— Ты понял, кто подстрекал их? — обратился он к Байсалу. — Задели за живое — и сразу выступило все, что таилось у них на душе! Их подстрекал Божей!.. Конечно, Божей! Он хочет поставить мне кровавый капкан среди родов Тобыкты! «Единство, единство!»— твердишь ты все время. Видел теперь, что за единство? — заключил он и уставился своим мрачным глазом на Байсала.
Помолчав, он добавил:
— Но бог справедлив. Что бы ни случилось, вынесу все. — И, как бы подчеркивая особое доверие к Байсалу, закончил — Скажи Суюндику, Сугиру и Жексену — пусть не мутят народ. Пусть успокоят всех! Какие бы места я ни отвел для бокенши в Чингизе, сами они в обиде не будут… Для них троих сделаю все, пусть верят моему слову!
В стороне, среди всадников, ранее отосланных Кунанбаем к табунам, был и Майбасар. Он смотрел на бокенши, скакавших мимо с громкими рыданиями и криками.
— Эге, друзья! Говорят: «Хромая овца под вечер блеет».[44] А вот бокенши блеют еще позже! Где это видано, чтоб умерших весной хоронили осенью! — сказал он со злобным смехом.
Весной, когда все бесчестили Кодара, отрекаясь от его духа. Жексен никому не позволял подходить к его трупу, разгонял плачущих женщин и издевался над ними: «Чего вы ревете? Пусть вытекут ваши глаза!» Лишь два старика — Жампеис и чабан Айтимбет — не испугались его. С помощью таких же нищих стариков чабанов они отвезли тела Кодара и Камки к могиле Кутжана и с рыданиями похоронили их.
Теперь бокенши с криками и поминальным плачем прискакали к этим могилам. Там сидело четверо стариков — Жампеис, Айтимбет и еще два чабана: летом им не приходилось бывать здесь и, подъехав сегодня сюда с кочевьями, они остановились совершить молитвы по умершим.
При виде хлынувшей на них толпы старики растерялись. Всадники торопливо спешиваются, всхлипывая и рыдая. Вон плачет Суюндик — это совсем странно. А еще непонятнее то, что сюда мчится и сам Жексен! С громким рыданьем люди обнимают могилы.
— Прости, опора моя! Прости, брат мой!.. — И слезы текут из их глаз…
Но эта запоздалая скорбь не растрогала старика, согнувшегося и высохшего за лето в печали по Кодару и Камке! И когда Жексен хотел было обнять могилу Камки, Жампеис оттолкнул его:
— Пусть вытекут глаза твои! Проклятые, пусть у всех вас вытекут глаза!
Толпа росла. У могил собрались не только мужчины, но и женщины, дети и старики.
Рыдал весь род Бокенши. Заунывные звуки плача стояли в воздухе.
4
Бокенши покинули Чингиз, но на зимовья, указанные им Кунанбаем, не пошли. Они поставили шалаши у Кзылшокы и никуда не двигались.
Другие роды в это время уже разошлись по своим зимовьям. Подвоз сена, сушка кизяка на топливо, чистка стойл, побелка домов и землянок, печные работы — все это было неотложным делом, занимавшим всех, кто вернулся на насиженные места.
У бокенши этих забот не было: они не знали, где будут зимовать.
Кунанбай отправил к Суюндику посыльного с распоряжением: пусть выберут себе зимовья на Карауле, а для жайляу пусть целиком возьмут себе Кольденен и Шалкар.
Суюндик и Жексен прикинули, что получается: если удастся первыми занять зимовья Караула, и особенно две реки на жайляу, горевать им будет не о чем. Поняв, что не прогадают, они решили немедленно откочевать туда. Не сказав ни слова другим сородичам, Суюндик к Жексен приказали своим аулам на заре изловить верблюдов и начали снимать и укладывать юрты. Но в то самое время, когда они, бросив своих сородичей, тронулись с места, человек двадцать — тридцать бокенши тоже сели на коней.
Это были бедняки. Их поднял Даркембай — высокий, крепкий старик, научившийся за свой долгий век разгадывать хитрые ходы старейшин. Он прискакал прямо в аул Жексена.
— Куда вы уходите одни? Народ бросаете! Отделились! — крикнул он им. — Не сметь кочевать, терпите со всем народом! Ставьте обратно юрты!
Жексен не посмел противоречить. Он лишь спросил с недоумевающим видом:
— Друзья мои, что вы затеяли?
— Садитесь лучше на коней, — отрезал Даркембай. — Едем к Суюндику! Договоримся до конца!
Жексену и Жетпису оставалось только следовать за ними. С Суюндиком разговор тоже был недолог: Даркембай и его заставил остаться на месте.
— Скажите мне по крайней мере, на что вы надеетесь? — спросил Суюндик. — Уже наступают холода, зима грозит своей саблей. Неужели мы должны морозить стариков и старух? Заставлять дрогнуть наших малышей? До каких пор нам сидеть здесь?
