. Возможно, синагога была подарком демона…
Иосиф дважды или даже трижды пытался обсудить это с раввином синагоги, но тот принадлежал к той же породе людей, что и Елеазар из Александрии: он был слишком веротерпимым. Раввин учтиво развеял сомнения Иосифа и, подумав, что старик решил таким образом получить вспомоществование, предложил ему помочь найти новых заказчиков. Но этим он еще сильнее оскорбил Иосифа.
Более того, раввин допустил еще одну непростительную бестактность.
– Почему, брат мой, ты никак не соберешься привести своего сына в нашу школу? – спросил он.
– Я намерен сам его учить, – ответил Иосиф.
– Я, разумеется, не имею в виду плотницкое мастерство, – настаивал раввин. – Я говорю о Книгах.
– Именно так я и понял, – процедил сквозь зубы Иосиф.
Ребенку исполнилось пять лет. Иосиф обучал его плотницкому делу, усаживая в мастерской, чтобы Иисус наблюдал за работой плотников. При необходимости он просил Иисуса самого что-то сделать – подмести пол в мастерской, найти какой-нибудь инструмент или сбегать за покупками. Таким образом Иисус усвоил азы ремесла, например он узнал, чем отличается рубанок от фуганка, как приладить фриз и почему штифты обрабатывают вдоль волокна.
В пять лет Иисус стал учиться обтесывать доски рубанком. После первого урока у него два дня болели руки. В шесть лет он знал, как надо шлифовать дерево, заделывать трещины канифолью или древесными опилками, смешанными с яичным белком, – в зависимости от того, пойдет ли доска на внешнюю или внутреннюю отделку, и как при помощи бурава высверливать ровные отверстия. В семь лет он мог надлежащим образом обтесать и обстругать изделие и сделать штыри и подходящие для них пазы. В восемь лет он мог изготовить стол, стул или скамью (весьма трудоемкое дело, поскольку, прежде чем стянуть скамью обручами, надо было хорошенько вымочить древесину) и получил первые уроки резьбы. Вскоре единственным препятствием в работе стали физические силы Иисуса. Иосиф брал ребенка с собой в город и спрашивал:
– Видишь эту большую дверь? Как ты сможешь сделать подобную, если у тебя имеются доски намного короче ее высоты?
Или говорил:
– Видишь изображения людей? Наш Закон запрещает делать это. Даже если ты считаешь, что у тебя есть к этому способности, отвечай, если тебя попросят кого-то изобразить, что ты не умеешь.
Ученики любили Иисуса. Он был терпеливым, безмерно учтивым и выносливым мальчиком. И он был красивым, но не только благодаря каштановым волосам, глазам орехового цвета, золотистому отливу кожи или тонкому стану, но и исходившему от него удивительному спокойствию. Его красота черпала силу в таких источниках, о которых никто даже не догадывался. Казалось, он таил в себе мечты и размышления, которых не выдавали ни редко произносимые слова, ни скупые жесты. После работы Иисус часто прогуливался в одиночестве вдоль берега, наблюдая за взаимодействием ветра, облаков и воды и за рыболовами, вытаскивавшими свой улов. Случалось, что он не возвращался домой к вечерней трапезе, а ужин, всегда состоящий из жареной рыбы, лука и хлеба, с ним делили рыболовы. В этой скромной пище ребенку никогда не отказывали, поскольку он охотно помогал сортировать рыбу по виду и размерам, в том числе и сомов, которых ели только римляне.
Иисусу не с кем было поговорить по душам. С возрастом Иосиф постепенно превращался в бесплотное существо и все чаще погружался в угрюмое молчание. А Мария, что она знала? Кто мог объяснить, почему иудеи, которые, между прочим, жили у себя на родине, подчинялись чужеземному господству? И почему даже их царь был чужеземцем?
Надо было довольствоваться молитвами и работой. Едва проснувшись и еще не встав с кровати, иудей читал утреннюю молитву, благодарил Господа за то, что тот наделил свое создание разумом. А уже встав, иудей воздавал Повелителю Вселенной хвалу за то, что он наделил незрячих способностью видеть и сделал поступь верующих более твердой. Справив естественную нужду и совершив омовение, иудей снова молился и снова благодарил милосердного Бога за то, что тот одел тех, кто был гол. Он молился, когда надевал сандалии, благословляя Всезнающего, которому было известно, куда ведут все пути-дороги, молился, когда завязывал пояс, благодаря Отца небесного за то, что тот опоясал Израиль могуществом (но как тогда быть с чужеземными угнетателями?). Иудей всегда молился, когда надевал ермолку, воздавая хвалу Всемогущему, увенчавшему Израиль славой…
Однажды, вернувшись домой, Иисус увидел, как четверо незнакомых ему мужчин спешили засвидетельствовать Иосифу свое глубочайшее почтение. Но на Иисуса они поглядывали без особой приветливости. Были с ними и две женщины.
– Твои братья, – сказал Иосиф, – и твои сестры.
Иакову, самому старшему, было под пятьдесят. Затем шли Иуст, Симон и Иуда. Женщин звали Лидия и Лизия. Они были близнецами и обе замужем. Иаков и Иуст тоже были женаты. Мужчины обняли Иисуса, но только из уважения к отцу. Вдруг неизвестно откуда появились десятка два мальчиков и девочек. Может, они ждали во дворе? Некоторые из них были примерно такого же возраста, что и Иисус, хотя в сгущающихся сумерках он не мог отчетливо разглядеть их лиц. Женщины зажгли светильники. Дети обняли Иосифа.
«Мои племянники и племянницы», – догадался Иисус.
Гости стали разбирать корзины, полные еды. Они привезли ягненка и собирались зажарить его во дворе. Растерянный Иисус искал глазами мать, но никак не находил ее. Где она могла быть? Он искал ее в кухне и в комнатах, выходящих во двор, но напрасно. Почему Иосиф ее не ищет? Или она пошла за покупками? Иисус вышел на улицу и сразу же ощутил горячее желание не возвращаться домой. Мария исчезла, но никто, кроме него, об этом не беспокоился. Он поднял глаза и в сгущавшейся темно-синей ночи заметил в одном из окон первого этажа соседнего дома женский силуэт, который тотчас спрятался от его пытливого взгляда. В этом силуэте он, как ему показалось, узнал свою мать. Иисус позвал Марию, но не получил ответа. В смятении он вернулся домой, где Лидия и Лизия хлопотали по хозяйству. Они делали то, что до сих пор было обязанностью Марии: варили бобы, мыли салат и лук, пользовались утварью, которую Иисус привык считать собственностью своей матери. Иуст и Иуда отправились к трактирщику за вертелом и треножником, чтобы зажарить ягненка. Затем они во дворе установили жаровню и расставили три десятка кубков, куда собирались наливать вино, привезенное ими в бурдюке.
