— Что же дальше? — спросила Мабель. — Мы уже на дне?
— Я думаю.
— «Кракон» засел крепко, — сказал Нагель. — Но, кажется, ничто не пострадало.
Верндт сделал знак, чтобы он замолчал и прислушивался к звукам снаружи.
— Мы движемся! Я слышу трение стен лодки… мы бешено мчимся кверху.
— Кверху? — с радостной надеждой воскликнула Мабель. Верндт все еще прислушивался, тяжело дыша.
— Но как это возможно? — удивленно спросил Нагель.
Верндт торопливо и отрывочно отвечал, точно прикованный чем-то к месту.
— Метеор на дне… не знаю причины… разгадка… в подъеме наверх… шарообразная лодка… столкновение… разгадка ускорена… столб воды ослабел… прежние известия… невероятная всасывающая сила… разложение воды… теперь все понятно… метеор над нами… он влечет нас кверху…
Мабель удивлялась его волнению.
— Так он увлечет нас на поверхность моря, назад к земле!
— Нет, выше земли. В мировые пространства… Силой давления газа. Быстрота выстрела… Я уже не слышу шума воды… стены лодки нагреваются…
Он бросился к окну и нажал рычаг клапанов, закрывавших окно. Они с треском опустились книзу.
В лодке раздался крик… Застывшей рукой Верндт указывал наверх. Сверху лился ослепительный свет… Перед глазом «Кракона» раскинулась бесконечная даль…
_____
ХХIV.
На земле ждали шесть месяцев. С трепетом и ужасом. Ннкто не хотел верить тому, что уже знал. Три ученика Верндта решили принести себя в жертву для его спасения. Они выстроили по замыслу, одобренному всем человечеством, золотую лодку по образцу лодки Верндта, и отважились на путешествие на дно моря. Но водоворота и водяного столба над морем уже не было. Против всякого ожидания, лодка благополучно спустилась на дно. Целых два дня обыскивали прожекторы морское дно. От метеора не было и следа. Ни водоворота, ни излучений, ничего. Все попрежнему. Только на одной скале какие-то исковерканные металлические обломки… И Стивсен клялся, что это остатки труб лодки Верндта, сделанных из его альминала. Тогда похоронили всякую надежду.
Только один человек не падал духом: это был Джон Сенбим.
— Верндт жив, — настойчиво повторял он. — Но задача Верндта была слишком величественна для земли. Он должен был проникнуть во вселенную, чтобы потом вернуться на землю…
И Сенбим без конца повторял людям свои убеждения. В речах и цифрах, не обращая внимания на всеобщее молчание. Для людского разума Верндт умер…
До пятнадцатого месяца не хватало трех дней, когда землю обежало радиоизвестие. Оно шло из Нью-Иорка, с Мичиганской обсерватории.
«Malhela punkto trairis la sunon» [91].
Человечество прочитало это сообщение в беспомощном ужасе. Точка перед солнцем? Какая насмешка! Опять точка! Еще новое падение метеора? — С трепетом ждали ужасов… Но точка больше не появлялась…
В конце июня седьмого года со времени подводного путешествия Вальтера Верндта, человечество снова было взволновано радиоизвестием. Большая радиостанция на Гималаях вызывалась несколько раз под ряд в течение трех ночей. В один и тот же час подавался все тот же знак… такой слабый, точно из далей вселенной…
— В… В… по коду радиостанций… В… В… ничего больше… слабо, слабо, но совершенно отчетливо… В… В… Было ли это совпадение?.. В… В… Вальтер Верндт?
Мистер Сенбим клялся, что это так…
256
Рассказ В. В. РЮМИНА.
Иллюстрации А. УШИНА.
Пролог, могущий служить эпилогом.
— Папа, почему эти музейные люди все такие большие? Неужели и дедушкин папа был таким великаном?
— Да, деточка, конечно. Ведь, и сам дедушка тоже не маленького роста, он у нас выше всех в семье, я почти на две головы ниже его, его рост равен без малого метру.
— Вот-то великанские люди они были, — восхищалась маленькая Дженни, переходя от витрины к витрине в первом зале городского историко-этнографического музея.
— Вот, папа, смотри! Этот мог бы меня положить себе на ладонь. Ну до чего же громадный! Вот-то, верно, было интересно жить в то время, когда люди были такими большими.
— Что ты, что ты, Дженни! Это великое счастье, что мы не жили тогда. Подумай, сколько пищи им было нужно, какое количество материи шло на их платье, как тесно было этим громадным, неуклюжим, неповоротливым людям в их домах и на улицах. Нет, хорошо, что люди одумались и перестали быть такими большими.
— Как, папа, одумались? Разве это от них зависело вырастать такими дылдами? Я думала, они от природы были такие.
— Конечно, конечно, но так как этот излишний рост не приносил им ничего кроме горя, то нашелся среди них один гениальный человек, сумевший исправить эту ошибку природы и давший возможность людям произвольно уменьшать свой рост. Ты обратила внимание, когда мы входили в музей, на большую статую в вестибюле. Человек в таком смешном длиннополом костюме и в шляпе в виде трубы?
— Ну, понятно же, папа, это памятник одному из древних людей.
— Да, доктору Пирсу, величайшему благодетелю человечества.
В вестибюле музея стояла статуя д-ра Пирса в натуральную величину, поражавшая посетителей своими размерами.
— Вот-то, верно, его любили и почитали, когда он был еще жив? Это давно было, папа?
— Это было ровно за 120 лет до твоего рождения. Но, должен сказать тебе правду, люди в те времена во многом отличались от нас, а не одним только ростом, так, они, например, зачастую давали своим великим современникам умирать с голоду, а нередко, случалось, сами волокли их на эшафот.
— Ну, папа, ты опять пошел говорить непонятные слова: «с голоду, на эшафот» — что это такое?
— Знаешь, Дженни, позволь мне не объяснять тебе этих слов. Пусть ваше поколение их совершенно забудет. Лучше, пойдем-ка в следующий зал, там собраны вещи наших длинных предков. Посмотришь, из каких громадных мисок они ели, из каких объемистых стаканов и чашек пили. Это прямо нечто невероятное!
И отец с дочерью перешли в другой зал.
I.
Кошмарное преступление.
Газеты сообщили своим читателям о преступлении, действительно небывалом в летописях криминальных происшествий всех времен и народов.
Уважаемый всеми профессор и старший хирург королевского госпиталя в Лондоне, Джим Пирс, был арестован но обвинению в занятиях вивисекцией, объектом которой являлись дети беднейших классов населения Лондона и его пригородов. Арестованный не отрицал инкриминируемого ему преступления, но отказывался признать его преступлением, так как вивисекция разрешена законом. Нет указания, что по закону ее объектами могут быть только животные. Пирс считал, что болевые ощущения, испытываемые при живосечении животными и людьми, совершенно идентичны и что он не видит смысла выделения в этом случае человека в особо привиллегированное положение.
Пирса решили подвергнуть испытанию в отношении умственных способностей и в зависимости от результатов ему грозит или смертная казнь через повешение, или пожизненное заключение в доме для душевно-больных.
В ближайшие же дни это испытание, действительно, произвели, и оно не дало никаких указаний на ненормальность Пирса. На самые казуистические вопросы своих коллег-психиатров он давал вполне толковые ответы, не горячась, не раздражаясь, не говоря не только нелепостей, но поражая экспертов силою своего далеко недюжинного ума.
И тем не менее комиссия долго колебалась признать его душевно-здоровым. Слишком непонятно было, как умственно нормальный человек мог совершить такое преступление.