На Даркембай ответил, не задумываясь:
— Ведите нас вы оба: ты, Суюндик, и ты, Жексен! Едем к Божею!.. Поделимся своим горем с сородичами, скажем: «Не дождетесь и вы добра, если своих бросите!» Ну, а если и у жигитеков не найдем сочувствия, — там видно будет, что делать!
К полудню все они добрались до Божея, зимовавшего в Чингизе на прекрасных пастбищах. Эти земли он унаследовал от своего предка Кенгирбая.
Увидев старейшин бокенши, Божей тотчас же послал нарочных за Байдалы и Тусипом. Он хотел, чтобы в таком деле мнение всего рода Жигитек было единым.
Суюндик и здесь не разговорился, его слова были сдержанны и осторожны.
— Вот они пришли к тебе, — обратился он к Божею, — хотят просить твоего совета. Что посоветуешь? Какой путь укажешь им?
Божей не мог понять, что таится в глубине души Суюндика. «Трусит по обыкновению, — подумал он. — Как всегда, слаб волей и боится Кунанбая…» И он едва заметно усмехнулся.
Но если Суюндик был робок, то весь остальной народ Бокенши кипел. Даркембай горячо сказал:
— Божеке, довольно мы ползали перед Кунанбаем! Труса и собаки кусают и птицы клюют. Хоть ты-то не призывай нас к покорности! Дай нам такой совет, чтобы наш род мог наконец встать на ноги, чтобы мы могли постоять за себя!
Эти мужественные слова пришлись по душе Байдалы. Он уважал прямоту и смелость, и сам всегда стоял за решительные действия. В нем воплощалась вся сила, вся крепкая хватка рода Жигитек.
— Ой, Суюндик, — восторженно сказал он, — ты бы спросил совета у Даркембая! Этот бедняк говорит языком настоящего мужа!
Прежде чем прибегнуть к силе, Божей решил попытаться действовать именем справедливости, закона и обычая: если ему удастся, он постарается раскрыть всему народу глаза на козни Кунанбая. Но до этого нужно было предупредить бокенши, сказать, что их ждет.
— Бокенши, вы — мои сородичи, — начал он. — Кто наносит обиду вам, тот наносит ее мне. Мое счастье и благополучие не должно отделяться от вашего. Мне понятно все, что задумал Кунанбай… Я слышал, он предлагает вам Талшокы, Караул и Балпан. Понимаете вы, куда приведет все это?
Божей обвел взглядом сидящих и, помолчав, продолжал:
— Он хочет сомкнуть границы земель жигитеков и бокенши. А если два рода, даже самых дружественных, имеют общую границу, тогда конец согласию и добрососедским связям… Он надеется, что мы, живя рядом, будем ссориться из-за каждого кустика, из-за каждого глотка воды. Он хочет посеять между нами вражду, которая будет передаваться из поколения в поколение… Но не бывать этому! Мое сердце, сородичи, останется верным вам. Если вы будете вынуждены поселиться на Талшокы и Карауле, я представлю вам все, чем владею сам, поделюсь с вами без споров. Об этом и говорить не стоит… А сейчас прежде всего потягаемся с ним. Жигитеки в одинаковом родстве и с вами и с ним. Кому же и вмешаться, как не нам? — При этих словах он посмотрел на Тусипа. — Попытаемся. Скажем ему, что род Жигитек считает его поступки несправедливыми. А все остальное решим потом. Согласны? — спросил он.
Все одобрили его решение.
— В таком случае, Тусип, садись на коня. Сообщи наше мнение Кунанбаю и сегодня же вернись с ответом, — заключил Божей.
Байдалы тоже повернулся к Тусипу.
— Только выскажи ему все! Говори, что у тебя на душе, без недомолвок. Достаточно мы молчали и трусили! Иди хоть раз на разрыв, но доведи до него все, что тебе поручили! — Сам, полный гнева и решимости, Байдалы старался подбодрить и воодушевить Тусипа.
Кунанбай находился в Карашокы, в зимовье своей старшей жены Кунке. Тусип приехал туда к закату солнца. Кунанбай вышел с ним на небольшой холмик в стороне от аула. Они долго вели разговор. Тусип начал издалека, — заговорил о необходимости единства и крепкой спаянности рода, потом перешел к цели своего приезда:
— Твой поступок осуждают не только бокенши, но и весь род Жигитек… — начал было он, но Кунанбай резко повернулся к нему и прервал его гневными словами:
— Я вижу, род Жигитек хочет быть заступником за обиженных? Почему же он забывает, что соседние племена Керей и Уак — тоже обижены? А на кого они обижаются? Да на тех же жигитеков! Обижены все, кто рядом с вами! Говорят, что вы угоняете скот, не возмещаете кровного добра! Божея, Байдалы, тебя, Тусип, — всех вас осуждают, всех вас винят! Оправдайтесь раньше сами, а уж потом говорите о бокенши! Укротите сперва своих воров и насильников!
