менее он уже хотел нагнуться и поднять перчатку, однако Элеонора вновь его остановила:
— Ты ранен. И драться не можешь.
— Могу! — огрызнулся он и собрал последние силы, чтобы не пошатнуться.
— Не можешь. И твой противник прекрасно это видит.
Гансйорк сжал кулаки:
— Я рыцарь из свиты императора. И нанесённое мне оскорбление можно смыть только кровью. Или пускай дерётся он, или кто-то должен его заменить!
— Могу и я, — Элеонора безо всякой насмешки смотрела на германца своими изумрудными глазами. — На мечах у меня вряд ли получится, но оружием поединка может быть и лук. Здесь я мало кому уступлю.
— Ну, это уже слишком! — крикнул Гансйорк и снова выругался.
— Позвольте мне, королева!
Эти слова произнёс Седрик Сеймур. Во время перепалки он стоял чуть в стороне, слушая с деланным безучастием, однако теперь выступил вперёд и, легко нагнувшись, подобрал перчатку.
— Копья у меня нет, — продолжил он. — Да, кажется, и у вас тоже. Но при мне мой конь, он не подведёт. А топор я заменю на меч, раз и вы с мечом.
Гансйорк окинул Сеймура взглядом, явно испытывая колебания:
— Дед! А ты на куски-то не развалишься, ещё до меня не доехав?
— А ты проверь! — рассмеялся Седой Волк.
Львиное Сердце коснулся локтя Седрика:
— Не хочу, чтобы вы дрались за меня, мессир!
Старый рыцарь обернулся и вдруг проговорил с совершенно неожиданной нежностью, глядя прямо в глаза королю:
— Мальчик мой! Не в моих правилах, подняв перчатку, отказываться от боя. Теперь вам меня уже не удержать. Он ведь и мне нанёс оскорбление. Вы за своё, как я понимаю, ему отплатили. Теперь моя очередь!
Противники не стали покидать замка — двор Брабанта был достаточно велик. Они разъехались, и когда Мария ударила в висевший у ворот гонг, пустили коней навстречу друг другу. Могучий жеребец Седрика и не менее мощный дестриер Гансйорка, разбрызгивая пену, мчались, собираясь сшибиться грудь в грудь.
Удар! Кони захрипели, вскинулись на дыбы, сплетясь передними ногами, потом разом осели. И в тот миг, когда конь Гансйорка, фыркая, отступил под напором гнедого жеребца, германец взмахнул руками и рухнул с седла.
— Что с ним? — с трудом скрывая волнение, спросила Элеонора.
— Я убил его, — ответил Седрик. — И впредь убью любого, кто посмеет оскорбить моего короля или напугать мою королеву.
— Я не испугалась, — сказала она, но голос её дрожал.
Они вместе подошли к поверженному рыцарю. Меч Седого Волка вошёл ему прямо в сердце, пробив кольчугу, будто лист бумаги. Однако Гансйорк был ещё жив — на его губах вздулись красные пузыри, и он вытолкнул с кровью:
— Имя... Я... имею право знать... имя рыцаря, который меня убил...
— Имеешь, — ответил победитель. — И умирающему нельзя солгать. Я — Ричард Грей из Аквитании, потомок Дональда Грея, предводителя норманнов. Но последние пятьдесят лет моё имя — Седрик Сеймур.
— Пророчество! — прошептал Львиное Сердце. — Монах Григорий предсказал, что в третий раз, когда мне будет угрожать самая страшная опасность, мою жизнь сохранит человек по имени Ричард. Помнишь, мама? О, Боже! Что с тобой?!
— Что с вами, королева? — вскрикнула и Мария, подхватывая под руку пошатнувшуюся Элеонору.
— Пустите! — она вырвалась и резко отступила. — Со мной ничего не случится. Ни-че-го!
Её лицо пылало, глаза сверкали то ли гневом, то ли слезами, губы дрожали, кривясь.
— Элеонора! — Седой Волк, только что невозмутимо закрывший глаза убитого рыцаря, обернулся и медленно подошёл к королеве. — Прости меня, Элеонора. Но я не мог умереть, так тебе и не открывшись. Это я.
— Мерзавец! Негодяй! — не закричала, а завизжала она. И замахнулась, точно собиралась его ударить, но рука бессильно повисла. — Да как ты мог?! Как ты мог?! Почему ты не пришёл ко мне, раз тогда не умер?
— Постой! Выслушай же! — он схватил её за плечи и встряхнул. — Я ведь действительно был почти мёртв. До вечера так и лежал там, в овраге, где твой дядя и двоюродный братец меня бросили. А вечером меня нашёл мальчик, служка из монастыря — будущий епископ Доминик. Вот откуда он меня знает. Монахи возились со мной полгода. Выходили. Но когда я очнулся и вспомнил своё имя, ты была замужем за королём Франции.
— Но я с ним развелась!
— Да. Через семнадцать лет. И я бы приехал к тебе в Аквитанию, но был в то время в дальнем походе. А когда прослышал про твой развод, ты уже вышла за английского короля. Что делать? Королей много.
— А когда Генрих умер? — всё ещё резко спросила Элеонора.
— Ну... Тогда я был уже совсем стар.
— Это ты-то? Мошенник! Негодяй! Столько лет снишься мне, будто бы с того света, а сам — вот пожалуйста! Что же ты наделал, Ричард?!
— Ничего. Просто любил тебя все эти годы. Хотя целомудрия не соблюдал, но и у тебя ведь были два мужа. Прости меня. Так вышло.
Она разрыдалась, беспомощно всхлипывая и пытаясь рукавом рубашки промокнуть глаза, но лишь выжимая из них ещё больше слёз.
— Всё! Теперь будет и вовсе ужасно: старуха с покрасневшими от слёз глазами — вот гадость-то!
— Мама! — окликнул королеву Ричард
